Мифология русских войн. Том II - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 46

Одним из документов, свидетельствующих о готовности Красной Армии начать наступление раньше 12 января, является план сосредоточения войск 1-го Белорусского фронта, который был утвержден Г. К. Жуковым 29 декабря 1944 года. По плану стрелковые дивизии первого эшелона должны были выйти к Висле и передвигаться на плацдармы к 8 января 1945 года, а ко 2 января там уже должен был занять позиции 6-й артиллерийский корпус. Строго по плану, 3 января, началось выдвижение главных сил, однако 6 января оно было неожиданно прервано и отложено до 9 января. Затем срок отодвинули до 12 января. О перенесении даты начала операции свидетельствуют также личный план работы командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова и доклад командующего артиллерией фронта генерала В. И. Кузнецова. Причиной переноса наступления указывалось ухудшение погодных условий, не позволявших полномасштабно использовать авиацию и артиллерию.

Сведения о переносе сроков начала операции содержатся также в документах 2-го и 3-го Белорусских фронтов, 1-го Украинского фронта. Так, например, командующий 3-м Белорусским фронтом генерал И. Д. Черняховский в декабре 1944 года требовал от войск быть готовыми к наступлению 8 января, а началось оно только 13 января. Войска 1-го Украинского фронта планировали перейти в наступление 9 января, а выступили только 12 января.

В документах ни разу не встречается дата 20 января, к тому же там нет ни единого указания на перенос наступления на более ранний срок.

Если бы операция назначалась на 20 января, то зачем Конев уже в первые дни января сосредоточил на сандомирском плацдарме ударную группировку, состоявшую из пяти общевойсковых, двух танковых армий и трех танковых корпусов? Держать такую массу войск на ограниченном пространстве перед носом у противника в течение полмесяца (с 5 по 20 января) не было никакой необходимости. В то же время такие действия не только не обеспечивали скрытной подготовки наступления, но и могли привести к большим потерям. По опыту войны танковые армии, например, занимали выжидательные районы за 2–4 дня до начала операции, что было вполне достаточно для подготовки наступления

[377]

.

Черчилль тоже явно лукавил, упирая на тяжесть боёв и на то что в бой бросается всё что можно: союзное командование в эти дни в бельгийском тылу спокойно формировало 15-ю резервную армию, привезенную из Техасского Хьюстона.

Упоминания о тяжести боев и потерь были общим местом в переписке союзников. Это был аргумент двойного назначения: по ходу войны он должен был призвать партнера к активизации его действий; по окончании — стать полновесной монетой в торгах между победителями.

Лукавил и Сталин, намекая в своем послании от 7-го января на то, что Красная армия перейдёт в наступление ранее запланированного срока.

Но самым удивительным был финальный сталинский обман союзников.

1 апреля 28 марта 1945 года Стали отправил телеграмму Эйзенхауэру:

На карте Берлинской операции, начавшейся 16 апреля хорошо видно, что она аккуратно проходит мимо Дрездена и Лейпцига. В итоге Эрфурт американцы взяли 12 апреля, а Лейпциг — 19 апреля. Советская армия взяла Дрезден 8 мая.

Кроме того, Сталин дезинформировал о сроках советского наступления: «начало главного удара советских войск, приблизительно — вторая половина мая».

Помянутая Сталиным 6 танковая армия СС была выведена с арденнского участка фронта для восстановления еще в январе. С 6 марта она уже сражается с советскими войсками под венгерским Балатоном. В чем тут новизна этой информации для Эйзенхауэра 1 апреля — непонятно. Он уже давно знал, что этой армии перед его войсками нет. Но Сталин неслучайно упоминает именно ее: мол, армия, напугавшая союзников в Арденнах, теперь в Венгрии, а значит, немцы знают, что советский главный удар тоже будет нанесен именно там, а не на берлинском направлении.

В этот же день 1 апреля 45-го Сталин обманул также Жукова и Конева, зачитав им составленную им самим телеграмму Эйзенхауэра о якобы повороте союзников на Берлин.

Глава 40

Патриарх о превосходстве Германии

Вернемся к словам патриарха Кирилла:

Перед нами пример, когда в угоду догматической риторике приносится в жертву историческая реальность. Да, в нашей гомилетике так принято: «я такой убогий и немощный, но сила Божия чудесно совершилась в моем недостоинстве». Так принято говорить в любой речи нареченного епископа.

Германия многократно и во всем превосходила СССР? Это не так. Военная мощь Красной армии к июню 1941-го многократно и по большинству показателям превосходила мощь Вермахта и его союзников (уступая разве что в числе грузовиков, бензовозов и тягачей). Но сильно проигрывала в организации и — отчасти — качестве техники. Хотя немцы охотно использовали трофейную советскую артиллерию.

Германия превосходила нас во много крат международной поддержкой? — Отнюдь. Против СССР воевали 7 стран: Германия, Италия, Словакия, Румыния, Венгрия, Финляндия, Хорватия (Болгария, Япония, фашистская Испания остались в стороне и войну СССР не объявляли). На январь 1942 года антигитлеровская коалиция насчитывала 26 государств. К концу войны их было 58

[380]

.

С испанскими фашистами у Гитлера вообще были сложные отношения. 5 ноября 1937 г. Гитлер заявил своим военным сотрудникам, что быстрая победа Франко не соответствует интересам Германии т. к. продолжение борьбы позволяло Италии укрепиться на Балеарских островах, — главной коммуникационной линии Франции. Геринг заключил из этого, что надо сократить или даже прекратить помощь националистам, и Гитлер утвердил его предложение

[381]

.

Фюрер действовал как реалист. Каудильо отплатил ему той же монетой.

23 октября 1940 фюрер встретился с Франко на французской границе свидании в Эндай, но по итогам семи часов переговоров соглашение о военном союзе не было достигнуто. «Франко уклонился от всех требований Гитлера. Он позволил создавать бригады добровольцев, но испанская армия не двинулась никогда и никуда. В сущности, это было первое дипломатическое поражение Гитлера», — констатирует историк Андрей Буровский

[382]

. Главное: Франко отказался пропустить немецкие танки к английскому Гибралтару. Уже после всего Геринг сказал, что «Потеря Гибралтара могла побудить Англию просить мира. Невыполнение плана было одной из главных ошибок войны»

[383]

.