Совсем другая сторона - Галина Мария Семеновна - Страница 10

— Иди сюда!

Я слезла с телеги.

Трава была такая сырая, что, не будь я в новых кожаных штанах, я бы тут же промокла, как если ступила бы в реку. Наконец, я добралась до Хаарта и увидела какую-то темную массу у его ног — эта масса вяло шевелилась.

— Помоги мне дотащить его до телеги Сказал Хаарт.

Сульп лежал на животе, его мощные, покрытые бурым мехом руки вытянуты вперед, словно он пытался ползти к дороге. Темная шкура казалась мокрой от росы, но, когда я, сев на корточки, дотронулась до него, ладонь моя стала красной.

— О Боже! — сказала я. — Да он ранен! Кто его так? Какой-нибудь хищник?

— Ты что же, не видишь? — раздраженно бросил Хаарт. — Это же огнестрельные раны. Это ваши.

— Ты так говоришь это, как будто я имею к ним какое-то отношение.

— Но ведь ты же все время хочешь стрелять, разве нет? Помоги мне перенести его.

Я собрала остатки здравого смысла и сказала:

— Нет, так не пойдет. Нужно переложить его на попону. Если мы потащим его за руки и за ноги, он умрет.

— Он и так умрет, — возразил Хаарт, но, тем не менее, поднялся с колен и пошел за попоной.

Я осталась рядом с раненным существом. Он лежал, уткнувшись лбом в траву, так что лица не было видно — только затылок с массивным костяным гребнем. таких существ — или почти таких — обычно рисуют в учебниках зоологии, они идут в цепочке, держась друг дружке в затылок, в руках у них намалеваны какие-то дубинки, а впереди цепочки — человек прямоходящий с человеком разумным.

Хаарт принес попону, мы расстелили ее рядом с сульпом и перекатили его на бок. Он слабо застонал. Я нажала на здоровое плечо и опрокинула его на спину, при этом из раны на груди толчком выплеснулся фонтан темной крови. С пулевыми ранениями я сроду дела не имела, а тут еще абсолютно чуждое существо. Тем не менее было ясно, что рана сквозная и, раз он не помер мгновенно, может, ничего важного и не задето. Я стащила свою хорошенькую хлопчатобумажную блузку — здесь-то не было хлопка, только лен, — и, как могла, перетянула рану. Сульп больше не стонал, но, видимо, лишь потому, что находился в глубоком обмороке. Мы с трудом перенесли его на телегу — весил он явно больше ста; я подсунула ему под голову мешок с овсом, чтобы уберечь от тряски. Лицо у него было страшное — я имею в виду, не из-за ранения, а вообще страшное — неумелая карикатура на человека. Расплющенный нос, скошенный лоб, выступающие надбровные дуги… все, как положено.

Хаарт уже подобрал вожжи и лошадь мягко двинулась с места.

— Мы повезем его домой? — осторожно спросила я. Не очень-то весело обихаживать такую громадину.

— Нет, — ответил Хаарт, — в становище. Не знаю, откуда он, но тут есть становище, в лесу неподалеку.

Синяя полоса леса приближалась медленно — мы сделали остановку, чтобы поесть и выпить теплого пива из глиняного кувшина. Я налила пива в кружку и попробовала напоить сульпа — он глотал, но в сознание так и не пришел. Я думаю, что для него так было и лучше — может, здесь и существовали какие-то болеутоляющие снадобья, наверняка растительного происхождения, но я-то ничего о них не знала.

К полудню стало почти жарко, роса со стеблей начала испаряться и вокруг одуряюще пахло разогретой травой. Зелень и зелень — цветов, которые у нас все время попадаются в полях и считаются сорняками, тут не было — ни цветов, ни опыляющих их насекомых. Только однодольные, только травы, а, когда мы подъехали к лесу, то оказались в густом покрове папоротника.

Очень тихий лес — никаких певчих птиц, хотя вообще-то, птицы тут, вроде были — я пару раз видела, как над равниной высоко в небе парили черные, точно вырезанные из бумаги силуэты. Лес, по которому можно проехать в телеге, поскольку он был полностью лишен подлеска. Колея шла под уклон и почва становилась все более сырой. Тут уже росли не хвойные деревья, а что-то коленчатое, раздутое, с нежной бледной зеленью. Хаарт повернул лошадь, запахло дымом и мы оказались вскоре в становище сульпов.

Все поселение состояло из нескольких шалашей или шатров, по моему, сложенных из полых стволов этих странных деревьев, и центральной площадки для очага — видимо, она служила местом общего сбора. В печи, сложенной из камней, горел огонь и в огромном котле варилось что-то съедобное. Мне потом пришлось попробовать это варево — это оказались коренья, а сульпы, при всем их внушительном облике, на самом деле были вегетарьянцами. Около огня возилась куча детишек — они были голенькими — я имею в виду, что шерсти на них не было и они вполне могли сойти за детенышей какого-нибудь человеческого племени. Хаарт, просунув голову за полог одного из шатров, объяснялся с сульпами на их странном наречии. Наконец, из шатра вылез патриарх — шерсть у него на груди была седая, а суставы рук и ног явно подагрические. Он наклонился над раненым, лежащим на телеге, оглядел его своими маленькими черными глазками и что-то буркнул. Потом протопал к другому шатру и оттуда, после недолгих переговоров, вылезли еще двое — одна из них совершенно определенно женщина — отвисшие груди свободно болтались по сторонам мощной грудной клетки. Сульпы подошли к телеге, без всяких усилий подняли попону и утащили раненного в шатер. Через несколько минут оттуда раздалось монотонное пение, сопровождаемое ударами чего-то мягкого (ладоней?) о какой-то гулкий предмет.

Я повернулась к Хаарту, который раскуривал трубку, прислонившись к чешуйчатому стволу огромного хвоща

— Что с ним будет дальше?

— Может, он умрет, — резонно ответил он, — Может, нет.

— Они будут лечить его как-то?

— Ну, у них есть свои способы. Сульпы очень хорошо разбираются в травах.

— А теперь что будет?

— Теперь, думаю, они нас накормят.

Нас действительно накормили, с моей точки зрения, в обход всяких санитарных правил, потому что все ели из того самого котла одной ложкой, которую передавали по кругу. Я проглотила пару ложек из вежливости, по вкусу это была дрянь порядочная, и дальше пропускала свою очередь, просто наблюдая за происходящим. Я уже поняла, что, несмотря на свою пугающую внешность, сульпы были существами покладистыми — никакой толкотни, никакого права сильного. Дети ползали повсюду и время от времени какая-нибудь мамаша отпихивала от раскаленных углей уж слишком подвижного исследователя.

Когда мы возвращались домой, Хаарт держал ружье на коленях.

6.

Я не нашла передатчика, а приемник действительно был, добротный приемник с той стороны. Из-за такого же, только размером поменьше, я и влипла во всю эту историю. Я сразу начала крутить колесико — истосковавшись хоть по каким-то новостям — напрасный труд. Понятно, что никакой музыки тут не было, да и быть не могло, но и новостей тут тоже не было. Монотонный, равнодушный голос — я так и не поняла, кому он принадлежал — я имею в виду, человеку ли, — периодически соскальзывая с настойки, твердил что-то о каком-то пожаре в каком-то квадрате. Пока я пыталась отыскать что-то повеселее, голос уплыл окончательно, но тут выплыл еще один — этот уж точно принадлежал человеку, и я узнала о том, что, продвигаясь от Белого мыса на северо-запад, какой-то Каас с побережья встретил стаю хаэд, голов десять-пятнадцать, направлявшуюся на юго-восток. Точное количество голов этот Каас считать не стал, а благоразумно предпочел убраться оттуда подальше. Видимо, правильно сделал. Мне уже порядком поднадоело это развлечение, но тут в комнату вошел Хаарт и спросил, не слыхала ли я сводку погоды. Перед началом Кочевья погода меняется, объяснил он, начинаются грозы, сильные ветры и лучше бы знать об этом заранее.

— А кто следит за погодой? — спросила я.

До сих пор я так ни разу не столкнулась тут с организованной формой деятельности.

— Да никто, — ответил Хаарт. — Леммы иногда сообщают, если идет уж очень сильный ураган. Они как-то держат связь друг с другом. Дальние поселения, я хочу сказать.

— И никаких станций, никаких барометров?

— Какие тут станции, — ответил Хаарт, — а барометр я пронес с той стороны. Но он все время показывает только ту погоду, которая уже есть, по-моему.