Николай I Освободитель // Книга 10 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 26

Ну и вот спустя двадцать лет мы наконец то накопили достаточное количество образованных людей в том числе и в юридической сфере, чтобы все же продолжить реформирование судебной системы. Новая процедура с одной стороны практически никак не снижала контроля государства над системой, а с другой — воспитывала в населении самостоятельность, а также перекладывала часть затрат общеимперской казны на местные бюджеты. Мелочь, а приятно.

Пока реформа бы в стадии проекта, и мы понемногу собирали мнения земств на этот счет. Там идея получить больше самостоятельности вызвала прилив энтузиазма, а вот необходимость за самостоятельность самостоятельно же платить — что ожидаемо — оказалась не столь привлекательной.

— Собираем отзывы, пока пришли ответы мене чем из половины губернских земств, — Шереметев настороженно пожал плечами, видимо возможность того, что император заедет к нему в гости ради уточнения столь плевой рабочей мелочи просто не укладывалась у него в голове.

— Ты правда думал, что я не узнаю? — Я откинулся на спинку стула и с интересом наблюдал за реакцией министра, отразившейся у того на лице. Понятное дело, что у любого человека, сумевшего пробиться наверх, есть грешки. У меня была когда-то даже идея повторить провокацию из шуточного рассказа и разослать всем своим министрам сообщение «Вы раскрыты, немедленно бегите», чтобы посмотреть, кто из них действительно ударится в бега. По здравому размышлению правда в итоге я от такого эксперимента отказался, потому что вреда от него могло быть больше, чем пользы, однако, когда к тебе приходит лично император и говорит, что все знает, это точно должно вызывать как минимум удивление.

— Вы о чем, ваше императорское величество? — Тут же перешел на официально титулование Шереметев.

— Мы с тобой сколько работаем вместе? Пятнадцать лет, если считать со времени ухода в отставку Сперанского, а до этого еще Бог весть сколько лет ты был товарищем министра. Ты правда думал, что у меня в твоем министерстве нет доверенных лиц? Что ты сможешь спокойно проворачивать свои дела и тебе это сойдет с рук? Откуда такая наивность, разве я не приучил вас всех к тому, что рано или поздно мои ребята придут за каждым не чистым на руку чиновником?

— Я все еще не понимаю, о чем вы говорите, — Шереметев от волнения покраснел и тяжело задышал. Схватившись пальцами за ворот, он резко дернул ткань давая себе возможность дышать полной грудью, при этом на треск скрытых крючков внимания министр совсем не обратил.

— Если тебе интересно, то твоей деятельностью заинтересовалось сразу два ведомства. СИБовцам показались странными контакты твоего помощника с англичанами, а из министерства финансов поступил запрос на проверку соответствия твоих доходов расходам, — я провел пальцем по лакированному рабочему столу министра. Черное дерево, вставки из нефрита. У Шереметева положительно был вкус к дорогим вещам. — И как ты, Василий Александрович, понимаешь, проверку эту ты не прошел. А дальше дело техники — пара ревизоров была переведена к тебе под крылышко и почти год собирала нужные сведения. Ты, надо признать, не слишком то и скрывался, что это глупость или самоуверенность?

— Алексей? — После небольшой паузы министр назвал имя своего нового помощника, которого ему специально подсунули в рамках проверки, и который на самом дере работал «ревизором» при моей канцелярии.

— Алексей, — я кивнул и хищно улыбнулся. Министр в новом исполнительном и расторопном помощнике, который к тому же не выказывал ни капли личных амбиций, души не чаял, и вот теперь оказалось, что все на самом деле было не так просто.

— Чертовы ревизоры, — Шереметев уже понял, что отвертеться не удастся и, кажется, даже немного успокоился. — Как я вас всех ненавижу…

Шереметев был не первым министром, которого мои люди ловили на казнокрадстве — при том, что на всякие мелкие грешки зачастую было проще закрыть глаза, чем тасовать чиновников в поисках тех самых честных государственных мужей, которые встречаются в природе еще реже чем мифические единороги, — но был первым, который при этом еще и не постеснялся продавать государственные секреты на сторону. Во всяком случае, он был первым при моем правлении, кого фактически поймали за руку на этом деле.

Понятно дело, что полностью уничтожить коррупцию во власти было просто невозможно. Она подобно гидре отращивала по две головы на каждую отрубленную, и у меня каждый раз было ощущение, что я как Дон Кихот Ламанчский бесконечно сражаюсь с воздушными мельницами.

За последние двадцать лет на каторгу было отправлено четыре министра, с десяток начальников департаментов, а проворовавшихся губернаторов хватали за пятую точку вообще чуть ли не каждый год. И каждый раз мне приходилось выдерживать осаду ходоков, которые приходили просить милости для бедного несчастного коррупционера, которого «Бес попутал».

Моя же позиция была на этот счет однозначна — есть уложение о наказаниях, там четко и ясно прописано, «сколько», «кому» и «за что». Сначала уезжающие на каторгу губернаторы, сенаторы и генералы — про деятелей земств и говорить не о чем, их регулярно судили целыми пачками — вызывали удивление, но потом к этому привыкли. Постепенно происходила смена поколений, должности начали занимать более молодые чиновники, которым уже было понятно, что воровать — это как минимум опасно. Про моральную сторону вопроса я не говорю, такие мелочи людей вообще останавливают крайне редко.

В целом, по моим собственном ощущениям уровень коррупции в последние годы заметно снизился. Тут играла роль вполне реальная угроза отъехать лет на десять пятнадцать — а сроки за мздимство для высших чиновником были установлены совсем немилосердные — куда-нибудь в сторону Байкала. Махать кайлом на прокладке железной дороги последи сраного ничего — это вам не в теплой тюрьме сидеть, чай с ватрушками попивая. После тех же десяти лет на каторге здоровье заканчивалось даже у молодых, для не слишком здорового пятидесятилетнего мужчины это и вовсе означало билет в один конец.

Кроме того, во многом менялось само отношение общества к коррупции. Если еще лет сорок назад получать деньги «от места» было не то, что не зазорно, а даже общепринято, то сейчас даже подозрение в мздоимстве вполне могло закрыть для чиновника многие двери. В том числе и популярных салонов высшего общества.

Ну и конечно не в последнюю очередь играло роль общее выросшее благосостояние страны, которое позитивно отразилось и на доходах государевых людей. Раньше более-менее прилично зарабатывали на службе только чиновники примерно от шестого класса табели о рангах. Вся многочисленная чернильная братия, которая не смогла или еще просто не успела достичь высот условного пехотного полковника, откровенно прозябала в нищете. Тут уж не до моральных терзаний: или берешь на лапу, или голодаешь, выбор, что называется, очевиден.

Тот же Акакий Акакиевич Гоголевский был титулярным советником. Девятый класс — из четырнадцати, то есть были и те, кто жил еще хуже — пехотный капитан, но фактически влачил жизнь нищего. И таких серых обездоленных канцелярских крыс было тысячи. Десятки тысяч.

Постепенно, однако, уровень зарплат в госсекторе рос, и сейчас уже история подобная той, что в моей истории описал Гоголь, была просто невозможна. Тот же титулярный советник имел годовое жалование в восемь сотен полновесных золотых рублей и вполне мог считаться завидным женихом. Не в столичных городах, наверное, все же, но в где-нибудь в провинции — так точно.

— Ненавидишь? — А вот это было уже серьезным просчетом, причем можно сказать моим личным.

— Все эти заигрывания с чернью, попирание наследных прав лучших семей империи и налоги, налоги. Где мы свернули не туда?

— Ты о чем? — Мне даже стало интересно.

— Это мои предки построили империю. Шереметевы служат царям и императорам уже пять сотен лет. Почему я должен считать каких-то крестьянских выскочек, родители которых пасли свиней, ровней себе⁉ Никогда этому не бывать!

— И поэтому ты продался островитянам? — Я криво усмехнулся, мне казалось, что такие настроения я уже в своем ближнем круге давно выкорчевал. И ведь Шереметев всегда славился широтой взглядов, а по молодости и вовсе слыл записным либералом. Эк его с возрастом то перекорежило.