Совсем другая сторона - Галина Мария Семеновна - Страница 3

— Выбраться? Куда?

Действительно, куда…

— Ты ведь с той стороны, верно? — сказал он. — Я только что оттуда. Тебе что, очень туда нужно? Там, по-моему, неладно.

— Сама знаю сказала я угрюмо. — А куда мне еще деваться?

— Ты можешь, например, пойти со мной, — сказал он. — Что ты носишься у этой норы? Ты в ней что-то забыла?

Я почувствовала себя полной идиоткой, а выглядела, наверняка, еще большей, чем себя чувствовала.

— Ничего я не забыла… Я просто не понимаю… где я оказалась.

— На другой стороне сказал он — Ты, видимо, случайно нашла Путь.

— Ты хочешь сказать, что меня уже убили?

Я готова была принять любую версию.

— Ты что, с ума сошла? — искренне удивился он. — с чего вдруг тебя убили? Ты прошла путь, вот и все. Я уже лет пятнадцать хожу туда и обратно. хотя, похоже, придется это прекращать. Там становится очень опасно.

— Туда и обратно…зачем?

— Я переношу сюда кое-какие вещи, — сказал он — Собственно…это то, чем я в основном занимаюсь. Вставай, пошли.

Тут только я обнаружила, что все это время просидела на острых камнях. Видимо, в какой-то момент у меня подкосились ноги.

Я встала и потащилась за ним.

— Меня зовут Хаарт, — сказал он не оборачиваясь. — Я довольно долго жил на той стороне…так что, могу с тобой объясняться, как видишь. Теперь-то там стало опасно. Они на каждом шагу спрашивают документы. А мои — такая явная подделка…

Я покорно выслушивала весь этот бред, попутно размышляя, не дернуть ли мне в кусты. Потом решила подождать немного, посмотреть, что будет дальше.

Тут он обернулся и поглядел на меня.

— Я оставил у сульпов свою лошадь, — сказал он, — ты можешь посидеть тут, подождать. похоже, ты их боишься.

Я не собиралась из вежливости утверждать обратное — просто постелила на землю свое многострадальное пальто и плюхнулась на него.

Он скрылся за деревьями. Не было его минут сорок и я уже было начала думать, что он мне привиделся. Потом он вернулся. Он ехал на невысокой гнедой кобыле и вел в поводу вторую лошадь — эта была чалая и уж совсем низкорослая.

— Я одолжил ее у сульпов, — объяснил он. — Они все равно какое-то время дальше не двинутся. Они иногда кочуют с места на место, понимаешь, а сейчас только осели здесь. Ты верхом ездить умеешь?

Его лошадь была поседлана. Моя — нет.

Я была не в том состоянии, чтобы торговаться по этому поводу и только попросила его, чтобы он меня подсадил. Он без слов забросил меня на лошадь, я разобрала поводья, вцепилась в гриву и потрусила за ним.

Он ехал быстрой рысью, да еще без конца крутил лошадь, огибая стволы деревьев. У меня не было сил следить за дорогой — все внимание уходило на то, чтобы удержать равновесие. Проклятая кобыла оказалась толстой, как бочка — уж не знаю, было бы мне удобней, если бы она была костлявой.

Через полчаса я взмолилась:

— Имейте совесть!

Он сказал:

— А я думал, ты раньше не выдержишь. Ладно, меняемся.

На его лошади сидеть было гораздо удобней — я сразу подогнала стремена по себе, пропустила его вперед и мы поехали быстрой рысью. Теперь у меня появилась возможность наблюдать за дорогой — да только, никакой дороги не было. Впереди была сплошная зелень, вверху — тоже, под копытами лошадей — тоже. Лес и лес. Куда мы едем?

В какую сторону?

Через какое-то время он перевел лошадь в шаг.

Я набралась храбрости и спросила:

— Хаарт! Куда мы едем?

— А куда ты хочешь? — раздраженно отозвался он.

Мне, видимо, следовало вести себя повежливей, но полная нереальность происходящего позволяла, как мне казалось, не слишком следить за собой. Какого черта я должна быть вежливой со своими галлюцинациями?

— Да никуда я не хочу! — в сердцах сказала я, — я вообще не понимаю, как я здесь оказалась. И что вокруг происходит. Что вы мне тут голову морочите, ей-Богу!

Он уже овладел собой.

— Послушай, — терпеливо сказал он, — я не знаю, зачем ты лазила по этому подземелью, но я так понимаю, что ты от кого-то пряталась. Не от хорошей жизни ведь ты туда полезла. Вернуться ты не захотела — мы едем ко мне домой — нужно же тебе куда-то деваться.

— Вам легко так говорить, потому что я тут беспомощна и не могу за себя постоять…

— Постоять? Да ты ж сидишь! Вы там, на той стороне, все с придурью.

Разговор принял какое-то безнадежное направление и я заткнулась.

Какое-то время мы молча ехали шагом, потом он опять подобрал поводья.

Стволы — раздутые, чешуйчатые, коленчатые вновь замелькали мимо.

Он, не оборачиваясь, крикнул:

— Нам придется заночевать в лесу. Засветло мы из него не выберемся.

Почему-то, услышав это, я успокоилась. Может, именно потому, что ночевать в лесу мне пришлось бы в любом случае. Но сидеть одной, без огня, пялясь в темноту, в любую минуту ожидая увидеть приземистую тень с горящими глазами…нет уж, увольте!

Выяснив, что будет дальше, я впала в состояние довольно неустойчивого душевного равновесия. Я, вообще-то не отношусь к тем людям, которые с легкостью приспосабливаются к меняющейся ситуации, поворачивают ее себе на пользу и, вообще, плавают в полном всяких неприятных неожиданностей мире, точно рыбы в воде. Мне всегда нужно знать, что случиться через час — лучше бы, правда, ничего не случалось. Никогда не понимала, какой кайф в дамских романах, в которых бедную женщину судьба швыряет как щепку по воле волн, пока она не найдет тихую пристань в объятиях своего героя — когда она могла найти эту тихую пристань еще на первых страницах романа, выйдя замуж за какого-нибудь герцога, который ей уже делал предложение, но, видите ли, с первого взгляда не понравился. В результате она в обоих случаях будет стирать пеленки и швырять в мужа сковороду — но предварительно, почему-то, предпочитает как следует потрепать нервы себе и окружающим. Я люблю спокойную, размеренную жизнь — кто ее, кстати, вообще видел?

За всеми этими бесплодными размышлениями я не заметила, как стемнело — в лесу и днем было темновато, а потом тьма неожиданно сгустилась и я перестала различать стволы деревьев. Я ехала, отдав повод и предоставив лошади самой выбирать дорогу, а она, видимо, полностью полагалась на едущую впереди парочку. Головную лошадь я видела — она была светлой масти и мелькала впереди смутным пятном.

Вскоре после наступления темноты, Хаарт перевел лошадь в шаг, мы прошагали еще минут десять, и, наконец, остановились в каком-то месте, которое, по-моему, ничем не отличалось от остальных. Мне ничего не оставалось, как слезть тоже. Он молча смотрел, как я расстегиваю подпруги, кладу перевернутое седло на землю и протираю спину лошади пучком травы.

Потом он сказал:

— Странно, что ты хoть как-то ездишь верхом.

— Мой отец был палеонтологом. Я ездила с ним в экспедиции.

Он даже не спросил, что такое палеонтолог, а, может, знал. Забрал у меня повод и увел лошадей куда-то за поваленное дерево.

Потом вернулся и стал разводить костер. Делал он все привычно, умело, но за все это время не произнес ни слова. Я особенно не усердствовала — просто сидела и смотрела на огонь. Когда в котелке закипело то, что там кипело, он протянул мне жестяную кружку. Это был какой-то отвар из трав, по вкусу дрянь порядочная, но, по крайней мере, горячий.

— Есть хочешь? — спросил он.

— Ага, — удивленно откликнулась я.

Он порылся в своем рюкзаке и протянул мне подозрительного вида хлеб, уже довольно черствый, и кусок такого же черствого сыра. Я подмела все это за пару секунд — я и не думала, что так оголодала.

Он спокойно наблюдал за мной.

— Тебе действительно нужно туда возвращаться? — наконец, спросил он.

Я как следует подумала.

— Зачем? Я хочу сказать… что я там оставила?

Я оставила там холод и мрак, и звуки выстрелов на ночных улицах, и друзей, которых уже не было. Та жизнь закончилась, когда за мной гнались штурмовики — с таким же успехом они могли меня убить.

В тяжелых временах нет ничего хорошего — они ломают вашу жизнь равнодушно, не спрашивая — все, на что вы надеялись, все, о чем мечтали… Но, когда они наступают, гораздо легче отличить важное от неважного. Все, что, казалось, определяло, все, что наполняло существование смыслом во дни благополучия — карьера, достаток, престиж… кто теперь об этом думает? Только о том, без чего человек действительно не выживет — не может выжить — безопасность, еда, сон… безопасность.