Темный полдень (СИ) - Костадинова Весела - Страница 35

— Нет… — я улыбнулась, поднимаясь. Не привычно было слышать от Димы вопросы. Обычно он не спрашивал — видимо усталость сказалась сильнее, чем он это показывал.

Он поднялся вместе со мной и, наконец-то, выпустил мои руки из своих. Мне сразу стало значительно холоднее. И вместе с этим, я понимала головой, а может быть на уровне интуиции, что происходящее — не правильно.

— Завтра в администрацию из района припрутся, — тихо заметил Хворостов. — На работу не ходи — переживем без тебя. Не волнуйся, на зарплате это не скажется. Дома посиди, не свети личиком. Услышала? — тон снова стал приказным, холодным.

Даже сейчас он продолжал меня защищать, хотя задачи перед ним стояли гораздо более сложные. Мне ничего не оставалось, как просто кивнуть ему в ответ.

20

Май

Гроза пришла ближе к вечеру — тучи налетели за несколько минут, затянув небо плотным серым покровом. Ветер гулял по улицам села, поднимая клубы пыли, сбивая с веток листья и цветы, которые ещё утром радовали глаз, с силой хлопал ставнями, гнал по дороге старую газету, словно злой дух. Деревья скрипели, грозясь переломиться пополам под порывами, и воздух наполнился густым запахом дождя, который, казалось, вот-вот обрушится на землю.

Я закрыла окна, крепче задвинув задвижки, и прислушалась к завыванию ветра, который проникал даже через стены дома. Небо вспыхнуло первым разрядом молнии, и на мгновение лес вокруг окутался резким белым светом, вырываясь из сумрака. Грохот раската катился по земле, дрожь пробежала по полу под ногами. Гроза здесь была иной — дикой, неконтролируемой, точно сама природа решила заявить о своей силе.

Заварив принесённый Надеждой чай, я с удовольствием вдохнула его тонкий, нежный, но очень сильный аромат трав и сушеных ягод. Пар от кружки окутал меня теплом, обволакивая, словно мягкое одеяло, и казалось, что с каждым глотком кровь бежит по жилам быстрее, разгоняя усталость и тревогу. Вкус был насыщенным и многослойным: сначала сладость ягод, потом мягкая горчинка трав, и какой-то едва уловимый привкус хвои.

- Некодлы эн сет. Никому не давай, — голос Надежды был твёрдым, почти властным, когда она протягивала мне небольшой тканевый мешочек, туго набитый сушёными травами, шишками и ягодами. Я заметила, как сверкнули её глаза в тусклом свете — почти жёсткие, и что-то в них говорило, что это больше чем просто травы… — Только для тебя это. Никому пить нельзя, только тебе. Поняла?

Уже привычная к ее хмурой заботе и непонятным словам, я просто взяла подарок и улыбнулась, тряхнув распущенными волосами.

— Будете ужинать со мной, Надежда? Я приготовила рагу с курицей….

Она отрицательно покачала головой, однако от чая с пирожными, которые я приготовила, не отказалась, за одним и показала, как правильно заваривать свой чай.

— Хорошие волосы, — неожиданно сказала она, коснувшись моих локонов. Её пальцы скользили по прядям, сильные, тёплые, привычные к грубой работе, но сейчас действующие с какой-то необычной мягкостью. — Сильные. И глаз хороший.

— Спасибо, — я немного смутилась тому, как легко она переступила черту личного пространства. Пальцы её аккуратно скользили по моим волосам, словно расчёсывая их невидимой щёткой, и в этом было что-то древнее, как будто она вела ритуал, о котором я не знала. — Говорят, я на мать похожа….

— Луншӧрика… — произнесла она тихо, и в её голосе прозвучала какая-то отрешённая нота, как будто она вспоминала что-то далёкое. — Волосы что золото, глаза как небо. В яркий полдень по полю идет, за порядком смотрит. Узьышт, Луншӧрика, восьт синъястӧ (Проснись, Луншорика, открой глаза.).

Её слова текли, как мелодия, и я слушала, завороженная, не понимая смысла, но чувствуя, что за ними скрывается что-то большее, чем просто комплименты. А она продолжала гладить мои волосы, её пальцы двигались уверенно и мягко, как будто она сама была частью этого странного ритма, будто читала меня, как книгу, которую я не могла прочесть сама.

Ее голос, движения, аромат чая в котором распустился невероятной красоты синий цветок василька, гипнотизировали меня, заставляя слушать.

— Хорошая ты пара ему, — внезапно сказала она, и эти слова словно вывели меня из транса.

— Что? — переспросила я, тряхнув головой, чувствуя, как волосы мягко бьют по щекам, и удивлённо огляделась, пытаясь понять, о ком или о чем именно она говорила. Мои волосы оказались идеально расчёсанными и сверкали на солнечном свету, как будто их только что тщательно уложили перед зеркалом.

— Сила к силе идет, сила силу дополняет, — женщина поднялась. — Многие хотят силу подчинить, но сила идет к тем, кто ее уважает.

Я только сейчас заметила, как сильно ее глаза напоминали глаза Дмитрия — яркие, зеленые, словно вышедшие из лесной чащи. Глаза леса. Видимо они с Хворостовым действительно были в родстве, причем весьма близком.

— Он не меня любит, — грустно покачала я головой. — Он другую….

Надежда вскочила и зашипела кошкой. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнула.

— Ёма! Ёма она! Обычаев не чтит, старших не уважает! Нет ей хода в нашу семью!

— Надежда… — я постаралась говорить как можно мягче, подняв руки в примирительном жесте, чтобы немного успокоить разгневанную женщину. Её резкая реакция застала меня врасплох, и в тот момент, когда она вскочила, я невольно отступила на шаг, ощущая, как вспыхивает напряжение между нами, словно натянутая до предела струна.

Её глаза, зелёные и холодные, сверкали, как у лесного хищника, а всё её тело будто излучало гнев, который был для неё естественен, как для волка — вой. В этот момент она казалась не той заботливой женщиной, что только что заваривала мне чай, а чем-то древним, полным ярости, словно воплощённым лесным духом.

Вот блин!

— Чай пей, — успокоилась Надежда так же внезапно, как и разозлилась. Видимо быстрые перепады настроения были характерной чертой этой семьи. — Воду слушай.

Она ушла, не сказав больше ни слова, словно все еще злясь на меня за упоминание Натальи. Вот уж воистину сериал сельского масштаба.

Но за всей этой кутерьмой я совершенно забыла осторожно узнать, что Надежда думает о волках и том, что происходит в селе. За что и материла себя на разный лад, снова и снова рассматривая фотографии на стареньком ноутбуке, под свист ветра за окном и мощные раскаты грома.

Внезапно погасший свет, заставил меня поднять голову от экрана.

— Да твою ж то мать… — я снова отпила еще горячий чай и потерла виски, всматриваясь в изображение куколки, обмазанной странной жидкостью. Я до сих пор помнила запах этой субстанции — сладковатый, тлетворный, липкий, как кровь. Да, кровь точно присутствовала в составе, но было и что-то еще.

Меня передёрнуло от омерзения, и я вновь попыталась сосредоточиться, увеличивая изображение до максимально возможного. На экране проступали мелкие детали: изломанные конечности куклы, глубокие царапины на её поверхности, словно кто-то долго и яростно вонзал в неё острые предметы. Нечёткие пятна субстанции покрывали её неровным слоем, как раны, сверкавшие в тусклом свете монитора.

Удар грома прямо над крышей дома заставил меня вздрогнуть. По коже прошелся холодок, словно кто-то или что-то чуть приоткрыло окна, однако в тусклом свете монитора, я видела, что все окна и двери оставались плотно закрытыми.

Сейчас символ на камне был как на ладони — четкие, гармоничные линии, выбитые с такой точностью, что казалось, будто их создатель в совершенстве владел древним искусством резьбы по камню. Но эти добавочные линии, кривые и ломанные, словно чужеродные сущности, что расползлись по его поверхности, делали всё изображение жутким и уродливым. Черно-красное вещество, нанесённое поверх старого рисунка, как будто пыталось поглотить его, искажая первоначальный смысл.

И в этих новых, отталкивающих чертах была своя холодная точность — каждый штрих, каждый изгиб был нарисован намеренно. Не просто бессмысленные каракули, а тщательно продуманные, искривляющие исходную гармонию, превращающие её в что-то зловещее. Казалось, что тот, кто добавлял эти штрихи, точно знал, какой эффект они вызовут у того, кто на это посмотрит.