Утешение - Гаврилов Николай Петрович - Страница 32

Ей бы в церковь перед поездкой, но в Ростове после выписки она спешила, а здесь их нет...　

— Ачхой-Мартан. Куда ехать? — повернувшись к женщинам, спросил водитель, и Ольга очнулась.　

— Скажите, а вы, случайно, не знаете такого — Руслана Тагиева? — спросила она в ответ. Имя полевого командира, приславшего посредника на базу в Ханкалу, отпечаталось в ее памяти навечно. — Нам очень надо его найтй, — просяще добавила она.　

Памятка попавшим в terra incognita — таксисты знают всё, а если не всё, то найдут того, кто знает. В Чечне так. За сто долларов получаешь не только проезд, но и защиту, и помощь. Водитель отрицательно покачал головой, но затем повернул к ближайшему по улице дому — огромному, из красного кирпича, с высокими железными воротами. Там стоял какой-то мужчина в каракулевой шапке. На вид пожилой, с седой бородкой, но плечистый и крепкий. Водитель вылез и направился к нему. Пока они разговаривали, Ольга с Людмилой вышли из машины.　

Воздух в предгорье прозрачный и чистый. Пахло весной, свежей землей, всходящими ростками лугового разнотравья. Сады в селе оживали: пройдет еще неделя, и полные сока плодовые деревья оденутся белым цветом. Земля подсыхала, на обочине дороги, оживленно чирикая, садились и взлетали стайки воробьев. В центре села бежал приток Сунжи. Само село казалось растянутым из-за больших участков близ каждого дома, окна домов блестели бликами от солнца. Абсолютно мирная картина, хотя всего в девяти километрах армия уже начала штурмовать село Бамут, и этот штурм продлится год. Но сейчас было тихо.

В какой-то момент водитель жестом пригласил Ольгу и Людмилу подойти к седобородому мужчине.　

— А зачем вам Руслан Тагиев? — спросил он, рассматривая подошедших женщин. Несмотря на седые волосы, кожа на лице у мужчины была гладко-розовая от весеннего солнца, а черные глаза смотрелись крайне живыми и внимательными.　

— Мне сказали, что мой сын у него в плену, — сбиваясь, начала Ольга. — Сын пропал в начале января в Грозном. А потом появился посредник и… В общем, он сказал, что мой сын у Тагиева. Здесь, в Ачхой-Мартане. Их семнадцать человек пленных у него…　

— А ты кого ищешь? — Седобородый в каракулевой шапке перевел взгляд на Людмилу. Водитель тоже посмотрел на нее. Вдалеке, в конце улицы, показался всадник на лошади и потрусил в их сторону с ногайкой в руках. «Ой, как плохо… — мелькнуло в сознании Ольги. — Ладно, мать, мать для всех мать, но жена… Вход-то сюда есть, а вот выхода может и не быть. Дура, зачем я ее с собой взяла?»　

— Это моя племянница, — торопливо опережая девушку, произнесла она и даже сделала шаг вперед, словно пытаясь ее закрыть. — Мы вместе. И еще одна мать просила узнать о своем сыне. Люда, покажи его фотографию!　

Девушка взглянула на Ольгу испуганными глазами, поняла, торопливо полезла в сумочку и, достав снимок молодого лейтенантика, протянула его мужчине. Тот посмотрел, нахмурил лоб, перевернул снимок, прочитал: «Моей любимой». Еще раз взглянул на девушку и вернул фотографию обратно.　

— Тагиева я знаю, — обратился он к Ольге. — Ингуш. У родственников здесь жил. Да, воевал в Грозном. Отряд у него маленький — человек десять. Только нет его здесь. Уехал к себе в Ингушетию. А отряд ушел в Бамут. Пленные у него были, но не семнадцать человек, как ты говоришь. Двое их было.　

Ольга молча протянула фото Алеши.　

— Нет. Не видел. — Седобородый взглянул вскользь, даже в руки брать не стал. В это время к ним подъехал всадник на лошади чеченец средних лет, в папахе, кожаной куртке и в сапогах. Он придержал коня, гортанно поздоровался с мужчинами и о чем-то с ними заговорил, поглядывая на женщин. Было похоже, что через двадцать минут здесь соберется полсела.　

— Обождите! — Ольга не замечала, что вмешивается в разговор мужчин, что почти кричит. — Как же так? Я сама список видела… Семнадцать человек. Среди них Новиков Алексей…　

— Какой список? — недовольно вскинул брови седобородый.　

— Список с пленными… Ну, не важно это… Мой сын был в нем. Посредник сказал — Руслан Тагиев, Ачхой-Мартан!　

— Слушай, женщина! Я что, по-твоему, лжец, а? Двое пленных было у Тагиева. Видел их. Тех двоих в Бамут забрали — окопы рыть. Других нет! А ты, — седобородый в упор посмотрел на Людмилу, давая понять, что не поверил в легенду о племяннице, — не ищи своего. Он в Самашках. Это село в пятнадцати километрах отсюда. Только не ходи к нему Всё. Уезжайте!　

— Пошли, пошли, — мгновенно отреагировал водитель. Отводя женщин к машине, он негромко выговаривал: — Нельзя так. Нельзя мужчин сердить, нельзя голос повышать, здесь не Россия. Вы со мной, я за вас отвечаю, а то могли вообще отсюда не уехать… 　

Взлетели с обочины воробьи. Ольга открыла дверцу машины, села в салон, не замечая Людмилу, вообще ничего не замечая. И сказала водителю:　

— Мне надо в Бамут.　

— Нет.　

— Мне надо в Бамут. Еще сто долларов дам!　

— Нет!!!　

Водитель повернул ключ в замке зажигания. Обернулся к ней:　

— Там война! Люди совсем злые. Дома разрушены. Довезу в Грозный, а там ищи, кого хочешь, езжай, куда хочешь… Овдал йо ю хью{7}.　

«Господи, почему так?.. Я же не железная… Два месяца, каждую минутку…» Ольга не замечала, что кусает до крови губы. Надежда — разочарование, надежда — пустота. Как будто на огромных качелях — в небо, и камнем вниз. У нее было такое ощущение, что судьба играется с ней — покажет выход из лабиринта, она срывается, бежит туда, спотыкается, падает, подбегает, а там глухая стена. Как дети в траве играют с жуком, гоняя его палочкой, пока не надоест. Она же обычная женщина — не сильная, слабая, грешная, в чем-то легкомысленная, желающая нравиться, не лучшая мать. Почему именно ей на плечи свалился такой крест? Господи, она раньше думала, что они с Алешей и Настей живут не очень хорошо. Да они просто купались в счастье, сами того не понимая. Худший из дней, — когда дети болели, когда не хватало денег даже на молоко, когда она срывалась на крик от усталости и бессилия, ропща на небо, — сейчас стал бы лучшим днем. Что ей теперь делать, что?..　

— Простите, а почему мне нельзя ехать в эти, как их там… Самашки? — раздался сбоку робкий голос Людмилы. Невысокая, бледная, в платке, в старушечьей длинной юбке, которую ей дали матери, заставив снять в Чечне джинсы, она ничего не понимала и лишь растерянно улыбалась.　

Водитедь не ответил. Он не знал.　

А очень скоро, через несколько дней после возвращения девушки в гостиницу, ее и еще одну мать, ищущую своего сына-солдата, привезут в один из штабов в Ханкале и покажут видеозапись. Ее любимый и сын той матери вместе будут стоять в кругу бородатых боевиков, держа в руках автоматы, а на головах обоих будут повязаны зеленые ленты с арабской вязью. Обращаясь к камере, они скажут, что раньше жили во тьме, а теперь увидели свет истинной веры и что нет бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его.

— Аллах Акбар! — гортанно прокричат окружающие их боевики, подняв автоматы.　

Корреспондент, который снимал сюжет, спросит их с иностранным акцентом: «Вы знаете, что вас ищут родственники?» — на что солдат ответит: «Аллах теперь мне вместо матери. Она для меня чужая. Пусть уезжает домой…»　

И лейтенант повторит то же самое.　

Офицеры, которые покажут эту запись Людмиле и другой матери, не скажут, что отречение от веры и родины — это только первый шаг: затем лейтенанту и солдату прикажут убить остальных пленных, которые не отрекутся, а потом начнется главное — под видом «своих» заманивать в засады экипажи БМП и других бойцов, выбегать оборванными на дорогу, вроде как сбежавшими из плена, и кричать проходящему подразделению: «Ребята, на помощь, там остальные…» — и после добивать оставшихся раненых; а чтобы хоть как-то поспать, постоянно курить ганжу.