Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа - Тыналин Алим - Страница 7

Глава 4. Различные поручения

Поток всадников и пехоты, вырвавшийся к нам во фланг, был бурный, яростный и кровавый. Походил на сель, рвущуюся с гор на ущелье. В одну минуту противники прорвались в тыл и почти окружили часть нашей пехоты и конницы.

При этом нельзя сказать, что он был совсем неожиданным. Наверняка его было видно на поле боя, просто не обратили внимания и не озаботились. А некто очень умелый и разумный, управляющий сейчас французской армией, воспользовался тем, что наш центр и правый фланг слишком выдвинулись вперед, собрал силы и решил пробить брешь между ними. Теперь все зависело от мужества и стойкости наших солдат, в коих я не сомневался.

Что же, надо отдать ему должное, по уровню полководческого искусства он, этот вражеский военачальник, стоял на большой высоте. Обычно такие трюки, выискивание бреши в боевом строю противника, нахождение слабого звена и методичное воздействие на него, были присущи Наполеону.

Неужели это сам император сейчас противостоит нам на поле боя? Поддался все-таки эмоциям и решил лично побить Суворова, отомстив за разгром под Ульмом?

Впрочем, на глубокие размышления у меня сейчас не было времени. Мощный поток вражеской пехоты и конницы быстро докатился и до меня. Я успел выстрелить только из одного пистолета, а потом выхватил саблю и помчался дальше на правый фланг нашего войска, где рубились казаки и гусары. Оглянувшись, я увидел, как отряды неприятеля, прорвавшиеся к нам, атакуют центр, а наши гренадеры, мгновенно перестроились и взяли их в штыки, образовав, по сути, новый левый фланг.

Что творилось на левом крыле нашего войска, я даже не мог и предполагать, поскольку оно было скрыто от нас вражескими войсками и клочьями порохового тумана, повисшего местами над полем битвы. Судя по крикам и выстрелам, доносившимся оттуда, левый фланг еще жил и яростно сопротивлялся.

В этих условиях, когда битва быстро переросла в решающую стадию и от действий враждующих сторон зависел исход схватки, удар конницы, задуманный Суворовым, мог принести нам победу. Я погнал Смирного во весь опор, желая быстрее добраться до командиров кавалерийских полков.

Пока я только подъезжал к месту битвы, вокруг меня просто маршировали батальоны и роты солдат со штыками наперевес. Над головами пролетали ядра, некоторые падали неподалеку. Пару ядер ударило в строй идущих солдат и сбили с десяток людей. Когда рассеялась осыпавшаяся земля и строй сомкнулся вновь, я своими глазами увидел, что троих человек ядро разорвало на куски, остальные были тяжело ранены или контужены. Несчастные кричали от боли, а некоторые ходили кругами, не осознавая, что происходит.

Затем, когда я подъехал ближе, стало больше всего: шума, воплей, визга пуль и грохота тысяч ног. Я увидел вдали кавалерийские роты, они раз за разом набрасывались на дерущихся с пехотой врагов, но в то же время и многие из них пропадали под штыками и огнем картечи. Зачем они здесь застряли, почему не атакуют артиллерию или других кавалеристов?

Почти в то же время я нашел полковника Авдулина, командующего Воронежским легкоконным гусарским полком. Видно было, что он уже несколько раз участвовал в битве, поскольку у него была рассечена бровь, лицо испачкано в копоти, а голос охрип от криков.

– Главнокомандующий приказывает вам выйти из боя и обойти широким маневром врага, – громко сказал я ему на ухо, потому что шум вокруг стоял невообразимый. – Ваша цель – это тылы противника.

– Как же выйду из боя, когда их кавалерия то и дело стремится на нашу пехоту и фланги? – закричал в ответ Авдулин. Глаза у него при этом были совершенно круглые, с безумно увеличившимися зрачками. – Если мы уйдем, кавалерия прорвет правый фланг и нападет на наши тылы.

– Приказ есть приказ! – закричал я в ответ. – Насчет правого фланга у главнокомандующего свои планы, не сомневайтесь.

Я и в самом деле видел полки гренадер и мушкетеров, спешащие сюда, к правому флангу и не сомневался, что Суворов не оставит его без прикрытия. Почти в то же время, оглянувшись, я увидел, что к центру нашего войска, сражающегося с французами и в самом деле присоединяются пехотные полки, едва различимые в пороховом дыму. Почти сразу часть гренадер развернулась и атаковала кавалерию французов, тоже вгрызшуюся в их строй с фронта.

Посмотрев на Авдулина, я увидел, что он тоже заметил прибытие подкреплений.

– Хорошо! – закричал полковник, успокоенный за прикрытие центра и правого фланга. – Сделаем!

Он подозвал командиров эскадронов и принялся раздавать поручения. Неподалеку снова упало ядро. Никто, к счастью, не пострадал, но уши заложило наглухо, к тому же меня и других гусар поблизости снова обсыпало землей.

Пожалуй, пока меня тоже не зацепило ядром, не мешало бы поскорее покинуть это место, ведь теперь еще осталось сообщить поручение казакам Денисова. Я заметил, что Смирный злобно косится на других всадников и прядет ушами, верный признак крайней степени раздражения. Как же все-таки хорошо, когда под тобой боевой конь, а не мирное животное, не привыкшее к выстрелам и взрывам.

Вдали, за пехотными полками правого фланга, я заметил куда-то беспокойно устремившуюся казачью сотню. Эге, кажется, казаки уже и сами бросились выполнять указания Суворова или меня обогнал какой-нибудь другой, более ушлый порученец? Главнокомандующий ведь мог отправить и больше гонцов, не только меня одного. Ладно, сейчас проверим мою теорию и если казаки уже и сами догадались, что надо делать, то надо только похвалить сообразительного Денисова.

Поскольку через густые полки пехоты, идущие в схватку, невозможно было пробиться, я взял к тылам и поскакал в обход правого фланга. Это заняло довольно много времени.

Когда я объехал сражающееся войско, то внезапно заметил, что солнце поднялось довольно высоко, хотя и продолжало прятаться за свинцовыми тучами и уже не ранний рассвет, а позднее утро. Пороховой угар над полем битвы несколько рассеялся, но поле и леса вокруг все равно остались серыми и унылыми.

Навстречу мне выехали несколько казаков. Я заметил, что несколько их полков атаковали подходящие французские подкрепления, стараясь обойти их с тыла, а другие ввязались в перестрелку и бои с конными егерями. Пока я ехал, на дальних подступах к битве закрутилась отчаянная заварушка. Каково мне будет прорываться там и пытаться добраться до Денисова?

– Ты кто таков? – спросил один из казаков, хорунжий, возглавлявший троицу. – Чего плетешься за нами?

Я хотел ответить, что один всадник вряд ли может угрожать благополучию целого войска, но посмотрел в их злые, готовые к бою глаза и предпочел объяснить:

– Гонец к Денисову от главнокомандующего.

Казаки перестали хмуриться, но все равно сохраняли мрачные выражения лиц, а хорунжий крикнул:

– Тогда поехали, гонец!

Они развернули коней и поехали обратно к месту схватки, а я поскакал за ними. Ехали казаки быстро, но мой усталый Смирный не отставал от них. Я еще раз порадовался за коня. Если бы только не его скверный характер, идеальный был бы конь.

Хотя, с другой стороны, может, как раз в его строптивой натуре и таится причина его выносливости и силы? Смирный на самом деле никогда не позволит себя обидеть и не любит, когда его обгоняют другие кони.

Вскоре мы подъехали к месту схватки, которую казаки вели с егерями. Поначалу стороны устроили перестрелку, а потом пошли друг на друга в наступление. Впрочем, поскольку казаков было меньше, они устроили только показную атаку, а затем, пользуясь тем, что их вооружение легче, чем у егерей, начали отступать, не вступая в схватку.

Часть из воинов не успела отъехать и все-таки ввязалась в схватку с врагом. Другие расступились в разные стороны. Конные егеря французов мчались во весь опор, стараясь догнать отступающих казаков, применивших старинную тактику изматывания противника. Где тут найти Денисова, не подскажете, господа?

Внезапно оказалось, что я подъехал слишком близко и конные егеря очутились прямо передо мной. Мои спутники куда-то разом подевались и я закрутил головой, пытаясь понять, куда они пропали.