Завод-3: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 13

— Принято. Давно звонила? — уточнил я.

Тётя Клава покосилась на часы на стене.

— Ну как, недавно, минут двадцать назад. У тебя опять стряслось что? — она вперила в меня подозрительный взгляд. — Небось опять чего-то натворил, что тебя в милицию вызывают.

— Не, теть Клав, ничего не случилось и я ничего не натворил, я же комосомолец. Видимо, по прошлому разу ещё вопросы остались, — заверил я.

— Знаю я таких законопослушных, — строго сказала вахтёрша и добавила примирительно: — Я надеюсь, что ты в следующий раз будешь головой думать, прежде чем в такие дела лезть. Оно тебе надо — потом по отделам ходить, как к себе домой?

— Вот и я того же мнения, теть Клав, — согласился я и, развернувшись, вышел из общаги.

Вместо работы я самого утра потопал в отдел. Раз Курочкина меня вызывает, значит, дело пошло набирает обороты, а следовательнице, видимо, от меня нужны какие-то показания. Идти в отдел, зная, что за тобой нет никакой вины — совсем другое дело, чем отправляться туда же с пониманием, что ты проходишь подозреваемым по делу. Прогулка заняла не больше получаса, и вот я уже стоял у входа в отдел. Там встретил уже знакомого мне сержантика-дежурного, при виде меня тот расплылся в доброжелательной улыбке.

— О, Егор, доброго утра! Проходи, тебя уже наша Курочкина ждёт, — поприветствовал меня дежурный.

— Давно она тут?

— Ну как, считай, всю ночь провела в отделе, — ответил сержантик. — Она у нас дама работящая, если вцепится в какое-нибудь дело, то как клещ, пока досуда не доведет.

Такой подход, конечно, был похвальным и нравился любому начальству. Другой вопрос, если я верно понял, ночь она провела в отделе, значит, после вчерашних посиделок в «стекляшке» она даже не заходила домой. Знал бы, что все так, принёс бы Курочкиной сырников. У нас с утра на кухне как раз девчата жарили — и несколько штук остались недоеденными.

Ладно, дело хозяйское. Я прошел в отдел и постучал в кабинет следовательницы.

— Заходите! — рявкнул с той стороны капитан, который тоже оказался на рабочем месте.

Я открыл дверь, зашёл в кабинет и встретился взглядом с милиционером. Ни у меня, ни у него не возникло желания поздороваться. Капитан хмыкнул в свои пышные усы и вернул взгляд в бумаги, которые изучал. А я, не останавливаясь, прошёл к столу следовательницы. Больше в кабинете никого не было, кроме нас троих.

— Маша, мне тут птичка на хвосте принесла, что ты хотела меня видеть? — я отодвинул стул, сел и сложил руки на столешницу.

— Да, Егор, — подтвердила она, взяла какой-то документ и вручила мне. — Вот тебе повестка, чтобы на работе показать.

Я взял повестку, пробежался по строкам — так и есть, следовательница вызывала меня для дачи показаний в качестве свидетеля. На столе перед Курочкиной лежала целая кипа бумаг, судя по всему, материалы на Климента.

Повестку я сунул в карман и внимательно посмотрел на Курочкину. Она выглядела невыспавшейся и какой-то помятой, что, впрочем, неудивительно после бессонной ночи в кабинете. Да и общалась следовательница со мной, не поднимая глаз. Может, какую обиду затаила после вчерашнего? Что я не размотал её бывшего мужика прямо в «стекляшке»? Ну, это всё-таки было бы странно, хотя как знать

— Явился не запылился, Штирлиц, блин, — всё-таки прокомментировал моё появление капитан. — Ты теперь к нам в кабинет будешь как себе домой захаживать?

— Долго думал, прежде чем родить про Штирлица? — я повернулся к столу капитана.

Тут поднялся из-за стола, прихватив с собой пачку «Примы», и, что-то буркнув себе в усы, вышел из кабинета. Молодец, всё-таки инстинкт самосохранения у мужика развит.

— Нам нужно свидетельские показания по уму оформить, — Курочкина вернула моё внимание.

— Я в твоем полном распоряжении. Говори, что делать.

В итоге следующие полчаса я занимался дачей показаний и прочими формальностями, которые будут прикреплены к делу Климента. Маша, хоть еще и была совсем молодой и буквально вчера закончила школу милиции, производила впечатление профессионала. Внимательно относилась к деталям, задавала правильные вопросы, и в целом чувствовалось, что ей небезразлична работа, которая была ей доверена. Со своей стороны, я отвечал на вопросы следовательницы максимально подробно и развёрнуто.

Наконец, мы закончили, и Курочкина протянула мне документы на ознакомление.

— Егор, прочитай всё, и если у тебя нет замечаний, то поставь, пожалуйста, подпись здесь и здесь, а тут напиши «с моих слова записано верно, мною прочитано», — пояснила она.

Я документы взял, но не успел начать читать — мой взгляд остановился на запястье Маши. Рукав её формы при передаче документов немного сполз вниз, и я увидел на руке следовательницы синяк.

— Маш, руку покажи, — хмуро, но ровно произнёс я.

— Зачем? — смутилась та, а руку убрала под стол.

— Покажи-покажи, — настоял я.

Курочкина нехотя вытащила руку с синяком, а я приподнял ей рукав и нахмурился. На запястье у неё был не просто синяк, а самый настоящий отпечаток пятерни. Кто-то схватил следовательницу за руку, схватил сильно, раз остался такой синячище.

— Кто это сделал? — строго спросил я.

— Никто, я ударилась вчера, — прошептала она.

Врать у Курочкиной получалось крайне скверно, да и ссылаться на то, что она ударилась, было как-то по-детски. Посадить синяк в форме пятерни? Я не следователь, но без всяких экспертиз скажу, что самому такое не сделать, никакой невезучести не хватит.

— Он тебя бьет? — спросил я, смотря девчонке прямо в глаза.

— Егор, это неважно и это тебя не касается.

— А я думаю, что как раз меня это касается.

— Нет, — она убрала руку и спрятала её обратно под стол. — Если у тебя нет никаких замечаний, подпиши, пожалуйста, документы.

Я ещё некоторое время сверлил взглядом следовательницу, но та так и не подняла глаз. Разговаривать на эту тему она явно не хотела. Не знаю, чем все вчера закончилось, когда мы с Кирой и Любы ушли из «стекляшки», но, скорее всего, этот урод, бывший муженёк Курочкиной, решил продолжить выяснение отношений. Знал бы я, прямо в той кабинке туалетной получше бы приложил — чтобы в больничке у него было время посоображать, а не кухонным боксом заниматься.

Видя, что Маша находится не в лучшем расположении духа, и связано это не только с усталостью, я не стал настаивать. Взял бумаги, ознакомился и поставил свои подписи.

— Спасибо, на сегодня всё, если мне ещё понадобится твоя помощь, я тебя вызову, — сдержанно произнесла Курочкина, убирая документы в картонную папку.

— Маш, — я коснулся её руки. — Если он поднял на тебя руку один раз, то это только вопрос времени — когда он это сделает снова.

Следовательница ничего не ответила. Я со вздохом поднялся из-за стола, понимая, что воспитывать её тоже не стоит. На дуру Курочкина похожа не была, надеюсь, что она сделает правильные выводы и теперь уже окончательно пошлёт своего непутевого муженька куда подальше.

— Если он попытается вытворить что-то подобное в следующий раз, сообщи мне, — со строгим видом попросил я.

Следовательница пять промолчала, а в кабинет вернулся капитан, который, естественно, грел уши — если не вышло наедине, уж при нём Маша точно не будет разговаривать. Но, прежде чем уйти, я сделал ещё попытку — достал из кармана с мятый листок с номером и показал его Курочкиной.

— Твой?

Она красноречиво помолчала, но мне все стало понятно.

— Если ещё что-то понадобится, я дам знать, — сказала она, обозначив, что наш разговор подошел к концу.

Надо будет поговорить с ней поплотнее, но без лишних ушей капитана. От отдела до проходной я шел, размышляя о Курочкиной и ее ситуации. Обращаться в милицию, сотрудником которой Маша, собственно, являлась, не было никакого смысла при таком характере повреждений. Разве что только припугнуть муженька — но, зная его настойчивость, полагаю, этим уже делу не поможешь. Поэтому решить вопрос здесь можно было иным способом, например, поговорив с её бывшим по-мужски. Ладно, будет день — будет пища.