Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич - Страница 26

– Много ты знаешь, – Максим резко обернулся. – Чуешь шум? Это за нами!

Беглецы бросились бежать в самую чащу тальниковых кустов и высокой, до пояса, травы, там упали на землю и затаились. Вокруг было тихо, лишь только легонько пошумливала листва да перекликались между собой щебетом птички. Максим смахнул со щеки муравья, приподнял голову и увидел, что недалеко от него над кустом мелькнула красная шапка стрельца. Он напрягся, изготовившись бежать прочь, но стрелец не пошёл в их сторону, постоял, зевнул и повернул обратно.

Максим перевёл дух и посмотрел в сторону Федота. Того не было видно.

– Федот, – шепотом позвал Максим.

– Чего тебе? – отозвался попутчик сдавленно тихим, точно из-под земли, голосом.

– Ничего. Говорю, кажись, пронесло.

– Вроде так, – уже ясно произнес Федот. – Повезло нам, брат, что стрелец этот городской дурак, мы ведь за собой в траве торную дорогу оставили, а он её не заметил.

Час шёл за часом, Максим за это время все бока отлежал, много успел чего передумать, всё больше о казачьем атамане Стеньке Разине, о котором он наслушался всякого в первую ночь на струге. «Что это за человек? – спрашивал себя Максим. – Да и человек ли он, если про него такое сказывают? Он ведь всё насквозь видит, сам царь водяной Гориныч ему ведом, соловецкие старцы ему грамоту шлют». Он шевельнул ногой, цела ли грамота, сразу её почувствовал за голенищем. «А ведь в Стеньке нет ничего христианского, людей православных в воду сажает, а сколько крови на нём?» – подумал он, ощутив близкую опасность: а не велит ли Стенька посадить твёрдышевского посыльщика в воду на поживу Горинычу? От этой мысли Максиму стало зябко и одиноко.

– Федот, скажи, а ты правду баял про Остров Счастья?

– Эвон чего вспомнил, – со смешком отозвался попутчик. – Есть такой остров, это правда. Только нам сегодня идти туда не по пути. Остров Счастья ближе, в верстах пяти отсель.

– Будет врать, – недовольно сказал Максим.

– Вот те крест, не вру! – Федот сел на траву. – Есть верные известия, что Разин стоит со своим войском в Царицыне. Так что вставай и поспешай за мной.

– Ну, стоит он там, – сказал Максим. – При чём же тут Остров Счастья?

– А при том, – Федот встал на ноги. – Под рукой Разина таким, как ты и я, – воля. А без неё счастья не бывает.

Максим поспешал за Федотом в сильном смущении: ему казацкая воля была неведома, и пугала неизвестность того, чем она окажется на самом деле. «Знать, Стенька всем сулит волю, – подумал он. – А посулённому только дурак рад».

На берег протоки-воложки они вышли, когда уже начали сгущаться сумерки. Она была неширока. Федот скинул с себя одежду и забрёл в воду, нащупывая, сколь здесь глубоко. Дойдя до середины протоки, он чуть проплыл и встал на ноги.

– Тебе, Максим, здесь будет по росту. Захвати со своей и мою одежонку.

Вечерняя вода была тёплой. Ступая по песчаному дну, Максим пересек протоку. Беглецы оделись и, скользя ногами по глинистой осыпи, поднялись на высокий коренной берег, где их сразу окатило порывом ветра. Максим посмотрел на Волгу и увидел на острове, который они только что покинули, много огней. Это прибыли струги Лопатина, стрельцы сошли с них на берег и разожгли костры.

– Не повезло стрельцам, что нас упустили, – сказал Федот. – Их сейчас уже, точно, бьют.

Максим вспомнил, как он переметнулся от стрельцов на сторону беглого, чтобы его спасти, а подставил под палки Корнея, и, отвернувшись, пошёл прочь от берега. Чувство стыда омрачило его, но не надолго, ему тоже приходилось терпеть палки, сдюжат и стрельцы.

Они шли вдоль берегового обрыва, настала ночь, звездная и безлунная, вокруг было тихо, нагретая за день солнцем земля источала тепло, насыщенное запахом молодой полыни.

Они прошли уже версты три, когда Федот вдруг остановился.

– Может, зря мы посреди ночи бежим, как очумелые? Пора бы и поспать, Стенька от нас никуда не денется.

Максим не возражал, бросил на землю свою суму, положил на нее голову и уставился немигающим взглядом в небо. На ум неожиданно пришло детское воспоминание, как однажды мать показала ему небольшую, но очень яркую звездочку и сказал, что это и есть его судьба-рожаница, которая всю его жизнь за ним будет приглядывать и оберегать от любых несчастий. Максим попытался найти свою звезду, но небо было так часто завешано светилами, что он скоро устал смотреть и, надвинув на глаза шапку, погрузился в сонное забытьё.

Проснулся он от визгливого вопля своего попутчика, открыл глаза, поднял голову и увидел вокруг четверых всадников весьма свирепого вида. Один из них шевелил, скаля зубы, копьём Федота, другой намеревался совершить такое же с Максимом.

– Ишь разлеглись посреди поля, – сказал кто-то, наезжая на них конём.

– Мы вам свои! – визгливо закричал Федот. – Идём к Степану Тимофеевичу!

– Вон как! – сказал, появляясь из темноты, человек на белом коне, сопровождаемый большим числом вооруженных людей. Это был есаул Корень, который вёл часть войска на московских стрельцов по нагорной стороне Волги. С ним было до трех тысяч казаков и примкнувших к ним гулящих людей.

– Стало быть, тебе непременно Разин надобен. По чину ли запрос? А ну-ка, возьмите его, ребята!

Казаки бросились на Федота, а есаул обратился на Максима.

– Тебе тоже атаман надобен? Или я сгожусь?

– Я послан к Разину, – волнуясь, сказал Максим. – А ты, казак, глянь на это.

И он протянул есаулу полученный им от Твёрдышева разинский знак – нитку с двумя пуговицами. Корень взял, глянул и осерчал:

– Откуда у тебя знак? Говори!

– Мне велено говорить только с Разиным.

– Гляди, какой умник, – удивился Корень. – Хватайте и этого, ребята! Вот развиднеется, и я возьмусь за тебя по-другому. Где Третьяк?

– Здесь я!

– Возьми их и веди за мной! Да гляди за ними, чтоб не потерялись!

Федоту и Максиму крепко связали руки, посадили обоих на одну веревку и повлекли к тому месту, где они недавно перешли воложку. Третьяк был опытным вором и не спешил, зная, что сеча со стрельцами не сулит большой добычи, а вот голову вполне можно потерять, потому и не торопился. Пленников и их сторожей обогнали конные казаки, за ними шли пешие люди, вооруженные кто саблей, кто копьём, кто кистенем или дубиной. Все шли молча с угрюмыми лицами, на которых читалась отчаянная решимость ринуться в сечу.

Воложку переходили уже в зыбких утренних сумерках, до стрелецкого стана на другом краю Денежного острова оставалось идти с версту. Федот в протоке, потеряв ногами дно, начал бултыхаться и глотать воду, но привязанный к нему Максим вытащил его за собой из глубины к берегу. Третьяк дал ему отдышаться, затем повёл пленников дальше, но далеко идти им не пришлось: впереди послышались громкие и частые пищальные выстрелы, затем со стороны стрелецкого стана донёсся громкий и леденящий душу рёв людей, схлестнувшихся между собой в смертельной схватке.

Задумав напасть на московских стрельцов, Разин разделил свое войско на три части. Есаул Корень со своими людьми должен был навалиться на них с нагорного берега, Васька Ус оставлен в царицынской крепости с наказом преградить путь стрельцам в Астрахань, если они побегут в эту сторону, сам атаман решил подойти к Денежному острову с воды на стругах и лодках с самыми отчаянными своими людьми, получившими закалку в персианском походе на Каспии.

Приняв такое решение, атаман не сомневался в успехе: московских стрельцов была всего тысяча, а против них пошли до пяти тысяч лучших казаков и самых отчаянных гулящих людей, к тому же, по догадкам Разина, стрельцы не знали, что Царицын захвачен его людьми, иначе зачем столь малым числом они шли на его войско. Было ясно, что стрельцам и их начальнику, полковнику Лопатину, что-то затмило очи, и атаман знал, кто это совершил, и помнил о своём перед ним долге.

Отправив есаула Корнея с войсками по нагорному берегу, Разин с Васькой Усом пошли к Волге.

– Гляди, Ус, в оба, – сказал Степан Тимофеевич. – Стрельцы – бывалые воины и могут пробиться сюда. Встречай их из всех пушек да гляди, чтобы не вышло, как у воеводы Унковского, когда он вздумал палить по мне, а порох весь дымом выметнулся.