Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 35

— Не жечь, а выжечь их всех, до последнего!

Лембиту пытался сохранить хладнокровие, однако вскипевшая в душе ярость начинала дурманить голову. Ведь это была и его война, он принял в себя ненависть непокоренных эстов и ливов, на земли которых пришли завоеватели и стали бесцеремонно устанавливать здесь свои порядки, и не уговорами. Нет — кровь полилась полноводной рекой, народы сознательно «нагибали» так, чтобы они превратились в покорных рабов, рабами и остававшимся. Применяемое нынче жесточайшее насилие в будущем времени уже стали отождествлять с «добровольным» принятием «высокой» европейской культуры. Одно хорошо — германцам не удалось полностью онемечить народы, как случилась с полабскими славянами, теми же лужичанами, бодричами и ободритами. И все потому, что крестоносные завоеватели считали покоренные прибалтийские племена своими рабами, «живым имуществом», и как то не стремились распространять на них «достижения». К тому же Литва не покорилась, наоборот, устроила жестокий отпор и представляла реальную угрозу самому существованию крестоносного воинства на этих землях. Да и русские княжества отбились от «культуртрегеров», дав такой отпор, что скоро явившие завоеватели прекратят расширение территорий, и как змея, начнут «переваривать проглоченное». Оставшиеся без всякой поддержки язычники-пруссы будут безжалостно истреблены, остатки уйдут в Литву, но имя земли примут на себя новые владельцы.

Какое тут на хрен крещение — сейчас шла самая настоящая колониальная война в германском стиле — «дранг нах остен», с физическим истреблением тех «унтерменшей», что не захотят покориться, и по «доброй воле» надеть на собственную шею ярмо!

Потихоньку исчезнут и ливы — к началу двадцатого века их останется совсем немного, а язык практически полностью исчезнет, и станет объектом изучения историков. Зато как с пруссами в памяти останется название земель — Ливония, Лифляндия, «Ливский Берег».

— Нельзя им дать ни малейшего шанса на возрождения, никаких мирных переговоров, бить надо насмерть и добивать!

Вполне рассудочно принял жестокое решение Лембиту. Он прекрасно знал, как за счет прибытия новых пилигримов, постоянно оправлялись крестоносцы в Прибалтике даже от самых жутких поражений, которые им наносили не только русские князья, но и литовцы, и непокорные эсты с ливами. Каждый раз засевшие в Риге немцы после таких разгромов откупались дарами, на какое-то время начинали вести себя тихо, а потом, накопив силенок, брались за прежнее. Но снова «огребались», и так, что рыцарские ордена пошли на объединение, осознав, что каждый сам по себе просто не выживет посреди не до конца покоренных народов. И через пятнадцать лет, после страшного поражения от русских дружин, исчез орден «меченосцев», вернее трансформировался, став Ливонским орденом, отделением «братства святой Марии» на покоренных землях. И вся разница была в том, что у одних были намалеваны на щитах черные, а у других красные кресты, суть осталась неизменной — хищнической, коварной, жестокой. И таковой и останется до самого поражения под Грюнвальдом, после которого начнется долгая агония, затянувшаяся на полтора столетия, пока двинутые царем Иваном Грозным рати не оставят от рыцарских замков камня на камне…

— Княже — данники рыцарские бегут, сражаться с нами больше не желают. Грех такой момент упускать — нужно крестоносцев окружить и всех истребить. Тогда города и замки оборонять будет некому!

Лембиту железной хваткой ухватил за локоть князь Вячко, лицо которого исказила гримаса злого торжества. Да оно и понятно — сколько лет он ждал этого часа, дав клятву сражаться с крестоносцами до конца. И ведь полностью сдержал ее бывший правитель Кукейноса — погиб с дружиной в горящем Юрьеве, взятом «меченосцами» штурмом.

Но этого уже не будет, теперь «река истории» направится по «новому руслу». К добру ли, к худу — бог знает!

— Разреши повести в бой русские дружины, князь — зайду им в спину, никого нельзя выпустить отсюда. Пора нам кончать с этими столь докучливыми «гостями», что себя хозяевами возомнили!

— Бери дружину, князь, атакуй неприятеля! Ливов не трогай, и латгальцев — нам с ними мириться надобно, а ныне самый удобный момент настал! Так что веди в бой дружину, наш час настал!

Вячко тут же запрыгнул в седло подведенного коня, даже не коснувшись кончиком сапога стремени. Несмотря на свой солидный по местным меркам возраст, Вячеслав Борисович был поджарым и действовал энергично, а сейчас вообще стремительно. Изгой из Кукуйноса жил только ненавистью к рижскому епископу и «меченосцам», которых сам же пустил на свою землю, отдав половину владений в надежде обрести поддержку союзника в бесконечной войне с наседавшими литовцами. И просчитался — пришли по его душу, самого предательски на Пасху в собственной крепости «гости» связали, когда все «светлый праздник» отмечали — разве так христиане поступают с единоверцами, что их в собственном дому привечают⁈

На цепь посадили, дочь в заложники взяли, свой гарнизон поставили, башни заняв караулами. И плевать рыцари и кнехты Даниила хотели, что епископ за него ходатайствовал, убеждал прекратить насилие, этот крестоносец не скрывал желания убить его и всю вотчину под себя забрать. Пришлось тогда Вячке смириться, челом бить рижскому епископу — тот приказал из узилища его выпустить, видимо нуждался еще в союзнике. А князь все понял правильно, мысленно простился с дочерью, и одной ночью поднял на восстание верных ему горожан, и немногих дружинников вывел. Крестоносцев в Кукейносе всех извели, изрубили, но трое бежало в Ригу. А епископ уже на корабле был, готовясь отплыть в закатные страны, но задержался. И пилигримы не отплыли с ним — войско готовое под рукой. Так что сразу собрали большой карательный отряд и пошли на Кукейнос. Князь прекрасно понимал, что крепость не удержит, сжег ее, горожане ушли в Полоцк, спасаясь от резни. А Вячко стал изгоем, князем без княжества, скитался по градам и весям, предлагая другим Рюриковичам свое «служение». Пока этой зимой не оказался в Пскове, как раз в тот момент, когда сам Лембиту вернулся с рыбалки, только попал в другое для него время, и сразу в схватку.

— Нет, этот не предаст, хороший у меня воевода, — покачал головой Шипов, видя как княжеская дружина со стягами над островерхими шлемами, трогается с места шагом, ряд за рядом, стройными шеренгами, держа копья поднятыми. А впереди нее пикинеры начали выходить в поле, «боевые повозки» раздвигали, открывая путь в поле, причем «чистый», там ловушки не делали. Загремели трубы, призывая к всеобщей атаке.

Теперь упускать момента действительно нельзя, потом сам себя проклинать будешь на сто рядов. Лембиту видел в бинокль, что в крестоносном воинстве начался настоящий кавардак, особенно на правом фланге, где у тевтонов стояли союзные войска, собранные из подневольных ливов, латгальцев и латышских племен леттов. И первыми «изменили» как раз ливы — продолжать сражаться против одноплеменников они категорически не захотели, тем более после того как убедились, за кем сила стоит нынче. Да и выкрики их же собратьев действовали на умы, да и знали они, носящие под принуждением знаки меча и креста, что началось всеобщее восстание. Именно на это Шипов и сделал главную ставку — внести разброд и шатание в «крестоносное воинство», а если умы впадут в «смуту», то опара из них для «меченосцев» крайне шаткая, как гнилая жердь во время перехода через трясины, когда в любой момент может предательски хрустнуть.

А там все, только пузыри из торфяной жижи пускать, и то недолго — болото как жизнь, само свои приговоры и выносит, и выполняет!

Ливы набросились на кнехтов, началась драка между ними, в которую вмешались латгальцы, и отнюдь не на стороне «меченосцев». На землю полетели белые тряпки, которые срывали с себя подневольные союзники, в который раз сделавшие свой выбор. И латыши более не колебались, глядя на закипевшую схватку. Вот только влезать в нее не стали, поступили «мудро» — наслушавшись уговоров талабов, попросту бежали с поля сражения, спасая свои жизни. А там их старейшины будут смотреть, чем война закончиться, и сразу перейдут на сторону победителя — обычная житейская практичность, стремление уберечь свой народ от напрасной погибели.