Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 17

— Ш-ш-ш, — поднимает пальцами мой подбородок, и я еле сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться от слепящего желания в его расширенных зрачках. — Только если ты захочешь. Я так и сказал. Но я не обещал, что не проверю…

Горячие губы прикоснулись к моему рту. И я, будто со стороны, отчётливо услышала собственный сдавленный стон! Меня исследовали, терзали, погружали в нечто невообразимое… Облюбовали, заклеймили, присвоили. Шершавый язык собственническим жестом проник в мою ошалевшую от этого напора полость. Настолько ошалевшую, что стиснутые до этого зубы просто разомкнулись, будто только и ждали своеобразного приказа. И начался дикий танец.

Я не знала, что это. Но понимала — ничего естественнее быть не может. Маленький поединок, чувственная борьба, в который нет проигравших, оба — победители.

— Ты когда-нибудь испытывала нечто подобное? — отстраняется внезапно, задавая свой вопрос.

Жадно ловлю воздух, легкие нещадно жжет от недостатка кислорода. Пока я пытаюсь надышаться, его пальцы перемещаются с подбородка на щеку, поглаживая кожу. И мне вдруг хочется, будто кошке, поластиться.

Господи, я сошла с ума?

— Не испытывала, — честно признаюсь, неотрывно разглядывая его мужественное лицо.

Ты удивился бы, узнай, что это мой первый поцелуй. Но я не дам тебе этого права считать себя особенным.

— Сатэ, контакт между нами неизбежен. Понимаешь, ведь? Мы как взрослые люди можем сократить период мучений, нам нужно выплеснуть эмоции. Страсть эту дьявольскую. Наваждение…

Реальность, наконец, продирается сквозь пелену дурмана в голове, чтобы набатом забить тревогу. Я осторожно отстраняюсь, чувствуя пустоту всем телом, которое было к нему прижато.

— И что потом?

— Не могу знать. Может, нам станет легче, и мы отстанем друг от друга… — растерянно поглаживает шевелюру.

— На минуточку, я к Вам и не приставала, чтобы отстать…

— Прекрати, — требует с нажимом. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

— Не понимаю. В одноразовых связях не нуждаюсь.

Спокойно наклоняюсь и подбираю бумаги, после чего выпрямляюсь и твердо проговариваю:

— Мы можем поставить на этом жирную точку?

Сейчас его лицо не выражает ни одной эмоции. Мне вдруг становится невыносимо больно. И я даже не могу объяснить, чего конкретно ждала от Адонца.

— Нет. Особенно теперь, когда я убедился.

— В чем? — протягиваю руку, безмолвно требуя отдать мне ключ.

Он делает несколько шагов назад, не прерывая зрительного контакта, после чего, пусть не с первого раза, учитывая, что смотрел все это время на меня, отпирает дверь. Я тут же направляюсь к ней с раздирающей меня изнутри в клочья тоской.

— В том, что я тебе чертовски нужен, — слышу, переступая порог.

И несусь со всех ног вниз.

Подальше от этой истины».

Да уж… Эти картинки отдаются болью по всему телу. Я опускаю взгляд, не в силах смотреть на человека напротив.

Совещание протекает своим чередом, не страдая от того, что я мысленно отсутствую.

Раньше я задавала вопросы. Много вопросов. Почему он? Почему именно так? Почему как наказание?.. Почему именно со мной?

Но год, проведенный в раздумьях, помог обрести себя.

Все ответы были на поверхности.

Потому что бездна тянется к бездне…

Глава 9

«Он и не ожидал, что у него с такою болью будет биться сердце». Фёдор Достоевский «Идиот»

Зал был заполнен, стояла ужасная духота. Я, грешным делом, подумал о том, что пора бы привить себе армянскую привычку опаздывать. Всегда приходится ждать остальных. Особенно во время таких мероприятий. Не могу припомнить на своем веку ни одного представления или концерта, которые начались бы вовремя.

— Смотри, Софа тоже здесь, — Татев наклоняется ко мне, кивком головы указывая куда-то в сторону. — Такая красивая.

Перевожу равнодушный взгляд с сестры на обозначенный объект. И снова возвращаюсь к созерцанию декораций.

— Ты невозможный циник, Тор, — раздраженный шепот над ухом. — Хорошая же девушка.

— А я спросил?

— Что-то случилось? — обеспокоенно тянется к нам мама, сидящая в заднем ряду.

Оба качаем головой, чтобы не развивать бессмысленную тему. Старшая сестра решила взять на себя миссию женить меня. Прошло три года. И куча претенденток.

Свет погас. Прозвенел третий звонок. Спустя две минут, наконец, воцарилась тишина. Наш генофонд, состоящий из родителей, сестры с мужем и младшего брата, взволнованно охнул, когда на сцене появилась моя семнадцатилетняя племянница в одной из главных ролей.

Я никогда не любил такого рода сборища светского характера, где в числе зрителей были исключительно родственники и друзья артистов, пришедшие кичиться мнимым проплаченным талантом отпрысков. Эта театральная студия была именно таким местом. Статус и финансовая планка заведения подразумевали наличие состоятельных подопечных. И поэтому я не был удивлен, когда среди приглашенных узнал каждое второе лицо.

Действо наводило скуку. Я свою племянницу обожал. Но врать, что меня впечатлило их выступление, не стану. И пришел сюда поддержать её, но никак не петь дифирамбы лишенным дара детям.

Где-то минут через двадцать я потерял логическую цепочку, не понимая, что происходит. Поэтому бесцеремонно вырвал из рук сестры цветастую программку, чтобы убедиться, что не сошел с ума окончательно. Ибо сценки сменяли друг друга, не имея никакой связи между собой.

И, да, оказывается, это какой-то микс из нарезок, а еще в конце несколько человек будут читать стихотворения.

Я так далек от искусства, что, пожалуй, воздержусь от комментариев.

Спустя час во время своеобразного антракта декорации были убраны, выставлен только высокий стул. Несколько человек, сменяя друг друга, садились и декламировали современные творения.

Ни одного из них я не узнал.

И не вникал в суть.

Пока до слуха не донеслось:

«…но однажды ты встретишь того,

Кто произнесет твое имя так,

Будто бы он его придумал,

Будто бы он его изобрел…».

Челюсть непроизвольно сжалась, пальцы сцепились, а тело окаменело.

Вот же ж…бл*дь!..

Слишком яркой вспышкой промелькнула картинка из не такого уж давнего прошлого…

«Решение загнать ее в угол пришло в голову как логический и единственно верный путь добиться капитуляции. Где бы я с ней пересекся? Мы жили настолько разной жизнью, что это было невозможно. Поэтому я пошел на ее территорию.

Мне было необходимо избавиться от жгучей потребности испробовать ее на вкус. Я был чертовски уверен в том, что это мимолетная страсть, след которой простынет, как только мы пресытимся друг другом. Ничего иного не могло быть. Просто сейчас ни о чем больше думать не мог. Кортонуло так, что необходимо избавиться от напряжения. Ей тоже.

И после давления на нужные рычаги, что позволяет круг моих высокопоставленных должников, смог стать советником генерального директора по финансовым вопросам. Смешно и прискорбно, насколько легко это сделать в нашей стране. Конечно, задерживаться не собирался, мне хватило бы и тех нескольких месяцев, что предусмотрены законом как испытательный срок.

После столкновения в «Папарацци» прошло несколько дней, и я спешил «обрадовать» причину своего нахождения в этом центре. Спускаясь, предвкушающе улыбался, представляя ее лицо…

Открываю дверь и с досадой застываю, когда вижу пустое помещение. Внезапно из смежной каморки доносится шелест, затем в проеме показывается голова жующей Сатэ, на ходу оповещающей: