Запасная мама. Служанка Черного замка (СИ) - Верховцева Полина - Страница 3

— Я пытаюсь! — огрызнулась на нее. Тоже мне командирша нашлась. Если бы дрянь не сунулась ко мне сегодня, то ничего бы не произошло. Ненавижу!

Ливень не стихал, и перспектива провести ночь под непрерывными потоком с обезумевших небес становилась все более реальной и оттого пугающей. Ладно я. Переживу. А вот Юльке нельзя мерзнуть и болеть. Ни в коем случае! У нее мой ребеночек.

Я осмотрелась по сторонам, пытаясь найти какое-нибудь укрытие. Ничего подходящего не увидела — кусты с размашистыми, как лопухи, но редкими листьями, стройные осины, рябина низенькая — все не то.

— Вон там ельник впереди, может найдем место посуше.

Я побрела вперед, оборачиваясь через каждые два шага, чтобы убедиться, что зараза топает за мной. У нее был разнесчастный вид, надутые губы. Она нелепо размахивала руками и недовольно ворчала в сторону своего…то есть моего живота, вызывая стойкое желание треснуть по губам.

Нам несказанно повезло, когда, обогнув небольшой, наполненный водой и ветками овраг, мы обнаружили высокие раскидистые ели, склонившие ветви до самой земли. Помню, в детстве, когда в деревню приезжала, то с мальчишками бегала по лесу и играла под такими.

Приподняв колючую лапу, я заглянула внутрь, но там стояла такая тьма, что ничего не видно было. Пришлось доставать мобильник, включать фонарь и только после этого лезть вперед.

— Ну что там? — трусливо завопила Юля, оставшаяся одна снаружи.

— Все хорошо, залезай! — я водила фонариком по сторонам, осматривая наше временное убежище.

Во весь рост не выпрямишься, но стоять на коленках вполне удобно, и для двоих места вполне хватит. Несмотря на то, что отчаянно пахло сыростью и прелой хвоей, на самом деле здесь было относительно сухо. Лишь в некоторых местах сверху лениво сочилась вода.

Юля со стоном согнулась в три погибели и, охая, когда еловые иголки немилосердно цеплялись за волосы, протиснулась ко мне.

— Уродский живот! — опять начала причитать, но, словив мой предупреждающий взгляд, заткнулась. Потом пробларалсь к стволу и, тяжело опустившись, привалилась к нему спиной.

На земле ведь сидит! Застудится! И подстелить ей нечего.

Я встала на четвереньки и начала по всему периметру сгребать прошлогоднюю мягкую хвою.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Буренка, даже не думая озаботиться своим удобством.

— Отвали! — я чувствовала себя очень несчастной. Мало того, что она на моего мужа залезла, что моя беременность оказалась у нее, та я еще и ухаживать за ней должна, потому что ей глубоко плевать на ребенка. Очень несправедливо.

Насобирав внушительную кучу, я процедила сквозь зубы:

— Поднимайся.

— Зачем? Я устала.

— Тебе нельзя сидеть на земле! Простынешь.

— Плевать.

— Поднимайся я сказала! — прорычала на нее, еле сдерживаясь.

Юля обиженно надула губы и с кряхтением встала на ноги. Пока она, согнувшись в три погибели, чтобы головой в ветки не упираться, капризно канючила:

— Давай живее, мне неудобно.

Я, дрожала от холода и бешенства, делая ей подстилку. Ползала на корячках туда-сюда, пока не перетащила всю кучу к стволу. Расправила ее, разложила толстым слоем, чтобы теплее было, а себе оставила лишь маленький клочок, чтобы уж совсем на голой земле не сидеть.

— Сними одежду и выжми ее.

Она сделала, как я велела: стащила с себя трикотажное платье, отжала его хорошенько, и, брезгливо куксясь, натянула обратно, после чего, ни слова не сказав и не поблагодарив, с недовольным видом уселась на импровизированное ложе.

Тоже мне королева!

Я принялась инспектировать содержание своей сумочки. Итак, что мы имели?

Пустая бутылочка из-под воды, которую я забыла выбросить в клинике — пригодится. Ключи, документы. Снимок УЗИ, при виде которого сердце зашлось в агонии. Украдкой взглянула на Юлю — та сидела, прикрыв глаза и разметав руки в стороны. Неужели ей не хочется живот погладить? Пожалеть?

С тяжелым вздохом снова вернулась к сумочке — салфетки, куча бесполезных бумажек, маленькая – всего четыре штучки, еще запечатанная упаковка сухого печенья. Я всегда с собой носила такую, помогало от токсикоза. Замутит, бывало, печеньку возьмешь, погрызешь и отпустит.

В животе заурчало от голода, но с тяжелым вздохом протянула печенье Буренке.

Она снисходительно взглянула на пачку, и с таким видом, будто делает мне одолжение, взяла его.

Держись, Алекса. Ты справишься. Разберешься во всем, вернешь сына и вот потом устроишь этой заразе сладкую жизнь. А пока держись!

Хотелось пить. Я взяла бутылочку и полезла обратно на улицу, под дождь. Сделала лунку, поставила туда пластиковую емкость, потом смастерила воронку из лопуха, вставила ее в горлышко — теперь вода должна набраться быстрее.

Опять пролезла под ветвями, получив несколько болезненных уколов по голым плечам, и, оказавшись внутри, завопила от негодования:

— Что ты творишь?

Юля сидела и, блаженно прикрыв глаза, делала глубокую затяжку.

— Курю!

— Сдурела?! — подскочив, я вырвала из ее рук сигарету, — тебе нельзя! Ты беременная!

— Это ты беременная! А мне плевать! — Ядовито сказала Буренка — я хочу курить!

— Сучка! — я выдрала у нее из рук сумочку, залезла туда без стеснения, отыскала пачку тонких с ментолом и смяла ее.

— Ты с ума сошла?! Это мое!

— Пока ты в моем теле, никаких сигарет, поняла? Руки выдерну, если еще раз эту гадость в рот потянешь!

— Да пошла ты!

Я бы пошла, с удовольствием. Но не могу! Скована по рукам и ногам, привязана к этой дряни намертво.

— Лучше спать ложись! — цыкнула на нее, давясь собственным бессилием.

— Мне холодно! И страшно! Какое спать?

Действительно было холодно, насквозь промокшая одежда липла к телу, вытягивая тепло.

Снова настал момент вспомнить юношескую страсть к походам и ночлежкам на природе. Я сделала углубление в земле, накидала туда ненужных бумажек из своей сумки, сверху навалила веток, даже относительно сухую маленькую коряжку нашла в нашем скромном убежище. Воспользовавшись Юлькиной зажигалкой, развела огонь. Меленькие язычки пламени сначала скромно занялись на бумаге, потом аккуратно перебрались на ветки и засели на коряге. С огнем сразу стало веселее. Я выключила фонарик, чтобы сэкономить заряд аккумулятора, в душе лелея надежду, что завтра все-таки удастся позвонить.

Юля потянула руки к костерку, пытаясь согреть озябшие пальцы, а я полезла под ливень, за водой. Полулитровая бутылочка уже была полна, и я принесла ее Буренке.

— Держи.

— Издеваешься? Дождевая вода?

— Другой здесь нет. Если хочешь, могу набрать из лужи.

Юля брезгливо сморщилась, но воду взяла. Я жадно смотрела, как она сделала несколько маленьких осторожных глотков, а потом жадно допила остальное, оставив лишь немного на донышке. Ей даже в голову не пришло, что нас двое, и я тоже как бы живая, голодная и хочу пить.

Снова пришлось лезть на улицу, заново промокать, мастерить новую воронку, чтобы набрать воды для себя.

Да что же это такое? Что за злая шутка? Руки бы поотрывать этому шутнику, который такое сделал!

Уже напрочь вся исцарапанная, я вернулась в наше убежище, готовая разреветься от злости и обиды.

Юля уже устроилась на еловой постели. Свернулась калачиком, сумочку под голову положила и тоскливо смотрела на ленивый огонь, а я сидела напротив и так же тоскливо смотрела на ее живот, чувствуя себя самым одиноким созданием в этом мире.

Наконец, согревшись, Буренка уснула, а я так и просидела всю ночь у костра. Не смогла сомкнуть глаз, мне все казалось, что снаружи кто-то рыщет, в поисках легкой добычи. Вздрагивала от раскатов грома, дрожала, словно осиновый лист на ветру, неустанно за огнем следила, опасаясь, что если он погаснет, то ночь, спустившаяся на лес, набросится на нас и проглотит.

Глава 3

Естественно, утром я была похожа на бомжиху — грязная, нечесаная, опухшая, с покрасневшими от бессонной ночи глазами. Зато Юляшка выспалась хорошо. Она всю ночь самозабвенно сопела и улыбалась во сне. Мужа моего, наверное, представляла, дрянь. Одно радовало — здоровый крепкий сон полезен не только для матери, но и для ребенка.