Космический патруль [=Космический кадет] - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 28

Были созданы дискуссионные группы, составленные из молодых курсантов, старших курсантов и офицеров. Руководитель семинара задает тон спорам, выдвинув положение, противоречащее общепринятой аксиоме. Начиная с этого момента, можно было говорить, что угодно.

Мэтт не сразу овладел искусством участия в таком семинаре. Во время первого заседания руководитель семинара выдвинул такое предположение: «Патрульная Служба приносит вред и должна быть распущена». Мэтт не верил своим ушам.

Выступающие заявляли один за другим, что в течение стабильного мира, существующего последние сто лет вследствие неослабной бдительности Патрульной Службы, нанесен ущерб человеческой расе, что резкое увеличение числа мутаций, вызванное атомными войнами, благоприятно влияет на непоколебимые законы эволюции, что ни человеческая, ни любая другая раса, населяющие Солнечную систему, не могут рассчитывать на вечное существование, если они намеренно откажутся от войн, и что, наконец, Патрульная Служба составлена из самодовольных глупцов, принимающих внушенные им предрассудки за законы природы.

В течение первой дискуссии такого рода Мэтт не произнес ни единого слова.

На семинаре, который проводился на следующей неделе, он услышал, как под сомнение была поставлена материнская любовь и любовь к матерям. Ему хотелось ответить, но, как он ни старался, ему не приходили в голову сколько-нибудь веские аргументы, если не считать обычного: «А потому!» Затем последовали нападки на монотеизм как желательную форму религии, на разумность научного подхода и на право большинства в решении спорных вопросов. Мэтт понял, что здесь разрешается выражать как ортодоксальные, так и неортодоксальные точки зрения, и постепенно начал принимать участие в дебатах, защищая некоторые из своих любимых идей.

И тут же он увидел, что его бессознательные предположения, скрывающиеся за выражаемыми им точками зрения, подвергаются безжалостным нападкам; скоро Мэтту пришлось вернуться к упрямому, хотя и невыраженному вслух доказательству: «А потому!»

Мэтт начал привыкать к методам споров и аргументации и быстро обнаружил, что можно, задавая невинные вопросы, разрушить цепь чьих-то доказательств.

Мэтт начал получать особое удовольствие от участия в семинарах после того, как в его группе появился Жирар Берк. Он терпеливо выжидал, пока Жирар не выскажет какую-нибудь определенную точку зрения, затем задавал вопрос; это всегда был вопрос и никогда-определенное заявление. По каким-то причинам, не понятным для Мэтта, точки зрения Берка всегда были ортодоксальными. Чтобы опровергнуть их, Мэтту приходилось выдвигать нестандартные идеи.

Один раз он спросил Берка после окончания семинара: «Послушай, Берк, мне всегда казалось, что у тебя необычные суждения по всем вопросам».

— Да, я так считаю.

— Но во время семинара «Сомнение» ты умело их скрываешь.

На лице Берка появилась хитрая улыбка.

— Ты считаешь, что мне следует говорить именно то, о чем я действительно думаю?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты полагаешь, наши начальники так уж интересуются новыми мыслями? Послушай, юноша, ты когда-нибудь научишься распознавать ловушки?

Мэтт задумался. «Мне кажется, ты не в своем уме», — ответил он наконец. Однако слова Берка заставили его размышлять о целях семинара.

Шли дни. Нагрузка была настолько велика, что скучать не оставалось времени. Мэтт разделял общее убеждение всех курсантов, что «Рэндольф» — это сумасшедший дом, непригодный для нормальных людей, металлолом, заброшенный в космос, и тому подобное. Но, по правде говоря, у него не сформировалось своей точки зрения относительно учебного корабля — он был слишком занят учебой. Сначала его мучила тоска по дому; с течением времени она отступила. Его дни были наполнены занятиями, учебой, тренировками, снова учебой, лабораторными работами, сном, едой и опять учебой.

Однажды он возвращался с ночной вахты в отделе космической связи. Из каютки Пита доносились звуки. Сначала Мэтт предположил, что его товарищ решил не спать, а заняться учебой и просматривает кассеты на проекторе. Он хотел уже постучать в дверь и пригласить Пита отправиться в столовую — выпросить у дежурного по камбузу чашку какао, но вдруг понял, что слышит не шум проектора.

Мэтт осторожно приоткрыл дверь. С койки доносились сдавленные рыдания. Он тихо прикрыл дверь и постучал. Через несколько секунд послышался голос Пита: «Заходи».

Мэтт вошел в комнатушку.

— Привет. Пит. У тебя нет что-нибудь поесть?

— Пирожки в столе.

— Что с тобой. Пит? — спросил Мэтт, уплетая пирожок. — Ты выглядишь больным.

— Нет, я здоров.

— Не вешай мне лапшу на уши. Говори, в чем дело.

— Ты не сможешь мне помочь. Я хочу домой.

— О-о, — перед мысленным взором Мэтта появились зеленые просторы и холмы Айовы. Усилием воли он подавил видение. — Да, парень, это тяжелое дело. Поверь мне, я тебя понимаю.

— Да как ты сможешь понять меня, Мэтт? Ведь ты практически дома — стоит подойти к иллюминатору, и ты видишь родину.

— Ну, это малоутешительно.

— К тому же для тебя не прошло столько времени вдали от дома. А мне потребовалось два года, чтобы попасть на Терру; и никто не знает, смогу ли я когда-нибудь побывать дома. — В глазах Пита появилось отсутствующее выражение; голос зазвучал почти лирично.

— Ты не представляешь, Мэтт, как прекрасна моя планета. Недаром говорят: «У каждого цивилизованного человека две родные планеты: своя и Ганимед».

— Кто же говорит так?

Пит даже не обратил внимания на этот вопрос.

— Юпитер висит у тебя над головой, заполняя половину неба… — Он замолчал. — Как там прекрасно, Мэтт! Ничто в мире не сравнится с Ганимедом.

Перед мысленным взглядом Мэтта снова мелькнула панорама Де-Мойна летним вечером, незадолго до наступления осени… светлячки кружатся в небе, цикады стрекочут среди деревьев, а воздух так ароматен и густ, что его можно черпать горстями. Внезапно его охватило чувство ненависти к окружающей их стальной оболочке с постоянной невесомостью, очищенным воздухом и искусственным освещением.

— Зачем только мы поступили в Патрульную Службу, Пит!

— Не знаю, Мэтт. Не знаю!

— А ты не собираешься обратиться с просьбой об увольнении из Академии, Пит?

— Не могу. Отцу пришлось занять крупную сумму, чтобы оплатить мой проезд в оба конца: если я уйду из Патрульной Службы по своему желанию, он не сможет погасить долг.

Вошел Текс, широко зевая и почесываясь: «Чего вы разговорились, ребята? Вам что, спать надоело? Тогда пожалейте других — дайте поспать».

— Извини, Текс.

— Вы оба выглядите так, будто у вас умерли любимые собаки, — внимательно посмотрел на них Текс. — Что случилось?

— Ничего особенного, — буркнул Мэтт. — Тоска по дому.

— Не совсем так, — вступился Пит, стараясь защитить друга. — Это я расчувствовался, а Мэтт пытался утешить меня.

— Ничего не понимаю, — озадаченно заметил Текс. — Какое это имеет значение, где вы находитесь, если вдали от Техаса?

— Текс, ради Бога, перестань! — рассердился Мэтт.

— Что такого я сказал? — Текс удивился еще больше. — Пит, вот ты действительно далеко от дома, согласен с тобой. Но знаешь что, как только нам дадут отпуск, едем со мной в Техас. У нас ты сможешь сосчитать, сколько ног у лошади.

— И познакомиться с твоим дядей Боди? — слабо улыбнулся Пит.

— Ну, конечно! Дядя Боди расскажет, как однажды ему пришлось скакать на мустанге — без седла. Ну как, договорились?

— Если пообещаешь побывать у меня на Ганимеде. И ты, Мэтт.

— Решено! — Юноши дружно пожали руки.

Последствия ностальгического приступа прошли бы бесследно, но скоро случилось еще одно событие. Мэтт направился по коридору в каюту Аренсы, собираясь попросить о помощи в решении сложной астрогационной задачи. Выпускник укладывал вещи.

Заходите, сенатор, — пригласил Аренса. — Не стой в дверях. Хочешь что-нибудь сказать?

— Да ничего, просто так зашел. Вас назначили на корабль, сэр? — Аренса месяц тому назад сдал выпускные экзамены и получил назначение на космическую службу.