Адмирал Империи 40 (СИ) - Коровников Дмитрий - Страница 6

— За долгие годы службы я пока еще не знал людей, которым бы не смогли развязать язык парни из СБ, — успокоил ее Павел Петрович, зло усмехнувшись. — На моей памяти не было случая, когда они не справились со своей работой…

— И все же, я сомневаюсь в их компетентности, если дело касается такого упрямца, как Демид, — недоверчиво покачала головой девушка. — Да и идея с пытками, пусть и наших непримиримых врагов мне не по душе…

— Это война, моя девочка, — печально произнес «Северный Лис», — и очень часто на войне просто не находится места милосердию. Если же Зубов окажется таким крепким орешком, как ты говоришь, хоть я в этом сильно сомневаюсь, то мы просто показательно казним его за преступления против Российской Империи. Сделаем это в назидание всем тем, кто захочет поднять очередной мятеж против нашего многострадального государства. Осуществив суд и казнь такого крупного деятеля, мы тем самым увеличиваем собственную значимость в глазах всего колониального населения… Это со стопроцентной долей вероятности привлечет к нам новых сторонников…

— Никакой казни и тем более пыток в отношении Демида Зубова не будет! — решительно заявил я, до глубины души возмущенный такими разговорами своего крестного и Доминики. — Мне противна сама мысль о том, что мы будем замараны в издевательствах над людьми, пусть даже которых и считаем своими врагами!

Дессе и Доминика удивленно посмотрели на меня, как на инопланетянина.

— Что означают подобные слова? — медленно спросил Павел Петрович, нахмурившись и переходя на официальный тон. — Объяснитесь, контр-адмирал…

Командующему было явно неприятно слушать сейчас, как его непосредственный подчиненный разговаривал с ним в таком тоне, так уверенно, а главное, пытаясь обвинить его в неподобающих офицеру и адмиралу Империи действиях. Взглянув на Дессе, я четко осознал, что сейчас передо мной стоит уже не «дядя Паша», не крестный, и не «старик», как я любил называть Павла Петровича, когда мы оставались с ним наедине. Нет, сейчас на меня смотрел грозный адмирал и авторитарный лидер, для которого не существовало в этот момент родственных или каких-либо еще связей…

Мне странно это было видеть, ведь Дессе прекрасно знал о моей принципиальности, тем более в подобных вопросах, когда дело касалось истязаний и всего прочего. Раньше Павел Петрович старался, либо не касаться этой темы, либо шел мне навстречу и уступал. Но сейчас, пожалуй, первый раз в жизни я ощутил направленную в мою сторону крайне негативную реакцию. Как будто передо мной сейчас стоял совершенно чужой мне человек. И, призаюсь, это было неким шоком. Теперь и я смотрел на крестного ни как раньше…

— Что именно я должен объяснить⁈ — резко спросил я, меряя взглядом командующего. — То, что мы постепенно превращаемся на этой войне в животных, хотя даже звери не издеваются над своими жертвами, а лишь убивают из-за голода, либо инстинкта. Я поражен, как вы вдвоем спокойно стоите тут и рассуждаете о пытках человека, к тому же адмирала Российской Империи, равного вам по рангу и статусу!

Доминика, услышав мою отповедь, смущенно опустила глаза, тем самым в некоторой степени признавая свою неправоту. А вот адмирал Дессе, наоборот, заметно покраснел и еле сдерживался от гнева. В этот момент внутри Павла Петровича боролись с одной стороны — любящий крестный, мой наставник и друг, а с другой — уязвленный и оскорбленный мной командующий…

— Скольких этих самых людей ты уничтожил в этой и других кампаниях⁈ — строго спросил адмирал Дессе, прожигая меня взглядом. — Когда уничтожал корабли противника своими орудиями, когда их таранил, разрывая на части, когда выкашивал их экипажи абордажными атаками, ты думал о том, что совершаешь насилие? Разве не в мучениях умирали все эти люди, плавясь от плазмы орудий твоего крейсера или падая на пол отсеков после удара твоей сабли⁈

— Я убил многих, но всегда делал это в честном бою, либо поединке, — я гордо поднял голову, открыто смотря в глаза адмиралу. — И не собираюсь изменять своим принципам, даже если это будет стоить мне жизни!

— Не сомневайся, ты очень скоро потеряешь эту самую жизнь, если не будешь сильней, хитрей и беспощадней своих врагов! — еще сильней повысил голос командующий. — Я не для того учил и опекал тебя, в том числе с юных лет обучая воинскому искусству, чтобы хищники подобные Зубову перегрызли тебе глотку, как маленькому котенку! А они сделают это, не сомневайся, потому что в отличие от тебя среди них нет морализаторов и чистюль!

— Ты с детства учил меня воевать и умирать за Российскую Империю, но уроков издевательства над беззащитными я за все те годы что-то не припомню, — с грустью в голосе, ответил я, у которого сейчас будто что-то внутри оборвалось.

В гневе адмирал Дессе машинально и не помня себя схватился за эфес своей офицерской сабли. Я между тем оставался спокойным, и стоял, скрестив руки на груди, даже не шелохнувшись.

— Остановитесь, прошу вас! — чуть не плача, воскликнула Доминика, стараясь предотвратить назревающий конфликт и бросаясь между ними.

Сердце молодой женщины сейчас буквально разрывалось надвое, она стояла между двумя близкими ей людьми и, что самое страшное, одновременно разделяла позицию, и одного, и другого. Разумом Доминика понимала, что Павел Петрович абсолютно прав и действия командующего логичны и прежде всего, направлены на достижение скорейшей победы над врагом, но вот сердце и душа противились тем методам, которыми предлагалось эту победу заполучить…

— Какой же разрушительной аурой обладает этот проклятый цареубийца, если из-за него ссорятся между собой самые верные союзники! — воскликнула вице-адмирал Кантор. — Я уверена, что вы сможете найти приемлемое для всех решение вопроса о дальнейшей судьбе Демида Зубова без дуэли и проклятий в сторону друг друга…

— Я уже сказал свое последнее слово и для этого не требуется согласие кого-либо другого, — безапелляционно произнес я, встав в позу и прекрасно зная, что никто и ничто меня с места в этом вопросе не сдвинет. — Пока я жив — контр-адмирал Зубов не будет, ни арестован, ни тем более подвергнут какому-либо насилию!

— К черту, насилие! Мне тоже пытки не по душе, но сейчас я говорю не об этом! — воскликнула Доминика. — Мне интересно узнать, почему ты так защищаешь этого убийцу и предателя⁈

— Зубов не такой ужасный человек, как все вы думаете, — ответил я, стараясь говорить ровно и не показывать своего волнения, прежде всего Дессе. — Я находился возле контр-адмирала, когда тот лежал в медицинском модуле на моем корабле, мы долго разговаривали, он многое рассказал о себе и о том, что побудило совершить его те преступления, о которых все мы знаем. Именно тогда я понял, несмотря на все, что натворил Зубов — он хороший человек и, к тому же, храбрый космоморяк. Если ему и положена смерть, то пусть она придет в открытом бою, но никак не в тюремной камере под пытками!

— Значит, ты не взял его в плен, а получается просто спас, и когда Зубов поправится, то тут же получит свободу⁈ — осторожно уточнила Доминика Кантор.

— Да, на сегодняшний момент Демид Александрович имеет статус моего гостя, — утвердительно кивнул я. — Более того, ему не надо ждать выздоровления, потому, как контр-адмирал может в любой момент покинуть «Одинокий» и направиться, куда пожелает…

— Ты слишком благороден для этой войны, — вздохнула Доминика, с сожалением, а может, даже с неким разочарованием глядя на меня. — Враги будут постоянно использовать эту твою слабость, а значит, рано или поздно, они одержат над тобой верх.

— Я не считаю достойное поведение — слабостью, — улыбнулся я, с теплотой глядя на свою возлюбленную, — но даже если это и так, я не могу поступать по-другому, иначе, это буду уже не я. Разве ты любила бы и уважала человека, будь он расчетливым и жестоким, идущим по головам и не считающимся ни с чьей жизнью?

Доминика на мгновение задумалась, а потом произнесла:

— Да, любила бы. В каждом из нас есть те качества, о которых ты сейчас упомянул. И в тебе они есть, только ты стараешься заглушить их и затолкать куда-то глубоко внутрь. Не сопротивляйся, и они помогут тебе выжить, а главное — победить…