Гиви и Шендерович - Галина Мария Семеновна - Страница 17

— Как же — сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?

— Сам не знаю, — удивился Гиви. — Хотел прояснить ситуацию.

— Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!

— Я и не знаю, Миша, — неубедительно пояснил Гиви, — само как-то вышло.

Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.

— Ты что-то, кажется, про полицию излагал, — сказал он.

— Да я не помню, Миша.

— Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!

— Я так думаю, Миша, — твердо сказал Гиви, — что это они… они нас и ограбили. Не причем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.

— Ты так думаешь? — Шендерович в затруднении покрутил головой.

— Сам посуди. Кто еще знал.

— Точно! — выдохнул Шендерович. — Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… ну, Яни! Ну, змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!

Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.

— Хороший ты друг, друг Гиви! — убежденно сказал он. — Не то, что этот Ставраки недоделанный!

Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе, как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?

— Что делать будем, Миша? — спросил он.

— А что делать… — задумался Шендерович, сморщив высокий лоб, — в полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну, придем, скажем, так мол и так. Они нам — а чем докажете? А где свидетели?

— Я свидетель, — Гиви стукнул себя кулаком в грудь.

— А ты — кто? — мрачно спросил Шендерович.

Гиви поник.

— Алка свидетель, — наконец робко предположил он.

— Ну… — Шендерович задумался, — может и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили — соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?

— Где эта мерзкая, — подхватил Гиви, — эта скверная? Где эта похитительница сердец, госпожа грез, о, где она, эмир подстрекательства, о, луноликая, с тяжелыми бедрами и стройным станом, втянутым животом, о, сребротелая, о, каменосердная…

— Стоп, — велел Шендерович, — хорошо излагаешь, круто, эротично, но стоп. Если ее не будет на теплоходе…

— То — чего? — насторожился Гиви.

— То я ей не знаю, что сделаю!

* * *

На теплоходе Алки не было. Каюта была пуста. Вообще, если честно, никого не было — ни Варвары Тимофеевны, дай ей бог здоровья, ни самого даже капитана. Никто, никто не остался на теплоходе, пуст был теплоход как «Мария Целеста». Наверное, праздно размышлял Гиви, с «Марии Целесты» тоже все в Стамбул сбежали. Угрюмый Шендерович натянул последнюю рубаху — интересно, гадал Гиви, сколько эта протянет… была, похоже, у Шендеровича с рубашками какая-то особая несовместимость.

В салоне тоже никого не было.

Скучающая девушка у стойки слегка оживилась при виде посетителей и молча поставила перед ними две пластиковые плошки с салатом оливье и две бутылки пива.

— Это… — засмущался Шендерович, — мы это…

— Денег нет, — проницательно заметила девушка, — ладно уж, жрите. Все равно испортится. Ни одной живой души, все по городу шляются. А пиво я на бой спишу.

— О, гурия, щедрая, как соты, — возрадовался Гиви, — о, источник утешения, приносящий блаженство измученным душам…

— Да ладно уж, гурия, — смутилась девушка, застенчиво поправляя наколку.

— А еще пива не будет, ласточка? — поинтересовался Шендерович.

— Нет, — сухо сказала девушка. Развязный Шендерович явно нравился ей меньше Гиви. Она развернулась, вновь отошла к стойке и включила телевизор.

Телевизор что-то квакал.

— Миша? — забеспокоился вдруг Гиви, — ты слышал?

— Что я должен слышать? — холодно спросил Шендерович.

— Они что-то про музей говорят. Там что-то случилось, понимаешь… ограбили музей.

— Они, что, по-русски говорит? — насторожился Шендерович.

— По-английски, кажется, — неуверенно отозвался Гиви.

— Это Си-Эн-Эн, — пояснила из-за стойки девушка.

— А ты с каких пор английский знаешь? — подозрительно спросил Шендерович.

— Так понятно же все, Миша… перед закрытием, когда уже посетителей не было, ворвались грабители в черных масках… нет, в чулках черных… скрутили охранника… ах, нет, не скрутили… снотворным газом… перерезали проводку и унесли… что они унесли… ага! Стелу! Ключевой экспонат, гордость музея.

— В чулках? — оживился Шендерович. — В черных? Ты смотри, прям как те, наши. У них тут что, мода такая? Тоже мне, мулен руж!

— Ага. Эта стела вообще-то… ничего не стоит? Ага, бесценная… то есть бешеные деньги стоит эта стела, кто сообщит о местопребывании или ага… наведет на след… получит вознаграждение…

— Ты слушай-слушай…

— Предположительно из Иерусалимского храма… датируется… ого! Очень древняя штука, Миша. Первый храм, это что?

— Ну, — в затруднении отозвался Шендерович, — они уступами такими стояли. Первый, второй…

— Что ты врешь? — обиженно сказала девушка из-за стойки. — Темный как масай, ей-богу! Их строили не параллельно, а последовательно. Первый храм — это как раз Соломонов, Второй уже при персах строили. А Третий — он вообще мистический.

Но Шендерович уже поднимался из-за стола.

— Ты чего? — забеспокоился Гиви.

— Алка, — пояснил Шендерович. — Пропала наша Алка. Бай-бай! Это… кошачий калым!

— Убрали ее, друг месопотамский. Что-то она там в музее разнюхала, ее и убрали.

— Брось, Миша, — неуверенно отозвался Гиви, — что она могла там разнюхать? Она ж в этом ничего не понимает. Ну, зашла в музей… подумаешь, пыль веков!

— Алка? — удивился Шендерович, — Алка не понимает? Да Алка самого профессора, я извиняюсь, Зеббова-старшего любимая аспирантка. Сам профессор, я извиняюсь, Зеббов-старший был ею побит в научной дискуссии. Что и признал публично. Засекла их Алка, говорю тебе. Расколола. Они ее схватили, скрутили…

— Да что ты такое говоришь, Миша? — ужаснулся Гиви, тоже вскакивая из-за стола.

Ах, никого не обманула Алка, ни бравого капитана, ни друга своего и партнера Мишу Шендеровича. Пропала Алка, похищена коварными злодеями, ох, лежит она на дне залива, зашитая в мешок, с каким-нибудь там колосником, привязанным к стройным щиколоткам… Лежит она на дне залива и волна лениво колеблет ее белокурые волосы. И маленькие серебристые рыбки проплывают сквозь легкие пряди, ныряют в них, точно в морскую траву…

Или нет… лежит белокурая Алка в каком-нибудь мрачном подвале и связаны руки у нее за спиной грубой веревкой, и связаны ее стройные щиколотки веревкой не менее грубой и подходит к ней, подходит, играя кривым кинжалом какой-нибудь Ахмед-паша, зловеще ухмыляясь в черные усы…

Гиви зажмурился и заскрипел зубами.

— Р-разорву… — выдавил он.

— Зверь-мужик! — уважительно подтвердил Шендерович, торопясь вслед за Гиви по крутому трапу.

Но Гиви уже вырвался вперед и рванул через порт к площади, игнорируя едва поспевавшего за ним партнера.

— Эй, — отчаянно закричал ему в спину Шендерович, — постой! Куда ты!