Ночь Бармаглота (ЛП) - Браун Фредерик - Страница 39

Но с крепко прижатым к боку локтем правой руки он не слишком продвигался в этом деле. Когда я взял с ночного столика пистолет, он оставил эти попытки. И посмотрел на меня.

— Привет, Эл, — сказал я. — Мы на седьмой линии. — Теперь я никуда не торопился, совсем. Я удобно уселся, прежде чем продолжить: — Послушай, Эл, я оставил твою правую руку свободной, чтобы ты мог воспользоваться этой бумагой и ручкой. Я хочу, чтобы ты кое-что написал для меня. И подержу блокнот, чтобы ты мог видеть, что пишешь. Или ты не в настроении писать, Эл?

Он тихонько лёг на спину и закрыл глаза.

— Я всего лишь хочу, — сказал я, — чтобы ты написал, что убил прошлой ночью Ральфа Бонни и Майлза Харрисона. Что ты взял мою машину и перехватил их на пути из Нилсвилла, возможно, пешком, чтобы мою машину не заметили. Они узнали тебя, остановились и посадили в свою машину. Итак, ты сел на заднее сиденье и, прежде чем Майлз, который должен был вести, успел снова тронуться, ты ударил по голове сперва его, а потом Бонни. Потом ты положил их тела в мою машину, а их машину бросил где-то на дороге. А затем ты поехал в поместье Уэнтвортов и оставил мою машину вместо той, на которой туда приехал я. Или я ошибаюсь в каких-то деталях, Эл?

Он не отвечал, и не то чтобы я ждал от него иного

— Писанины выйдет много, — сказал я, — ведь я хочу, чтобы ты также объяснил, как нанял актёра, чтобы тот под именем Иегуди Смита рассказал мне невероятную историю, в которую никто не поверит. Я хочу, чтобы ты рассказал, как ты заставил его заманить меня в дом Уэнтвортов, и об оставленном там тобой пузырьке, и об его содержимом. И что ты велел ему выпить это. И каково его настоящее имя, и что ты сделал с его телом.

Затем я сказал:

— Думаю, этого хватит, Эл. Не стоит писать про мотив; он станет очевидным, когда выяснится твоя связь с Ральфом Бонни. И нет нужды описывать все мелкие детали того, как и когда ты спустил у меня шины, чтобы я не мог воспользоваться своим автомобилем, или того, как и когда ты напечатал в моей типографии ту карточку с именем Иегуди Смита, поставив там мой профсоюзный номер. И незачем писать, почему ты избрал меня в виновники этих убийств. Собственно говоря, этой частью я совсем не горжусь. Мне немного стыдно за то, что мне придётся сделать, чтобы убедить тебя написать всё, что я сказал.

Мне было немного стыдно, но не настолько, чтобы удержать себя от последующих действий.

Я достал бутылочку невоспламеняемой чистящей жидкости, пахнущей бензином, и открыл её.

Глаза Эла Грейнджера тоже открылись, как только я начал окроплять ей его простыни и пижаму. Мне удалось держать бутылочку так, чтобы он смог прочесть предупреждение «Опасно» и, если его глаза могли разбирать мелкий шрифт, «Беречь от огня».

Я опустошил всю бутылочку, соорудив довольно большое мокрое пятно у него колен там, где он мог ясно его видеть. Комната наполнилась запахом бензина.

Я взял свечу и нож и отрезал от верхушки свечи кусок длиной в дюйм. Я разгладил мокрое пятно на простыне и осторожно опустил свечу.

— Я собираюсь зажечь её, Эл, и тебе лучше не двигаться, иначе ты её опрокинешь. А я уверен, что пирофобу не понравилось бы то, что тогда с ним случится. Ведь ты пирофоб, Эл.

Его глаза стали круглыми от ужаса, когда я зажёг спичку. Если бы его рот не был заклеен, он бы закричал от страха.

Каждый мускул его тела напрягся.

Он снова попытался притвориться, вероятно, полагая, что я не выдержу, если он будет без сознания, если я подумаю, что он упал в обморок. Он мог сделать это глазами, но мускулы остального тела выдавали его. Он не мог расслабить их, даже спасая этим свою жизнь.

Я зажёг свечу и снова сел.

— Дюйм свечи, Эл, — проговорил я. — Возможно, десять минут, если ты останешься неподвижным. Меньше, если безрассудно шевельнёшь хоть пальцем. Свеча будет не слишком-то устойчива там, на мягком матрасе.

Его глаза снова широко раскрылись, уставившись на эту свечу, почти догоревшую до мокрой простыни, уставившись на неё в полном ужасе. Я ненавидел себя за то, что делаю с ним, но всё равно продолжал. Я подумал про трёх людей, убитых сегодня вечером, и взял себя в руки. И, в конце концов, единственная для Эла опасность сидела у него в голове. Мокрое пятно на простыне как раз и не давало простыне вспыхнуть.

— Готов писать, Эл?

Его полные ужаса глаза переместились со свечи на моё лицо, но он не кивнул. Сперва я подумал, что он разоблачил мой блеф, но потом понял — он не кивнул лишь потому, что боялся даже таким кратким движением мускулов уронить короткую свечу.

— Ладно, Эл, посмотрим, готов ли ты, — сказал я. — Если нет, я верну свечу обратно и позволю ей догореть, так что ты не выиграешь в любом случае.

Я осторожно взял свечу и поставил на тумбочку. Поднёс блокнот. Он начал писать, но остановился, и я потянулся за свечой. Ручка снова задвигалась.

Через какое-то время я сказал:

— Этого достаточно. Просто подпишись.

Я облегчённо выдохнул и отправился к телефону. Должно быть, Карл Тренхольм сидел у своего аппарата; он ответил едва ли не на первом звонке.

— Одет и готов? — спросил я.

— Конечно, док. Что мне делать?

— Я получил признание Эла Грейнджеса. И хочу, чтобы оно было передано в руки закона и очистило меня, но мне небезопасно делать это самому. Кейтс застрелит меня, не читая, как, наверное, и некоторые его помощники. Ты должен сделать это вместо меня, Карл.

— Где ты? У Эла?

— Да.

— Буду рядом. И приведу Гэнзера забрать Эла. Всё в порядке; Хэнк не выстрелит. Я уже толково поговорил с ним, и он признаёт, что трупы в твою машину мог подложить кто-нибудь ещё. А когда я скажу ему, что есть признание Грейнджера, он выслушает.

— Но как насчёт Кейтса? И как ты смог поговорить с Хэнком Гэнзером?

— Он звонил сюда, искал Кейтса. Кейтс оставил его и пошёл в офис пару часов назад, но там так и не появился, и они не знают, где он. Но не беспокойся. Кейтс не станет стрелять в тебя, если ты будешь с Гэнзером и мной. А я буду рядом.

Я позвонил Питу и сказал ему, что весь ад провалился, а у нас теперь есть материал даже более крупный, чем все, что было до сих пор. Он сказал, что сейчас же пойдёт в редакцию и разведёт огонь под металлическим котлом линотипа.

— Я всё равно собирался идти, док, — сказл он. — Уже половина восьмого.

Так и было. Я выглянул из окна и увидел, что стало совсем светло. Я сел и трясся, пока не пришли Карл с Хэнком.

Ровно в восемь часов я отправился в редакцию. Как только Хэнк увидел это признание, он позволил нам с Карлом уговорить его заставить Грейнджера дать все остававшиеся разъяснения, чтобы я мог выпустить газету вовремя. Мне требовалось добрых два часа, чтобы написать всё, и нам, похоже, предстояло послать номер в печать чуть позже обычного.

Питу пришлось разобрать всю первую страницу, чтобы освободить под этот материал место, много места. Я позвонил в ресторан, уговорил их прислать мне большой термос горячего кофе и принялся стучать по клавишам печатной машинки.

Зазвонил телефон, и я поднял трубку.

— Док Стэгер? — сказали там. — Это доктор Бакен из психиатрической клиники. Вы столь любезно согласились вчера вечером не публиковать материал о побеге и возвращении миссис Гризуолд, что я решил, будет справедливо сообщить вам, что вы всё-таки можете его напечатать, если ещё осталось время.

— Время осталось, — сказал я. — Мы всё равно сегодня сдадим номер позже. И спасибо. Но что случилось? Я думал, миссис Джи не хотела беспокоить свою дочку в Спрингфилде.

— Её дочь всё равно знает. Её подруга, к которой мы заглянули, пока искали нашу пациентку, позвонила и всё ей рассказала. А она позвонила в лечебницу, чтобы убедиться, что с её матерью всё в порядке. Так что она уже знает, и у вас всё-таки будет материал.

— Хорошо, доктор Бакен, — сказал я. — Премного благодарен, что позвонили.

Обратно за машинку. Прибыл кофе, я с первого глотка едва не осушил полную чашку и чуть не обжёгся.