Между нами. На преодоление (СИ) - verdes De ojos - Страница 9

Ранит, что умело и безжалостно бьют именно родные.

Я действительно устала от потребительского отношения, устала быть безропотной исполнительницей прихотей в стане манипуляторов.

Теперь как результат — ипотека и полное спокойствие. Всем спасибо, все свободны. То есть, нет, это я свободна. И жаль, что не решилась раньше.

Правда, я не ожидаю, что меня накроет такой дичайшей неконтролируемой тоской спустя неполных три месяца. Рефлексия бьет по нервам. И до слез больно, что я не могу в любую минуту прижать к себе малышей, которых люблю всем сердцем. Дети ни в чем не виноваты. И, конечно, то, что я делала для них, было с удовольствием, моей инициативой: лучшая кроватка, коляска, одежда, игрушки. Я задаривала племянников из любви и заботы, а их родители решили, что это моя святая обязанность, и свесили ножки, перестав париться. Если что-то нужно — Адель всегда подстрахует. И это то самое потребительское отношение во всём своем великолепии.

Меня сейчас ломает изнутри. Иногда до зуда в пальцах хочется встать, одеться и помчаться домой. Туда, где выросла. Угол, который оставила. Чтобы прикоснуться к привычному уюту, вернуться в живые запахи, будто вплетенные в ДНК. И, чего уж греха таить, почувствовать себя нужной, пусть и зная, что это призрачное чувство. Продиктованное одиночеством. Подпитываемое коварным подсознанием.

Но потом как-то резко отпускает. Стоит только вспомнить причины, по которым я теперь прихожу в неизменно пустую квартиру и наслаждаюсь жизненно необходимой тишиной после суматошного тяжелого дня на работе.

Нельзя поддаваться веяниям обманчивой ностальгии. Иначе я рискую снова попасть в неразрывный порочный круг.

Ко всему прочему, я внезапно обнаруживаю, что от хорошей жизни начинаю толстеть. Из-за появившейся кучи свободного времени, которое я не знаю, как ещё убить. В первый месяц обустраиваю квартиру, езжу за мелочами для интерьера. Второй — наслаждаюсь видом с балкона, смотрю фильмы и читаю давно откладываемые книги. А третий… лежу в кровати и вспоминаю фразу о том, что люди ищут бессмертия, при этом не зная, чем занять себя в выходные. Вот так-то. Очень глупо, но... как есть.

Я не привыкла быть одной. Не заботиться о ком-то. Не проводить всё время в движении. Не спешить куда-то. Удивительно, но при всей своей активности я всё равно никогда не была Дюймовочкой, а тут... ещё и бока отъела, совершенно забив на нормальное питание, перебиваясь сухомяткой и мучным. На весы становиться даже немного страшно. Благо, у меня их и нет.

Но с этим надо срочно что-то делать.

Спорт, конечно, не моя стихия. И близко не стоит рядом. Но я зажигаюсь мыслью бегать, чтобы растрясти пугающий меня жирок. Да и жилой комплекс удачно расположен вблизи леса. Я часто наблюдаю, как оттуда выходят бегуны и выезжают велосипедисты.

Итак, комплект из топа и эластичных лосин приобретен. Но щеголять с открытым животом и внушительным декольте — не мое. Да и ткань тонковата, мне дискомфортно от одной мысли, что могут выделиться соски. Поэтому, несмотря на неимоверную июльскую жару, облачаюсь сверху ещё и в свободную полупрозрачную летнюю футболку, обуваю новенькие кроссовки и иду покорять тропинки...

Энтузиазм убавляется ровно через шесть минут. По многим причинам. Я деревянная. У меня никчемная дыхалка. Я слишком стара для таких экспериментов. У меня колет бок, жжет поясницу, а во рту так сухо, что сочувственно расплакались бы даже туареги Сахары.

Исключительно из чувства собственного достоинства, которое сейчас смущенно и протестующе задыхается, я заставляю себя пробежать ещё пару сотен метров, а потом поверженно хватаюсь за дерево, став объектом жалости бывалых ЗОЖ-ников, радостно проскакивающих мимо. Да-да, спасибо, я поняла, что совершенно не вписываюсь в этот праздник жизни и благоухания. Мне впору заняться вязанием.

Опасаясь захлебнуться большим потоком кислорода, я дышу урывками и через нос. Шумно соплю. Надрываюсь. Наверное, прихожу в себя я дольше, чем бегала. Это навевает мне воспоминание из детства. Помню, смотрели всей семьей фильм, и нам с братом категорически не понравился автомобиль главного героя, мы, презрительно скривившись, называли его драндулетом. А папа усмехнулся и сказал, что драндулет — это машина нашего дяди, маминого брата, ибо он один день на ней ездит, три — её чинит.

Похоже, это и обо мне.

Ковыляю до жилой зоны, сгорая от испепеляющей жажды, и не могу дотерпеть до дома, сразу направляюсь к магазину. Как назло, терминал сбрасывает оплату, и ещё пару минут приходится подыхать со слипшимся ртом у кассы, налички у меня с собой нет, только телефон.

Когда покупка проходит, я с маниакальным вожделением прихватываю бутылку и прямо на выходе ополовиниваю её, прекрасно понимая, что это неправильно. Жажду утоляю лишь на мизерный процент, но выдыхаю с диким удовлетворением. Алчная человеческая натура. Вхожу в подъезд и у лифта снова откручиваю крышку, попутно нажимая на кнопку.

И застываю с поднесенным к лицу пластиком.

Изначально не обратив внимания на фоновое звучание, — а именно так и выглядело воркование, доносившееся из-за открытой двери одной из квартир, — я заглушила в голове звоночек о том, что один из голосов мне смутно знаком. И вот теперь его обладателя всё же выпускают из горячих объятий, а он пресыщенным довольным котом расслабленно шагает по коридору к асансеру. Но где-то посередине вдруг поднимает голову и тоже замирает.

Мы смотрим друг на друга, словно кровные враги перед дуэлью. Настороженно. Напряженно. Слегка презрительно. И только сигнал подъехавшей кабинки заставляет меня отвести взгляд, в котором красноречиво отпечатывается всё, что я думаю об этом кобеле. Мало ему профурсеток, которых приводит к себе, нарушая ночной покой жителей, теперь у него ещё и в самóм здании есть толерантки[1]... А, может, были всегда. Параллельно одноразовым связям. Боже, заткни этот голос в моей голове... У меня же всё отражается субтитрами на лице.

Створки начинают расходиться, и оттуда вылетает мальчишка лет пяти, чуть не сбивая меня с ног. Толчок столь сильный, что бутылка в руках сначала ощутимо вибрирует, затем неконтролируемо склоняется набекрень, отчего оставшаяся часть воды брызжет волной мне на грудь и частично на подбородок. Полупрозрачная майка тут же прилипает к топу, выставляя мои достоинства напоказ. Всё, как я и боялась.

Ну, твою же мать!

Спешивший на улицу ребенок как ни в чем не бывало летит навстречу приключениям — лето же на дворе. А я растерянно ойкаю. Ну и какой умник где-то там Сверху поставил на репит дурацкий сценарий моих постоянных «обливаний» перед этой сволочью?!

Непроизвольно вновь бросаю на него взгляд ровно к тому моменту, как он свой от меня отводит, почему-то стискивая зубы. Наблюдаю, как закрывает глаза. Качает головой. И безумно... просто дико... громко выдыхает, заставляя ноздри расширяться враз.

А потом распахивает веки, впиваясь в меня с такой жуткой яростью, что я теряю дар речи и даже на приличном расстоянии ощущаю исходящие от него фибры ненависти.

Какая-то слишком неадекватная реакция с его стороны на очередной нелепый инцидент.

Пока я ловлю эту мысль, он неожиданно резко разворачивается и... спешно возвращается в ту же квартиру, из которой вышел. Через секунду слышится приглушенный женский визг. Весьма довольный, надо полагать.

Я прихожу в себя, будто выныривая из гипноза, и раздраженно вдавливаю кнопку. Влетаю в кабину и потрясенно хлопаю глазами.

Не понимаю, что сейчас произошло.

Но одно точно — наша взаимная неприязнь не нуждается в словах и растет от встречи к встрече...

[1] Толерантка — устар. «содержанка, проститутка». В XVIII-XIX веках публичные дома распространенно именовали «домами терпимости», а проституток (в зависимости от разновидности) — толерантками, камелиями и т.д.

8. Сын маминой подруги

Ваш подвиг меня впечатлил...