Старый, но крепкий 2 (СИ) - Крынов Макс - Страница 29

Воспоминания хлынули на меня грязным потоком: серые улицы; драки в подворотнях; жестокие уроки от взрослых и сверстников. Образы захлестнули, и погребли под собой. Я не успел ни вдохнуть, ни выдохнуть — всё вокруг закружилось, как в водовороте и мир растворился в густой тьме.

Следующее, что я почувствовал — острый, нестерпимый голод, будто кто-то ножом режет мой живот изнутри.

Я стоял босиком на холодной мостовой, и ветер пробирал меня до костей. Одежда висела клочьями — тонкая, грязная, едва прикрывающая тело. Живот урчал и требовал еды.

Я посмотрел вниз. Мои ноги, худые, грязные, с царапинами и синяками. Штаны слишком короткие — достают чуть ниже колен.

Стою у прилавка с едой. На деревянных подносах лежат булочки: золотистые, мягкие, пахнущие свежей выпечкой. Слюна наполняет рот, а желудок сжимается ещё сильнее.

Три шага. Всего три шага отделяют меня от спасения.

В голове проносится мысль: «Я украду. Пусть даже это плохо. Пусть даже кто-то увидит. Я просто не могу больше терпеть этот голод».

Шагаю вперёд. Потом ещё раз. Но прежде, чем я успел дотянуться до булочек, спину обожгло.

Я вскрикнул и выгнулся от боли, но по спине тут же прилетает новый удар. В глазах темнеет, ноги подкашиваются, я падаю на мостовую.

— Ишь чего захотел! — раздался грубый голос над моей головой. — Это ты вечно воруешь у меня еду⁈ Это ты!

Поднимаю голову и вижу перед собой старика с выпученными глазами. Костлявая рука сжимает крепкий прут.

— Я… я не… — начинаю лепетать, но слова застревают в горле.

Прут снова опускается на мою спину, заставляя меня вскрикнуть и свернуться клубком.

— Украл! Украл у меня пирожок! — закричал старик.

— Нет! — прохрипел я, пытаясь подняться на колени. — Я ничего не брал! Я только…

Но меня никто не слушал. Люди начали собираться вокруг нас, перешёптываясь и кивая в сторону старика. Кто-то выкрикнул: «Эти беспризорники совершенно распоясались! Надо звать стражников!»

Долго ждать стражу не пришлось. Двое мужчин появились из-за угла почти сразу же и подошли к старику, который тут же начал размахивать руками и заливаться жалобами:

— Этот маленький воришка украл у меня пирожок и сожрал его! И не в первый раз!

— Нет! — закричал я, вставая. — Неправда! Я ничего не брал!

— Смотрите, как он выглядит! Конечно же он голодный! Конечно же ворует!

Стражники не слушали меня, только переглянулись и рассмеялись. Один из них схватил за шиворот и встряхнул так сильно, что клацнули зубы.

— Я ничего не… — начал я снова, но удар кулаком в живот оборвал мои слова. Воздух вырвался из лёгких с хрипом, и я согнулся пополам от боли.

Они тащили меня через улицы, не обращая внимания на мои крики и протесты. Люди смотрели на нас равнодушно или с презрением. Никто не заступился за меня. Никто даже не попытался узнать правду.

Меня бросили в пустую камеру с каменными стенами и грязным полом. Дверь захлопнулась с грохотом, оставив меня одного в темноте.

Я сидел на полу, прижимая колени к груди и дрожа от холода и боли. Слёзы текли, оставляя дорожки на грязных щеках. Я рыдал, и эхо возвращало мои собственные всхлипы обратно.

Голод всё ещё терзает меня изнутри, но теперь к нему добавилась злоба — жгучая злоба на старика с его прутом, на стражников с их грубыми руками и кулаками, на весь мир, который решил раздавить меня просто потому, что мог.

Внутри меня что-то менялось.

Слабые всегда будут страдать, — подумал я сквозь слёзы. — Если ты слабый — тебя растопчут. Если ты слабый — тебя обвинят в том, чего ты не делал, и им сойдет с рук.

Я поклялся себе: если я когда-нибудь выберусь отсюда, я больше никогда не буду слабым.

Воспоминание исчезало так же быстро, как пришло. Наконец осознаю себя и рвусь из вязкого потока чужих образов, словно из болотной топи, которая засасывает всё глубже. Мне не нужны эти воспоминания, не нужно понимание того, как жизнь ломала Рогана, превращая его в монстра. Я здесь для другого. Я не хочу знать, почему он стал таким, мне плевать!

Но поток сильнее меня. Он захлёстывает, тянет вниз, и я снова проваливаюсь в его прошлое.

Тёмная улица. Роган, ещё подросток, стоит у стены, сжимая в руках украденную булку. Его взгляд мечется, дыхание сбивчивое. Парень давится, засовывая в горло сухой хлеб, жует и глотает. В его глазах уже нет страха — только злоба.

Он подрос. Ему двенадцать. Он работает на стройке за медь, таская тяжёлые камни и доски с утра до ночи. Бригадир — толстый мужчина с красным лицом — орёт на каждого работника за любую мелочь.

— Ты что, глухой⁈ Я сказал быстрее!

Роган молчит, стискивая зубы. Он чувствует, как руки трясутся от усталости и злости. В какой-то момент он роняет камень на землю, и бригадир тут же бьёт его по лицу кулаком.

— Безмозглый щенок! — кричит он. — Ты ещё за это заплатишь!

Роган падает на землю, но не отвечает. Внутри него всё кипит от злобы.

Ночь. Он стоит у дома того самого бригадира. В руке нож. Лёгкий дождь моросит с неба, стекая по его лицу вместе с каплями пота. Он ножом открывает окно, залезает в дом и поднимается наверх.

Бригадир храпит в своей постели. Роган подходит ближе, заносит нож… но останавливается. Его рука дрожит.

На мгновение он кажется себе слабым мальчишкой из прошлого.

Вместо удара ножом он срезает с ремня кошель с деньгами и уходит в ночь.

Он дерётся в таверне с пьяницей, который посмел назвать его «щенком». Удары сыплются один за другим, но Роган сильнее. Он ломает пьянице нос, затем хватает его за волосы и бьёт головой о стойку так сильно, что пьяница теряет сознание.

— Кто теперь щенок⁈ — орет он на всю таверну. — Кто щенок, скотина⁈

Он идёт по улице города — высокий, крепкий мужчина с широкими плечами и тяжёлым взглядом. Люди расступаются перед ним, чувствуя угрозу.

И вдруг он останавливается. Его сердце замирает на мгновение, а затем начинает колотиться быстрее. Он оборачивается и видит лавочника у прилавка с выпечкой. Постаревшего, но всё ещё узнаваемого старика из своего детства.

Старик замечает его взгляд и улыбается натянутой улыбкой:

— Вы что-то хотели, господин?

Роган ничего не отвечает. Он подходит ближе и хватает старика за горло одной рукой, поднимая его над землёй без особых усилий. Старик дергается, царапая его руку жёлтыми ногтями, но это бесполезно. Рядом кричат и разбегаются горожане.

— Помнишь меня? — шипит Роган.

Глаза старика лезут из орбит, он хрипит и пытается что-то сказать, но воздух больше не проходит через его горло. Роган чувствует под пальцами слабый пульс и смотрит прямо в мутнеющие глаза старика до тех пор, пока тот не перестаёт двигаться.

Старик падает на свой же прилавок, а Роган разворачивается и уходит прочь. Нет сострадания, нет стыда за совершенное. Есть только план: поскорее выбраться из города, чтобы стража, которую отправят за ним, осталась ни с чем.

Я рвусь из этого вязкого, удушающего потока воспоминаний. Я не хочу знать, кем он был, не желаю видеть его детство, его страдания. И сострадать такому чудовищу тоже не желаю.

Поток давит, толкает, ломает. Но я не сдаюсь. Стиснув зубы, я окружаю себя воображаемыми стенами. Они трещат под давлением чужих воспоминаний, но держатся.

Я стояю на грани между двумя мирами — своим и Рогана. И теперь мне нужно найти то, зачем я пришёл. И желательно — побыстрее. В груди медленно иссякает Ци, за счет которой я могу копаться в чужих воспоминаниях.

— Покажи мне все, что связано со мной, — скомандовал я, и меня снова едва не уносит под потоком образов.

Слишком много мыслей, слишком много воспоминаний, связанных со мной. Где-то он слышал обо мне от целителя, от Ларна, где-то мелькнула случайная мысль обо мне, где-то кто-то упомянул моё имя. Всё это переплелось в хаотичный узел, который невозможно распутать. Если бы я попытался выкорчевывать их одно за другим, в его памяти остались бы заметные провалы.

Тогда я решил действовать иначе. Я начал искать недавние события. Последние минуты. Как он гнался за мной по узким улицам города. Как мы стояли во дворе напротив друг друга. Как он постучался ко мне в дверь. Эти воспоминания яркие, свежие — их легко ухватить.