Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 59

Мои чувства к Диме…. Они были настоящими. Пусть и подпитываемыми наркотой. А вот его ко мне….. всего лишь иллюзией. Интересом, который ловко воспламенили химические вещества и травы.

Захотелось завыть на солнце вместо луны.

— И дом у Андрея Николаевича они сожгли, — услышала я от фельдшера.

— Что? — развернулась так резко, что голову пронзила острая боль.

— Сожгли, — повторил фельдшер, окинув меня внимательным взглядом. — Дом Андрея Николаевича дотла сгорел. Пожар позапрошлым вечером, во время праздника начался, причину пока не выяснили, но к утру там от дома одни угли остались.

Эта новость словно вырвала меня из застывшей, тоскливой апатии, холодными пальцами сжав моё сердце. Дом Андрея, такой красивый, такой уютный, такой…. Родной. Уничтожен. Полностью.

— Ладно хоть он сам в это время в Перми был, видать понял, что твориться дичь какая-то. Он, Айна на трех вертолетах сюда прилетел. И люди из района приехали вас в лесу искать. Переполох был….

— Он… где сейчас?

— Где? На пепелище, развалы разбирает. В село заезжал пару раз. О тебе постоянно спрашивал, — улыбнулся Николай. — Но сюда не приходит. Они с Димой как друг друга видят, так сразу об убийстве задумываются. Оба. У Андрея шансы выше, если что.

— Ясно… — прошептала я, ощущая, как комок в горле мешает говорить.

Николай внимательно посмотрел на меня и, вздохнув, сказал:

— Ты не взваливай всё это на себя, девочка. То, что случилось, не от тебя зависит, да и не решить тебе всего одной. Отдыхай пока, а если что-то надо будет, скажи — разберёмся.

— Я… домой хочу, — прошептала слабо, едва слышно, и сама толком не понимая, о каком месте говорю: о своей избушке здесь, о оставленной квартире в Перми или о доме тетки Маши в Кудымкаре.

— Куда тебе? — фыркнул Николай, — едва глаза открыла. В твоей хибаре даже воды нет. Не выдумывай, Айна, никто тебя пока отсюда не отпустит.

Как ему было объяснить, что находится в этом доме для меня было подобно маленькому, медленному самоубийству? Даже запахи этого дома, Димы, вызывали боль и отвращение. Не только в ритуале было дело. Никому, никогда я не расскажу то, что произошло между нами на том ритуальном камне, но боль внизу живота сохранялась даже сейчас. По уму, неплохо было бы, чтоб меня осмотрел врач, но…. я действительно никогда и никому не собиралась говорить об этом. Эта тайна умрет со мной.

— Айна…. Не глупи…. — мужчина задел меня за руку, потрепал по отечески. — Несколько дней и ты восстановишься. Дима и Наталья тоже здесь — у нас в ФАПе нет места, а везти вас в больницу… это лишние разговоры. Сама понимаешь….

Я кивнула, закрывая глаза. Я понимала. Много, очень много вопросов еще оставалось у меня, но то, что эту историю лучше не ворошить — я понимала.

Кто-то приносил и уносил еду, к которой я едва притрагивалась, ставил кувшин, полный воды около кровати — пила я эти дни много. Первый день едва дошла до туалета — насилие оказалось несколько сильнее, чем я думала, но после стало легче. Я долго смотрела на себя в зеркало, а потом взяла ножницы и быстро обстригла волосы. Максимально коротко.

Золотистые пряди легким пухом падали на пол, но сожаления не было. Напротив, в голове билась одна мысль — перекрашусь, как только смогу уйти из этого дома. В любой другой цвет, только не в этот.

Ни Дмитрия, ни Наталью я не видела, не выходя из комнаты. Иногда слышала слабый голос Наташи из другой части дома, Дима же словно онемел. Единственным связующим звеном с внешним миром стал Николай Харитонович, приходивший каждый день. Он пытался рассказывать новости, но слушала я мало. Поняла одно — никто в селе так и не знал о тех жутких обрядах, что проводили самые старые члены секты. А трагедия, разыгравшаяся на месте древнего капища, была списана на нападение бешеных волков. Никто не хотел знать правду — слишком горькую и страшную для простого ума.

Каждую ночь я просыпалась от собственного крика — мокрая и дрожащая, с тупой болью внизу живота, ощущая сладковато-тлетворный запах рядом.

На четвертый день я собралась уходить, хоть состояние еще оставляло желать лучшего. В этом доме, в этой комнате я чувствовала себя как в клетке.

Собирая свои немногочисленные вещи, задержалась на мгновение у окна, глядя на тихий, равнодушный к моим переживаниям пейзаж. За дверью раздались шаги — я затаила дыхание, надеясь, что это Николай, который поможет мне уйти без лишних разговоров.

Двери беззвучно распахнулись, в комнату вошел Дима. Я сразу поняла, что это он, почувствовала всем своим телом, ощущая только безграничное отвращение и страх.

— Айна…. — его голос звучал почти безжизненно.

Я медленно обернулась, едва узнавая в этом человека того, кого, казалось, любила всем сердцем. Похудевший, осунувшийся, с резкими, заострившимися чертами лица, он даже не напоминал того красивого и сильного мужчину, который подобрал меня на обочине дороги полтора месяца назад.

— Айна… прости меня.

Эти слова, почти шёпотом, прозвучали гулко в комнате, обжигая остатки моей внутренней раны. Прости? За что именно? За ту боль, что поселилась в моей душе и теле? За то, что в его глазах мелькала любовь, обернувшаяся горькой иллюзией?

— Я ухожу…. — ответила я, отводя глаза. — Не держи меня больше….

— Я и не смогу, — ответил он. — Не уверен, что вообще кто-то сможет удержать тебя. Куда ты пойдешь?

— Пока в тот дом, что ты мне выделил. Дальше — посмотрим.

— Моя защита остается в силе… — едва слышно прошептал он.

Я посмотрела на него со смесью насмешки и презрения.

Дима выдержал мой взгляд, но в его глазах мелькнула тень боли — и, может быть, осознание того, что между нами действительно всё кончено.

— Айна…. Мои чувства…. Они не были иллюзией… — тихо сказал он.

— Или нам хочется так думать, — отрезала я. — Прощай, Дим. Постарайся быть счастливым. И постарайся сберечь хотя бы ту, которую любишь по-настоящему.

Его лицо исказилось от боли, как будто мои слова резанули его острее ножа. Он открыл рот, будто хотел что-то возразить, но потом закрыл его, опустив взгляд.

— Прощай, Айна, — прошептал он, голосом, наполненным сожалением и горечью.

Я вышла из его дома и пошла по улицам села, не обернувшись ни разу.

33

июнь

Прав оказался Николай Харитонович, говоря, что мне придется непросто в моей избушке. И все же ее я сейчас не променяла бы ни на что другое. С порога, как только я вошла в свою крохотную избушку, нахлынуло чувство облегчения, даже спокойствия. Здесь, среди привычного беспорядка и уютного захламления, я чувствовала себя как дома — без масок, без тени пережитого, без чужого контроля. Обожорочка, казалось, только и ждала меня, а её новая подруга, вольготно разместившая своих котят на моей кровати, заявляла свое право на этот дом с неприкрытой наглостью. Их мелкие, смешные мордочки, пищащие и толкающиеся, неожиданно согрели меня изнутри.

Я провела рукой по ноутбуку, стоящему там, где я его оставила, и посмотрела на стену, усыпанную распечатками, схемами и заметками, выстроенными в безупречный порядок запутанной сети Баринова. Работа, к которой я не притрагивалась все эти дни, была частью моего прошлого и настоящего, частью меня самой. Я поняла, что пора снова взяться за эту нить, разматывая клубок чужих интриг и тайн, но теперь уже спокойно, хоть и быстро. От скорости завершения этой работы зависела моя дальнейшая судьба — оставаться в этом селе я точно не собиралась.

К сожалению, вместе с мыслями о работе, пришли и мысли об Андрее, которые я гнала от себя все эти дни. Положа руку на сердце, я совершенно не знала, как мне относиться к нему сейчас. Села за стол и устало вздохнула. Он спас меня — это не оспоримо. И он оказался прав насчет реальной опасности, почувствовал ее гораздо раньше меня. Но это не исправляло того факта, что его намерения в отношении меня были малопонятными. Прошлое говорило само за себя.

И все же…. Сердце сжало острой болью. Он потерял свой дом, свое убежище, часть своего мира…. Мира, где я тоже чувствовала себя комфортно и уютно.