Ближний бой. ЦРУ против СССР - Киркпатрик Лаймен - Страница 50

«Мистер Киркпатрик, как долго вы собираетесь пробыть здесь?» — спросил министр.

Я ответил, что пробуду всего несколько дней и этого явно недостаточно, чтобы отдать должное его стране.

«Но вполне достаточно, чтобы написать книгу о ней», — сказал он и пустился в пространные сердитые разглагольствования о враждебном отношении мировой прессы к Южной Африке.

В Кении, Уганде и Южной Родезии от всех английских чиновников, с которыми я разговаривал, я слышал одни и те же вещие слова: «Следите за событиями в Конго». Все они были убеждены, что Бельгийское Конго — ключ к пониманию развития африканского национализма, что эта страна первая станет независимой и положит начало цепной реакции, которая распространится по всей Африке. Мне было чрезвычайно интересно, какое впечатление сложится у меня о существующей ситуации по прибытии в Леопольдвиль.

Прибыв в столицу Конго, я снова оказался в красивом городе европейского типа. Что касается комфорта, то можно было подумать, что находишься во Франции или Бельгии. Но на этом сходство кончалось. Если в Южной Африке политическая атмосфера мне казалась гнетущей, то в Леопольдвиле атмосфера была, скорее, угрожающей и напряженной.

Перед моим приездом в городе несколько раз вспыхивали беспорядки и волнения, многие магазины и дома в туземной части города были разграблены и сожжены. Мы проехали через этот район. Вдоль улиц стояли сотни людей, но ни веселья, ни смеха, ни просто оживления, характерных для большинства африканских городов, мы не заметили. Африканцы смотрели на вас и как будто не видели — никак не реагировали. На стенах многих вполне современных и привлекательных жилых домов крупными буквами было выведено «независимость». В отеле никто из служащих не произносил ни слова, не говорили ни «доброе утро», ни «спокойной ночи».

В беседах с бельгийскими чиновниками я заговаривал об этих явлениях, но они пренебрежительно отмахивались от них, считая отклонения в поведении африканцев лишь временным проявлением невыдержанности. Я спросил, можно ли проехать на автомобиле через Конго или появиться в туземной деревне, не опасаясь каких-либо эксцессов. Меня заверили, что сейчас в стране нет ни единого уголка, где можно было бы чувствовать себя в полной безопасности. Это было в июле 1959 года. Менее чем через девять месяцев Конго стало независимым государством, и волна африканского национализма захлестнула континент.

На последнем этапе моей поездки я на короткое время остановился в Браззавиле. И хотя этот город находится всего лишь на другом берегу реки Конго напротив Леопольдвиля, это был совсем другой город. Если Леопольдвиль был вполне современным шумным городом, то Браззавиль выглядел жалким, захудалым городишкой, где жизнь текла медленно и размеренно. В аэропорту в ожидании самолета компании «Эр-Франс», который должен был доставить нас в Лагос, я заметил большую группу французских офицеров с ленточками участников войны в Индокитае на мундирах и подумал, что, очевидно, их направляют в Алжир, где Франция вела кровавую войну.

Два следующих пункта нашего маршрута — Лагос в Нигерии и Аккра в Гане — представляли собой оживленные деловые центры, на внутреннюю жизнь которых положительное влияние оказала мудрость англичан. Лагос спешно готовился к провозглашению независимости: столица Нигерии почти заново отстраивалась. Обстановка в Аккре, столице уже независимой Ганы, была совершенно иной. Здесь тоже царила атмосфера деловой активности, но влияние смены политической ориентации было точно отражено в составе проживающих в отеле «Амбассадор». Я со своими коллегами, а также два представителя фирмы «Кайзер», знакомившиеся в Гане с планом работ на реке Вольта, — вот полный список некоммунистов во всем отеле. Отель населяли поляки, чехи, русские, восточные немцы, стремившиеся убедить правительство Ганы принять от них помощь того или иного рода. Сообщалось, что русские разрабатывали план оказания технической помощи Гане в области выращивания какао-бобов, создания и эксплуатации крупных питомников тунца у побережья и направления сюда большого рыболовецкого флота.

Однажды вечером в Аккре мы собирались отправиться пообедать, но не могли найти никого из обслуживающего персонала отеля, чтобы спустить мою каталку по ступенькам парадного входа. В холле сидели четверо русских технических специалистов и беседовали. Они весьма любезно предложили нам свою помощь. Они, наверное, бросили бы мою каталку, если бы узнали, кому помогают, но я удержался и не сказал им этого.

Вернувшись в Вашингтон, я сообщил о своих наблюдениях работникам соответствующих подразделений ЦРУ и чиновникам других правительственных ведомств. Только государственный департамент не проявил никакого интереса к моим сообщениям, и если бы не мой друг Роберт Макколэм, занимавший тогда пост руководителя управления по делам беженцев, я, вероятно, так и не смог бы проинформировать чиновников госдепартамента обо всем увиденном мною. Боба весьма взволновал тот факт, что ни Управление разведки и исследований госдепартамента, ни Отдел африканских стран не заинтересовались моими впечатлениями. В конце концов он вместе с Джоном Хейнсом, занимавшим тогда пост начальника Управления безопасности и консульских дел, организовал для меня ленч с участием руководящих чиновников этих двух подразделений госдепартамента. Они внимательно слушали меня, но, когда я сказал, что англичане обеспокоены положением в Конго, и поделился впечатлениями о царящей там атмосфере, тут же заявили, что считают эти опасения совершенно необоснованными и что Конго не станет центром волнений и не добьется независимости по крайней мере в течение ближайших пяти лет.

Когда мне предложили выступить на заседании Совета по международным проблемам в штате Северная Калифорния, я, естественно, выбрал темой выступления африканскую проблематику не только потому, что этот район мира очаровал меня, но и потому, что, как я считал, именно здесь нам бросят вызов. В соответствии с обычной процедурой, установленной в государственном аппарате, я, прежде чем выступить перед аудиторией на тему, затрагивающую международные отношения Соединенных Штатов, представил проект моего выступления в госдепартамент, в Белый дом и соответствующее подразделение ЦРУ для получения санкции. Только госдепартамент не согласился с одной из формулировок. Мое выступление начиналось фразой: «Африка на грани взрыва». Госдепартамент вернул проект моего выступления с замечанием, что первая фраза неприемлема, носит провокационный характер и по смыслу неточна. Соответственно, мое выступление было смягчено. Тем не менее в нем выражалось беспокойство относительно той стремительности, с какой Африка движется к национальной независимости, и серьезного отсутствия готовности в ряде районов к принятию на себя всей полноты ответственности, связанной с установлением независимости. Я высказывал также опасения в связи с потенциальной опасностью расчленения бывших колоний между враждующими племенами и группами, поскольку эти колонии не обладали ни экономической, ни этнической, ни географической общностью, а представляли собой просто территории, поделенные между великими державами в XIX веке.

Выступив с докладом, я приготовился к поездке по странам Дальнего Востока. Мы уже собирались выехать в аэропорт, когда позвонили из Вашингтона. Звонил Даллес, который просил меня отменить поездку. Я был удивлен и расстроен и вначале опасался, что меня хотят привлечь к участию в разбирательстве сложных вопросов, возникших в связи с полетом самолета U-2. Даллес заверил меня, что речь идет не об этом. Дело в том, что предложение Бюджетного бюро об изучении всей разведывательной деятельности США за границей обсуждалось на заседании Совета консультантов по вопросам внешней разведки при президенте. Даллес вместе с государственным секретарем, министром обороны и директором Бюджетного бюро беседовал с членами совета, и было решено, что исследование провести необходимо, но не силами Бюджетного бюро. Было достигнуто соглашение, что исследование будет проводиться под руководством директора ЦРУ специальной комиссией, в состав которой войдут представители госдепартамента, министерства обороны, Белого дома, Бюджетного бюро и ЦРУ. Даллес сказал, что мою кандидатуру наметили в качестве председателя этой комиссии и весьма желательно, чтобы комиссия начала действовать как можно скорее. Я все же настаивал, чтобы мне дали возможность отправиться в поездку, и он в конце концов пошел на уступку, предложив мне сократить сроки поездки наполовину и вернуться назад в середине июня, чтобы взять на себя руководство работой комиссии. Он сказал, что попросит генерала Кэйбела начать работу во время моего отсутствия.