Экспедиция - Галина Мария Семеновна - Страница 15

Я, кажется, задремала, потому что мотор фыркнул и заглох. Это был второй пункт нашего пути – такая же автобусная остановка под разодранным пластиковым навесом, такая же пустая площадь, где больше не было ни автомобилей, ни грузовиков, только трактор, вросший в землю неподалеку от пивного ларька.

Что-то было не так.

Несколько человек, спрыгнувших из кузова на землю, растерянно озирались.

Странно – на первый взгляд все как обычно.

Пустая площадь, домики – когда-то чистенькие, беленые, с голубыми наличниками, а теперь облупившиеся, с мутными потеками сырости по стенам, со слепыми окошками. Заросшие бурьяном поля, пустые огороды...

– Что за черт, – сказал Томас.

Тут было пусто.

Ненормально, неестественно пусто, тишина тоже была неестественная, пустая – ни собачьего лая, ни хлопанья дверей – того, что обычно наполняет тишину, делает ее приятной слуху. Того, что щадит рассудок.

Только шуршат на ветру сухие стручки растущей у остановки акации.

Какая-то женщина, из тех, кто вышел тут из грузовика, метнулась по улице, ее цветастый платок был самым ярким пятном на всем обозримом, мутном, выветренном пространстве.

Где-то хлопнула дверь, раздался надсадный плач, и опять все стихло...

– Да что тут творится такое? – пробормотал Игорь.

– По-моему, – медленно ответил Герка, – тут никого больше нет.

– Поубивали их, что ли?

У меня неприятно заныл живот. Все мы наслушались про всякие зверства – но не в тех масштабах. Крестьян вообще по негласной договоренности предпочитают не трогать, может, мародеры какие-нибудь грабят по дороге в город – вот и все. Банда, что ли, какая-нибудь тут поблизости бродит... Водитель, который вылез из кабины грузовика, чтобы размять ноги и покурить, кинулся обратно к машине.

– Назад! – заорал он.– Все низал!

– Да что стряслось-то? – спросил Герка.

– Говорю, назад! Поехали! Валим отсюда! Я тут ни минуты не останусь. Я про такие штуки уже слышал. Полезайте в машину, быстро! А не успеете, пеняйте на себя!

Все покорно полезли в кузов. Грузовик выпустил синее облако дыма и рванул с площади. На остановке осталось лишь два человека – они опустили свои сумки на грязную щебенку и теперь растерянно глядели вслед уходящей машине. По-моему, они так и не понимали, что происходит.

– Что же тут делается? – устало спросил в пространство Томас.

– Не знаю, – угрюмо ответил наш сосед в заляпанных грязью болотных сапогах. – Знаю только, что правильно он сделал. Рвать когти отсюда надо.

– Говорили что-то, – тихонько откликнулась женщина, – что-то такое говорили. Я не очень верила – мало ли. Сейчас много чего говорят.

Мы выбрались, наконец, с проселочной дороги и помчались по шоссе на жуткой скорости, отчаянно подпрыгивая на выбоинах, наконец, водитель заглушил мотор и вылез из кабины.

– Все, – сказал он. – Дальше не поеду. Возвращаемся в город.

И, не обращая внимания на мат, плач и протестующие крики, вновь залез в машину и погнал.

Я думала; он развернется и поедет обратно той же дорогой, но он все гнал по прямой – видимо, боялся проезжать мимо того поселка. Мне до сих пор было как-то странно, и мучило неприятное ощущение гложущей пустоты внутри – точно в дурном сне.

– Он что, с ума сошел! – заорал мой сосед. – Куда он едет? Это ведь уже другой округ!

Еще кто-то замолотил кулаками по стеклу кабины:

– Остановись, сука!

Но шофер точно рехнулся, и грузовик несся дальше, подбрасывая нас на разбитой дороге, охая и вздыхая, точно обезумевшее животное, и мотор надсадно гудел так, что крики сидевших в кузове сливались в один монотонный гул.

Туман начал постепенно подниматься, и я увидела, что дорога уходит в холмы, и над грузовиком, над холмами и дальней грядой гор раскинулось мягко светящееся синее небо, обещающее замечательный теплый день. Наконец, покрытие стало ровнее, глаже, обочина заросла кустарником, и вдоль дороги потянулись редкие узловатые деревья, и все вокруг было пусто – ни человека больше, ни единого живого существа.

До какого-то момента.

Они ударили автоматной очередью по колесам и в кабину грузовика. Что там произошло, я не успела заметить, но ответных выстрелов не последовало, а грузовичок наш въехал в дерево и остановился. А больше я почти ничего не видела, потому что кто-то, кажется Томас, ткнул меня мордой в тюки. Потом, когда выстрелы стихли, я осторожно подняла голову, и на этот раз увидела того, кто нас обстреливал.

Он стоял на прогретом бетоне, широко расставив ноги, в той уверенной позе, которая теперь часто бывает у людей, владеющих оружием или просто таскающих его с собой, и орал:

– Выходите все отсюда!

За таким криком могло последовать все, что угодно, тем более что он и вправду был вооружен. Так что мы полезли из грузовика под пустое синее небо. Тихо, молча, словно надеялись, что если мы не будем шуметь, они нас не заметят. В придорожных зарослях пела какая-то птица.

Он был тут не один – понятное дело, а то бы он все же не вел себя так уверенно, – дорогу перегородил автобус, самый обычный, красный такой автобус, который когда-то был рейсовым, и около него стояли еще несколько ребят в пятнистых комбинезонах и крепких военных ботинках. Это совершенно явно была боевая группа – очень боевая группа, потому что одежда у них была добротной, и выглядели они сытыми. Непонятно только, что им было нужно. Или мы и вправду заехали в какой-то другой военный округ и уже находимся с кем-то в состоянии войны?

От черной автобусной тени отделился еще один боевик, тоже с автоматом наперевес, и тот, первый, поводя стволом, сказал:

– Пересаживайтесь в автобус. Тут только у людей началась реакция – женщина позади меня заплакала, кто-то длинно и виртуозно выругался. Я оглянулась на своих – они молчали. В принципе, подсознательно, всегда ожидаешь от окружающих каких-то решительных действий, направленных на всеобщее спасение, – притом, что заведомо именно от окружающих, а не от себя лично. Наверное, все так думают.

Так что мы неохотно двинулись к автобусу, а эти двое расступились, оказавшись от нас слева и справа. Томас держался за плечо.

– Тебя сильно ранило? – говорю.

– Нет, – ответил он, – ерунда. Просто, мне все это не нравится.

– А что можно сделать? – пробормотал Игорь, который шел за нами. Видимо, в голове у него крутились те же мысли.

Словом, нас загнали в этот автобус – внутри он выглядел точно таким же, как и снаружи – ободранным, но знавшим лучшие времена, – и велели разместиться на сиденьях.

– Хочешь к окошку? – спросил Томас.

Я кивнула, подавив истерический смешок, и устроилась у окна.

Сами они заняли проход – я насчитала всего человек десять, потому что на задней площадке увидела еще нескольких, все вооружены, и автобус тронулся. Нас везли неизвестно куда, точно скот на бойню. Я глядела в окно – в другое время я сочла бы дорогу красивой, потому что автобус поднимался по серпантину в горы. В результате у меня начало закладывать уши – видимо, мы забрались довольно высоко.

Ехали мы долго – часа четыре, и под конец я уже думала единственно о том, что у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь. Такие вот житейские вещи способны делать ситуацию особенно унизительной – никакой дух не может парить сам по себе в условиях физической нечистоты, и люди, воняющие немытым телом, завшивленные и голодные, гораздо легче пересекают ту границу, за которой человек перестает быть человеком и в каком-то ином, более абстрактном смысле. Физические лишения, которые почему-то принято называть испытаниями, на самом деле никогда никого не делают лучше. Они лишь мерзки и тягостны, и счастлив тот, кто, пройдя через все это, может возвратиться, когда судьба станет к людям более благосклонной, хотя бы к статусу-кво.

Наконец, автобус еще раз куда-то свернул, уже на меньшей скорости, прокатил еще немного, остановился, и я сквозь грязное оконное стекло увидела чугунную ограду, за которой возвышались стволы деревьев – парк? Ворота распахнулись, и мы въехали внутрь, миновав вооруженного часового, который, видимо, ворота эти и открыл.