Сатанинская трилогия - Рамю Шарль Фердинанд - Страница 2

— Быть по сему! Если б вас и просили, вы не могли бы прийти более кстати. Не минуло и трех дней, как старый Порт помер. Вчера схоронили. И все досадовали, не знали, кем его заменить, — он был башмачник, — лавка теперь сдается. Только вот… — Лот замялся. — Надо внести некую сумму, — о, не такую уж и большую, — но тем не менее… около трехсот франков, учитывая инструменты и оставшийся долг.

Человек проговорил:

— Мне подходит… — И замолк. Он вновь начал, но тише, как если б говорил сам с собой. — Разумеется, нужны деньги, я подумал об этом, деньги есть… — Затем, вновь повысив голос, — Когда можно пойти взглянуть?

— Завтра утром, — ответил Лот.

И остальные:

— О, когда вам угодно! Владелец только того и ждет!

Все заговорили одновременно, покончив с застенчивостью и недоверием:

— Очень милая лавочка, — молвил один, — и расположена удачно…

— И клиенты уже имеются, — проговорил другой.

— И как бы ни были мы бедны, — сказал третий, — всегда платим друг другу.

— Спасибо, месье, — человек коснулся шляпы, — особенно вам, черная борода!

— Меня зовут Лот, я здешний кузнец.

Человек стукнул стаканом по столу:

— Эй, хозяин!

Как произошло, что все столь скоро переменилось? Того, как Симон поспешил к столу, было достаточно, чтобы понять, насколько сильно выросла значимость этого человека.

— Четыре бутылки этим месье, и наилучшего!

Вот это дела, четыре бутылки! Никто такого не ожидал. Все были настолько изумлены, что никто, — даже Лот, — не догадался поблагодарить. Да хорошо ли они расслышали? Четыре бутылки! А их было всего восемь, ни за что ни про что! Должно быть, человек этот богат и великодушен! Они не могли опомниться. И только когда хозяин вернулся с вином, они вновь обрели дар речи.

Хозяин поставил бутылки на стол. Они принялись говорить все вместе, одни говорили: «О, спасибо!», другие: «Ничего себе!», потом все замолкли. И снова вмешался Лот со словами, которым все сразу захлопали:

— Мы тут не особо умеем высказываться, однако вы сделаете нам честь, коли выпьете с нами!

Проговорив это, он глянул по сторонам, и все говорили:

— Да, идите сюда, давайте чокнемся!

Тот не заставил себя ждать:

— Это для меня честь! — ответил он, поднялся и сел возле Лота. И так они сошлись за одним столом, где было несколько тесновато, но ведь приятно ощущать сплоченность в моменты, когда чувства переполняют.

Налили вина, разговор стал общим. Вместе их было десять, включая хозяина, вскоре меж ними возникла та теплота, что бывает, когда выпьешь вина, словно на затвердевшую от мороза землю упали солнечные лучи. Человек принялся говорить об этой стороне и как она ему сразу понравилась, и слова его услаждали их самолюбие. Сколько ни тверди дурного, в сердце всегда лелеешь родную землю. И любишь ее так сильно, что почти ненавидишь, и бросаешь ее только по принуждению, чтобы, как это станет возможным, к ней возвратиться.

— Что, вам в самом деле у нас так нравится? Нам тоже здесь хорошо, будем рады, ежели вы останетесь.

И человек их расспрашивал: «Сколько тут жителей?» — «Семьсот или восемьсот». — «Каких промыслов?» — «Никаких, одни крестьяне». — «А кто кюре, кто председатель коммуны?» — И так далее. Они отвечали, им было, что рассказать. Потом пошли шуточки, как всегда, когда люди выпьют.

Так продолжалось до десяти вечера. Тогда человек спросил Симона, нет ли у того комнаты на ночь. Симон ответил, что есть одна, наверху.

Надо только пойти все приготовить. И пока хозяин ходил, Лот наконец отважился задать вопрос, который уже долго вертелся у него на языке:

— Извините за нескромность, но мы хотели б узнать, кому обязаны таким вечером, нам всем было очень приятно, — и это не пустые слова, — нам было очень приятно…

Человек:

— Коли я правильно понял, вы хотите узнать, как меня зовут?

— Если это не покажется вам нескромным…

— Отца моего звали Браншю. Легко запомнить… Браншю — почти как Корню[1]…

И в самом деле легко, в той стороне ничего подобного не встречалось.

Было слышно, как Симон ходит наверху. Он кликнул жену, чтобы помогла застелить кровать.

*

Встреча была назначена на следующее утро. Все решилось без труда.

Дело происходило на улочке, что, начинаясь у церкви, шла полукругом по северной стороне к дороге, разделявшей деревню на две половины. Дом был старый, одноэтажный, похожий на каменный куб.

Лот пошел вместе с Браншю.

Они постучали в соседний дом, где жил старик-владелец.

Тот откашлялся и сказал, поглядев на Браншю снизу вверх:

— А, это вы хотите снять дом? С предыдущим жильцом были одни неприятности!

И он принялся жаловаться на жильца, который пропивал все заработанное. Беда еще заключалась в том, что, когда Порт возвращался с попойки, об этом становилось известно всем, такой он производил шум, тяжело вздыхая и громко сетуя: «Порт, Порт, ты проклят! Ты пропитан ядом, который губит радость. И ищешь радость в вине. Но едва находишь, как чувствуешь, что она испаряется, бедный Порт! Тебе не следует пить, у тебя нет сил!.. Боже, Боже… Боже, Боже!..»

Так он подолгу кричал. Затем вздыхал и бил себя в грудь. Невозможно было сомкнуть глаз. К счастью, он помер.

— Так что, — продолжал старый болтун, — вы понимаете, мне требуется спокойный жилец… И еще Порт задолжал за три месяца… И еще, — он бросил на Браншю косой взгляд, — плата за год вперед, иначе сдавать не буду… Пятьсот франков за год да двести пятьдесят долга. Пятьсот да двести пятьдесят, вместе получается семьсот пятьдесят.

Он мямлил. Надо было видеть Браншю! (Стоит отметить, что аренда была удвоена, Порт платил в месяц двадцать пять франков.) Он взял кошелек, достал восемь купюр:

— Вот восемьсот франков, получите.

Старик протянул руку, отдернул. Было видно, что рука дрожит.

Деньги у нас редко водятся. Мы почти не видим этих бумажек с картинками.

Старик вновь протянул руку, и снова убрал. Но Браншю воскликнул:

— Берите, говорю же! Если хотите убедиться, что я человек спокойный, достаточно лишь взглянуть на меня повнимательней.

Наконец, старик решился. Он взял восемь купюр, сосчитал, пересчитал, затем еще раз, сложил пополам, засунул в карман и, будто сожалея, вымолвил:

— Стало быть, я вам должен… Пятьдесят франков…

— Они ваши. Оставьте себе!

Ясно, что дальнейшее обсуждение не вызвало никаких препятствий. Сразу же отыскался ключ и Браншю вошел внутрь в сопровождении старика, поспешившего открыть ставни.

— Ну вот, вы дома. Надеюсь, вам здесь понравится. Место подходящее, сами видите, хорошее расположение, лучшего и не сыскать для вашей профессии…

«Место подходящее», — это только так говорят. Передняя часть дома представляла собой одну большую комнату, позади имелась еще клетушка, и все. Вроде как Порт должен был оставить тюфяк и инструменты. Но их и следа не было. Шаром покати, не считая грязищи, вони и нескольких ни на что не годных вещей: поломанная касса, бутылки, обрывки кожи, шляпа без полей, пара подтяжек. Лот немного стыдился, однако Браншю, казалось, вовсе не был разочарован:

— Как раз то, что мне нужно.

Старик приободрился:

— Тут небольшой беспорядок, но ежели хорошенечко подмести, все и исчезнет.

Таков был весь спектакль, после Браншю повел Лота выпить по стаканчику, а потом сразу же принялся разыскивать каменщика. Он сам занялся уборкой, одолжив тачку у владельца, который посчитал себя обязанным предложить помощь, но Браншю отказался. Вскоре появился каменщик и первое, что он сделал, — выкрасил стены известью и внутри, и снаружи.

Затем покрасил дверь и залил цементом пол, что прежде был земляным.

Оставался потолок, его тоже побелили.

Но подлинным чудом было, когда несколько дней спустя, субботним вечером вся деревня пришла посмотреть как продвигается работа: над окошком висела еще не высохшая прекрасная вывеска, где желтыми буквами на синем фоне было выведено: