Тренировочный день (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 2

— Катька! Ууу, окаянная, чуть не зашибла человека! — выкрикивает вслед вихрю полноватая женщина в синем ситцевым платье в мелкий горошек и желтом фартуке, обернутом вокруг того места, что когда-то было талией: — Витька! А ты не попадайся на пути, видишь же что она чисто как заяц из Союзмультфильма, носится по всему дому. И чего ты так рано вскочил? У ваших же каникулы, вон Катька в деревню третьего дня поедет, шумела́ такая.

— Шумела? Это не как глагол, а как существительное? Не шуме́ла, то есть звуки издавала, а шумела́? — задается вопросом Виктор, делая вид что достает блокнот и ручку, готовясь записывать: — скажите пожалуйста. Я собираю фольклор народностей Севера, мне вот интересно про «замолаживает»…

— Ой иди в пень, Витька. — машет на него рукой женщина: — такая же шумела́ как и Катька моя. Катька еще и бутерброд свой забыла, кулема.

— И снова Глафира Семеновна показывает высокий класс в деле освоения фольклора. Нет, серьезно — кулема? Тоже существительное? — поднимает бровь Виктор и делает вид что прячет блокнот в карман, хотя на спортивных штанах нет никаких карманов: — а в школу я пойду, потому что еще молодой специалист и ничего не понимаю. Не все дети на каникулах разъехались, есть и такие, которые как ваша кулема — по дому носится. Вот и придумали, чтобы социалистическую собственность сберечь — собрать их в одно место, желательно с бронированными дверьми и колючей проволокой по периметру… где бы еще парочку немецких овчарок достать? — делает вид что задумывается он: — хотя боюсь они их съедят.

— Точно съедят. — кивает тетя Глаша, соглашаясь с ним: — дети все в рот тащат. Катька позавчера жука чуть не съела вот такого, насилу отобрала… боюсь даже представить, что она на улице ест, пока я не вижу. Ты иди на кухню, сам поешь, я кашу сварила и на тебя хватит. А то вон, тощий какой, а чтобы девкам нравится нужно мясистей быть. Вон, этот нехристь Нурдин какой представительный, и у него уже третья жена!

— Я не третья! — высовывается в коридор смуглое личико, над личиком — волосы, перевязанные цветастым платком: — я первая! Первая! Тетя Глаша, пожалуйста кипяточку поставьте, а то Алтынгуль сегодня что-то совсем не в настроении, я отойти не могу.

— Да конечно, Самирочка. Только все равно ты третья. Там же Валентина эта была, которая крановщица, да еще и Вильма, которая из Прибалтики, блондинка такая, что повсюду с собой сумочку таскала, заведующая в отделе парфюмерии в большом универсаме.

— Что вы такое говорите, тетя Глаша. — обижается личико: — они же все не так, как следует женились. А мы с ним — как положено. К родителям съездили, в Ташкент. Если родители не разрешили, то не считается. Ой, Алтынгуль снова плачет! — и смуглое личико исчезает за дверью. Снова кричит ребенок.

— Клянусь эта девочка будет выступать в Большом Театре. Оперная певица растет. — говорит Виктор, поднимая палец: — слышите, Глафира Семеновна? Какой голос! Фа-минор! Четыре октавы!

— Была у меня одна знакомая оперная певица. Как-то раз поехала за границу и накупила там духов и колготок два чемодана, сдала все в багаж как положено. А там упаковка оказалась не то бракованная, не то что еще. В аэропорту, в Домодедово милицейская собака с ума сошла, как учуяла. Милиция сразу же ее чемодан в сторону и ее саму на беседу, проверить. Так она замуж и вышла, уж больно симпатичный кинолог ей попался. Сейчас в Саратове живут, домик у них хороший на берегу реки, трое ребят, сорванцы такие. А собака умерла в позапрошлом году, вот они горевали… — говорит тетя Глаша: — что стоишь, ирод, проходи на кухню, завтракать.

— Смерть домашнего питомца всегда трагедия. — кивает Виктор: — а вот завтракать я сегодня не буду. Согласно древней методике индийских йогов, старая поговорка про «завтрак съешь сам» — неверна. Она вообще относится к буржуазным предрассудкам угнетающего класса кшатриев и брахманов, близкие нам по пролетарскому духу классы шудр и парий, настоящий рабочий класс — никогда не завтракали. Как правило, потому что было нечем. И именно из таких вот людей впоследствии и вырос истинный рабочий класс Индии, люди, которые разделяют наши ценности!

— Опять без завтрака, да что это такое? — всплескивает руками тетя Глаша: — на вот тебе бутерброд, раз Катька не взяла с собой. — она дает ему завернутый в газету сверток: — а то помрешь до обеду у себя в школе.

— Да у нас столовая же работает. Несмотря на каникулы, у нас летняя продленка и учебные курсы для подтягивания отстающих учеников. — говорит Виктор, но свёрток все же берет: — спасибо, Глафира Семеновна. Ну, все, я побежал.

— Ступай, ступай. И хватит с Леопольдом в шахматы по вечерам играть! Он потом полночи не спит, нервничает и на кухню курить ходит, все стены провонял!

— Как скажете, Глафира Семеновна! — Виктор взмахнул рукой на прощание и поспешно удалился по коридору. Заходит в свою комнату, поспешно одевается и выскакивает в коридор снова, но уже одетый прилично — в синий спортивный костюм и кеды. На голове — кепка.

Выходит на лестничную клетку и спускается вниз по лестнице, на улице — сталкивается с двумя хохочущими девушками и вежливо приподнимает кепку в знак приветствия. Две девушки одеты в синие комбинезоны и клетчатые рубашки, одна — повыше и с черными как смоль волосами, вторая — чуть ниже и поплотнее, рыженькая. Комбинезоны заляпаны белым, на головах уже надеты панамки, сделанные из газеты «Правда». На сгибе он видит заголовок «Решения XXVIIсъезда КПСС в жизнь!».

— Физкульт-привет прекрасным нимфам творческого труда! — говорит он: — что, еще не приехал ваш автобус?

— Опять опаздывает. — охотно откликается одна из девушек, та что повыше: — а ты куда побежал, у вас же каникулы. Спал бы до обеда. Я в выходные раньше обеда нипочем не встану.

— Еще как встанешь. — толкает ее в бок локтем подружка: — когда Алтынгуль с утра проснется — все проснуться. Вот как она родилась, так весь дом по ее расписанию живет. А она, между прочим, днем спит. И чего это мы — нимфы творческого труда? — хмурится она: — ну что нимфы — это понятно, это я одобряю, но почему — творческого? Это ты издеваешься так, что ли?

— Я? Помилуйте и в мыслях не было. Вы же художницы по самой сути вашей работы. — отвечает Виктор, останавливаясь: — вы творите кистью, рисуете и парите над хрупкой тканью мироздания!

— Мы маляры. А ты, Витька — звездобол. — смеется высокая с черными волосами: — какие там пейзажи, у нас норма по квадратным метрам за смену, а наш автобус опять опаздывает. Но запудривать девушкам мозги ты мастак. Осторожней там на своей работе, попадется ушлая старшеклассница и все… пропал наш Витька. Придется на свадьбу собирать.

— Не буду я ему на свадьбу скидываться. — складывает руки на груди рыженькая: — он в прошлый раз Тамарке комплименты говорил, а я Тамарку терпеть не могу.

— Ты же комсомолка, Марина! — всплескивает руками высокая брюнетка: — что за местническая ревность и мещанство? Тамара у нас активистка и на доске почета висит!

— Да ты сама ее терпеть не можешь. — парирует рыженькая Марина: — все время ей вслед шипишь как змея. И волосы дыбом как у Медузы Горгоны.

— А я на прошлой неделе заявление подала в партию. Так что мне недолго комсомолкой быть. — прищуривается высокая брюнетка: — имею право подрастающее поколение уму-разуму учить.

— Ну ты даешь… — качает головой рыженькая: — но все равно на свадьбу этому Витьке я скидываться не собираюсь. У нас столько одиноких женщин, а он на старшекласснице жениться решил! Пусть лучше вон тетю Глашу возьмет, она женщина одинокая, да и ребенок уже есть.

— Дура ты, Марина, хоть и комсомолка. — закатывает глаза высокая брюнетка: — это было сказано гипотетически. Понимаешь? Гипотетически. Есть такое слово — гипотеза, греческое, кстати.

— Я греческие орехи люблю, а не гипотезы. Гипотезой сыт не будешь. — рассудительно замечает рыженькая: — а дурой обзываться невежливо. Даже если ты вот-вот в партию вступишь. Товарищ Ленин никогда Крупскую дурой не называл. Наверное.