Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт - Страница 72

Автомобиль резко затормозил.

— Что случилось? — спросил командор.

— Что-то не так.

— С машиной?

— Нет, вокруг. Кажется, заблудились…

— Охотно верю. По-моему, у вас это свойство заложено с детства, — Остап вышел из машины.

В двадцати шагах сзади, на другой стороне дороги, стоял столб, похожий на древний индейский татем. Среди нескольких цифр там был и номер их дороги. Но что-то действительно было не так, что-то настораживало.

— Может, вернемся немного назад? — предложил Арчибальд.

— Реклама! — воскликнул Остап. — Смотрите, поля есть, деревья стоят, а реклам — нету!

— Чтоб я сдох! — у Арчибальда отвалилась челюсть. Он был поражен в самое свое американское сердце.

Если бы в одно удивительное утро мистер Спивак и его сограждане, проснувшись, увидели бы, что реклама исчезла, то большинство из них очутилось бы в самом отчаянном положении. Стало бы неизвестно -

Какие курить сигареты?

В каком магазине покупать обувь?

Каким прохладительным напитком утолить жажду — "Кока-кола" или "Джинджер-эйлем"?

Какое пить виски — "Белая лошадь" или "Джонни Уокер"?

Какой покупать бензин: "Шелл" или "Стандарт Ойл"?

В какого бога верить: баптистского или пресвитерианского?

Было бы просто невозможно решить —

Стоит ли жевать резинку? И какую?

Какой фильм замечателен, а какой попросту гениален?

Следует ли идти добровольцем во флот?

Полезен или вреден климат Калифорнии?

И вообще без рекламы получилось бы черт знает что! Жизнь усложнилась бы до невероятия. Над каждым своим жизненным шагом приходилось бы думать самому.

Нет, с рекламой значительно легче. Американцу ни о чем не надо размышлять. За него думают.

Уже не надо ломать голову, выбирая прохладительный напиток.

Дринк "Кока-кола"! Пей "Кока-колу"!

"Кока-кола" освежает иссохшую глотку!

"Кока-кола" возбуждает нервную систему!

"Кока-кола" приносит пользу организму и отечеству!

И вообще тому, кто пьет "Кока-колу", будет в жизни хорошо!

"Средний американец", невзирая на его внешнюю активность, на самом деле натура очень пассивная. Ему надо подавать все готовым, как избалованному мужу. Скажите ему, какой напиток лучше, — и он будет его пить. Сообщите ему, какая политическая партия выгоднее, — и он будет за нее голосовать. Скажите ему, какой бог "настоящее" — и он будет в него верить. Только не делайте одного — не заставляйте его думать в неслужебные часы. Этого он не любит, и к этому не привык.

Остап еще находился на борту "Нормандии" и буксиры только втягивали пароход в нью-йоркскую гавань, как два предмета обратили на себя внимание. Один был маленький, зеленоватый — статуя Свободы. А другой — громадный и нахальный — рекламный щит, пропагандирующий "Чуингам Ригли" — жевательную резинку. С тех пор нарисованная на плакате плоская зеленая мордочка с громадным рупором следовала за компаньонами по всей Америке, убеждая, умоляя, уговаривая, требуя, чтобы они пожевали "Ригли" — ароматную, бесподобную, первокласную резинку.

Первую неделю Остап держался стойко. Он не пил "Кока-колу" из принципа. Он продержался до самого Спрингфилда. Но все-таки реклама взяла свое. На завтраке у мэра он отведал этого напитка. И почувствовал, что "Кока-кола" действительно освежает гортань, возбуждает нервы, целительна для пошатнувшегося здоровья, смягчает душевные муки и сделала его гениальным, как Лев Толстой.

Еще страшней, настойчивей и визгливей реклама сигарет. "Честерфилд", "Кэмел", "Лаки Страйк" и другие табачные изделия рекламируются с исступлением, какое можно было найти разве только в плясках дервишей на уже не существующем празднике "шахсей-вахсей", участники которого самозабвенно кололи себя кинжалами и обливались кровью во славу своего божества. Всю ночь пылают над Америкой огненные надписи, весь день режут глаза раскрашенные плакаты: "Лучшие в мире! Подсушенные сигареты! Они приносят удачу! Лучшие в солнечной системе!"

Собственно говоря, чем обширнее реклама, тем пустяковее предмет, для которого она предназначена. Однажды, проезжая через какой-то маленький городок, компаньоны увидели за проволочной решеткой белую гипсовую лошадь, которая стояла на зеленой травке, среди деревьев. Сперва Остап подумал, что это памятник неизвестной лошади, героически павшей в войне Севера с Югом за освобождение негров. Увы, нет! Эта лошадка с вдохновенными глазами молчаливо напоминала проезжающим о существовании непревзойденного виски "Белая лошадь", укрепляющего душу, освежающего мозг, питающего науками юношей и подающего отраду старцам. Более подробные сведения об этом, поистине волшебном, напитке потребитель мог найти в "Белой таверне", помещающейся здесь же, в садике. Здесь он мог узнать, что этим виски можно напиться допьяна в пять минут; что тому, кто его пьет, жена никогда не изменит, а дети его благополучно вырастут и даже найдут хороший "джаб" — "работу".

Машина тронулась и через полмили из-за поворота вылетел плакат с большим желтым верблюдом "Кэмелом". Некурящий Арчибальд облегченно вздохнул, морщины его разгладились.

В полной темноте, тихие и умиротворенные, компаньоны прибыли в очередной стандартный городок с Мейн-стритом, аптекой, газолиновой станцией и двумя отелями: "Мэйфлауэр" — подороже, и "Калифорния" — попроще.

Они остановились в туристском кэмпе, который, видимо, и был достопримечательностью сам по себе, потому что ничего другого, могущего привлечь туристов, не было в радиусе ста миль.

К удивлению Остапа, туристов в кэмпе оказалось довольно много, и вскоре он понял, почему.

После ужина постояльцам, собравшимся в небольшом зале кэмпа, сложенного из гигантских бревен, показали кинокартину. После картины был дан концерт.

На сцену вышел толстый мальчик с банджо. Он независимо уселся на эстраде и стал щипать струны своего инструмента, изо всей силы отбивая такт ногами в ковбойских сапожках. На публику он смотрел высокомерно, и сразу было видно, что людьми он считает только ковбоев, а всех остальных — просто трухой. За ним появился очень высокий, худой и носатый ковбой с гитарой. Он посмотрел на публику и сказал:

— Слушайте, тут мы должны были петь втроем, но остальные, как видно, не придут, так что я буду петь один… А то, может быть, не надо петь? Я-то, вообще говоря, петь не умею.

У него было красивое насмешливое лицо. В маленьких черных глазках так и было написано: "Ну, чего мы будем валять дурака? Пойдем, лучше выпьем где-нибудь. Это гораздо интереснее. Не хотите? Ну, тогда я все-таки буду петь. Вам же хуже будет".

Толстый мальчик по-прежнему гремел на банджо. Гитара звучала негромко, и ковбой пел, скорее выговаривал свои песенки, иногда переходя на тирольский фальцет. Песенки были простые и смешные. Вот что рассказывалось в одной из них:

"Когда я мальчиком купался в реке, у меня украли сложенную на берегу одежду. Идти голым домой было неудобно, и, дожидаясь темноты, я развлекался тем, что вырезал на стволе старой яблони свои инициалы. Прошло много лет с тех пор, я выбрал себе красивую девушку и женился на ней. Представьте себе, что случилось, когда мы в первый раз вошли в спальню. Моя красивая жена спокойно вынимает изо рта искусственные челюсти и кладет их в стакан с водой. Потом она снимает с себя парик и открывает свою лысую голову. Из лифа она вынимает громадные куски ваты. Моя красотка на глазах превращается в огородное пугало. Но это еще не все. Это чучело снимает с себя юбку и хладнокровно отвинчивает свою деревянную ногу. И на этой ноге я вижу внезапно свои инициалы. И, черт меня побери, если это не те самые инициалы, которые я вырезал когда-то на стволе старой яблони, когда в детстве у меня украли одежду".