Ответный удар (СИ) - Тыналин Алим - Страница 1

Annotation

Продолжение ожесточенной борьбы Краснова с конкурентами и партийными боссами. И все это на фоне прогрессивных реформ в тяжелой промышленности.

Нэпман 3. Ответный удар

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Нэпман 3. Ответный удар

Глава 1

Распродажа

Высокие окна особняка в Архангельском переулке встречали серое мартовское утро без обычных кружевных занавесей. В пустых комнатах гулко разносились шаги, а пыльные прямоугольники на обоях отмечали места, где еще вчера висели картины.

Я медленно шел по анфиладе, машинально отмечая следы прежней роскоши: вот здесь стояло бюро карельской березы, там была витрина с саксонским фарфором, а в углу находились напольные часы «Мозер» с боем, отмерявшие время трех поколений московских купцов.

Теперь только истертый паркет помнил былое великолепие. В воздухе еще держался легкий запах мастики. Старый Михеич по привычке навел утром последний глянец.

— Леонид Иванович, — в дверях появился щуплый антиквар в потертом пиджаке, нервно протирая пенсне батистовым платком. — Мы закончили оценку мебели. Если вас устроит, то мы можем…

— Давайте бумаги, — я жестом прервал его. Не хотелось выслушивать витиеватые объяснения, почему за гарнитур красного дерева екатерининских времен предлагают треть реальной цены.

С кухни доносились приглушенные всхлипывания. Агафья Петровна, экономка, прощалась с царством медных кастрюль и фаянсовых форм для заливного. Двадцать лет она правила этой кухней, еще при отце.

— Леонид Иванович, — в дверях появился Михеич, по-военному подтянутый даже в этот последний час. — Там из музея приехали, насчет картин и библиотеки.

— Зови.

Музейные работники, три немолодые женщины в одинаковых серых платках, старательно прятали глаза. Они помнили меня еще с тех времен, когда я водил сюда делегации, показывал коллекцию русской живописи.

— Вот здесь опись, — главная протянула листы плотной бумаги с казенными печатями. — Все по декрету о национализации культурных ценностей.

В кабинете надрывно зазвонил телефон. Василий Андреевич Котов, мой старый бухгалтер, педантично подсчитывал выручку от вчерашних продаж.

— Нет, нет, — донесся его голос, — рояль уже продан. И дубовую столовую тоже… Да, и гобелены вчера забрали.

На стене в золоченой раме еще висел последний портрет. Отец в черном сюртуке, с массивной золотой цепью часов на груди. Его пронзительный взгляд словно спрашивал: как ты мог допустить это, сын? Все профукал, все потерял.

— Простите, Леонид Иванович, — рядом бесшумно возник Головачев, бессменный секретарь. — Пришли из банка, за серебро и драгоценности. И товарищ Пузырев интересуется насчет коллекции табакерок.

За окном раздался грохот. Грузчики в кожаных фартуках заносили в фургон рояль «Бехштейн». Инструмент печально вздохнул басами, когда его опускали на попа.

Старый швейцар Михеич, украдкой смахнув слезу, в последний раз протирал до блеска медные ручки парадной двери. Сколько лет он встречал здесь гостей, отворяя тяжелые дубовые створки.

В углу приемной тихо всхлипывала старая экономка Агафья Петровна, прижимая к груди неизменный кружевной передник.

— Идите домой, Агафья Петровна, — я подошел к ней. — Вот, возьмите, это за два месяца вперед, выходное пособие. И рекомендательное письмо.

— Не надо мне, батюшка, — она замотала головой. — Я ведь еще вашего папеньку помню, упокой Господи его душу… Может, когда и пригожусь еще…

— Идите, — мягко повторил я. — Спасибо вам за все.

Из кабинета вышел Котов с раскрытым гроссбухом:

— Леонид Иванович, я подвел итоги. С учетом вчерашних продаж и утренней выручки…

Он замялся, отводя глаза в сторону.

— Сколько? — я знал, что сумма будет неутешительной.

— Четыреста двенадцать тысяч. Минус долги и обязательные платежи… — он перелистнул страницу. — Остается около двухсот пятидесяти.

Я молча кивнул. Двести пятьдесят тысяч, все, что осталось от состояния, которое три поколения Красновых создавали полвека. Даже на один месяц работы завода не хватит.

А в довершение всего — издевательски-вежливое письмо из банка: «В связи с утратой основных активов вынуждены аннулировать вашу кредитную линию».

За окном снова загромыхало. Теперь грузчики выносили столетний буфет карельской березы. В пустых комнатах гулко разносилось эхо их тяжелых шагов.

Я подошел к окну. В сером утреннем свете особняк, еще недавно бывший средоточием деловой и светской жизни, казался осиротевшим и постаревшим. Как и его хозяин, потерявший все в одночасье.

Ничего, думал я, глядя на погрузку вещей, это еще не конец. Они рано празднуют победу. У меня остается главное: знания из будущего и воля к борьбе. А вещи… вещи можно нажить заново.

У парадного подъезда особняка стоял видавший виды, но верный «Бьюик», тщательно отмытый от весенней грязи. Степан, мой верный шофер, в последний раз проверял двигатель, хотя машина исправна, как всегда.

Рядом переминался с ноги на ногу Семен Анатольевич Голиков, известный в Москве перекупщик автомобилей. Его брюшко туго обтягивал щегольской жилет, а в толстых пальцах нервно крутилась пачка червонцев.

— Машина в хорошем состоянии, — глухо произнес Степан, захлопывая капот. — Следил как за своей. Масло меняли вовремя, свечи недавно поставили новые.

— Да-да, — нетерпеливо перебил Голиков. — Но все-таки пробег приличный. Леонид Иванович, так мы договорились? Восемь тысяч, как обсуждали?

Я молча кивнул. «Бьюик» и в лучшие времена не был роскошным автомобилем, а сейчас, после нескольких лет эксплуатации, приходилось соглашаться на любую цену. Деньги нужны срочно.

— Вот, пожалуйста, — Голиков отсчитал купюры, передавая их Котову, который деловито спрятал деньги в потертый портфель.

Степан в последний раз погладил руль:

— Может, хоть напоследок прокатимся, Леонид Иванович? Как в прежние времена.

Я покачал головой. Не хватало еще расчувствоваться на глазах у любопытных соседей, которые уже собрались поглазеть на очередное падение «бывших».

Два помощника Голикова осматривали машину, придирчиво проверяя каждую деталь. Один из них завел двигатель. Старый «Бьюик» отозвался ровным гулом, словно доказывая, что еще послужит новому хозяину.

— Леонид Иванович, — Степан снял фуражку, обнажив начинающую седеть голову. — Позвольте откланяться. Спасибо вам за все.

— Постой, — я достал конверт. — Вот, рекомендательное письмо. И расчет за два месяца вперед. Ты же знаешь, Рыбинский давно звал тебя к себе шофером.

— Не нужно, — он упрямо мотнул головой. — Я к Рыбинскому не пойду. Может… может, еще пригожусь вам?

Я положил руку ему на плечо:

— Иди, Степан. У тебя семья, дети. А я… я как-нибудь справлюсь.

Он все-таки всхлипнул, прижал конверт к груди и быстро зашагал прочь, не оглядываясь.

Голиков сел за руль, и «Бьюик» медленно тронулся с места. Знакомый силуэт растворился в мартовской мороси, увозя с собой еще один кусочек прежней жизни.

Я стоял на крыльце с небольшим чемоданом, в котором умещалось теперь все мое имущество. Старый портфель с документами, пара костюмов, смена белья.

За спиной хлопнула тяжелая дверь парадного. Михеич в последний раз проверял замки. Через час здесь будут новые хозяева, присланные из жилотдела.

С противоположной стороны улицы доносились приглушенные голоса:

— Это который с заводами-то? Ну надо же, как обернулось…