Мифология русских войн. Том II - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 14

«Император Александр I вооружился богословием и историософией «мистиков» для интерпретации новой политической реальности, сложившейся после победы над Наполеоном, и, главное, для создания такой структуры международных отношений, которая обеспечивала бы вечный мир — понимавшийся императором в духе милленаризма «мистиков», то есть в духе новой и последней эпохи божественного откровения, когда должно установиться тысячелетнее царствие мира и братства между народами.

Собственноручно написанный императором акт Священного Союза был не столько политическим, сколько богословским документом. Пусть это содержание не было важно или хотя бы понятно австрийской и прусской сторонам Тройственного союза, но оно было важно для русской стороны, а также для тех, кого в союз не взяли — не столько мусульман-турок, сколько, прежде всего, тех католиков, которые, как де Местр, принимали сторону папы, а не австрийского правительства (будучи католическим, это правительство уже около полувека вело политику ограничения светской власти пап; оно оказалось заинтересованным в заключении религиозного по сути союза, в котором не участвует католическое духовенство)

[107]

[108]

Карандашный набросок императора Александра попадет для редактирования в руки Стурдзы

[109]

В окончательном виде обнародованный тремя монархами 14/26 сентября 1815 года акт представлял собой редакцию Стурдзы, в которую лишь несколько изменений было внесено австрийским министром иностранных дел Меттернихом; эти изменения состояли только в смягчении некоторых формулировок относительно единства заключающих союз народов, но не изменили общей идеи: «почитать всем себя как бы Членами единого народа Христианского», три государя которого — австрийский, прусский и российский — управляют им от имени единственного «Самодержца народа Христианского», «кому собственно принадлежит Держава», а это лишь «Бог, наш Божественный Спаситель Иисус Христос, Глагол Вышняго, Слово жизни» (цитирую официальный русский перевод, который в 1815 г. зачитывали народу по церквам

[110]

Оригинальным текстом документа являлся только французский

[111]

Во-первых, в самом названии Traité de la Sainte Alliance entre les Empereurs de Russie et d’Autriche et le Roi de Prusse имелась двусмысленность, т. к. слово alliance означает не только «союз», но и «завет» в библейском смысле: «Трактат (договор) о Святом Союзе/Завете между Императорами России и Австрии и Королем Пруссии»; в официальном русском переводе название было «Трактат Братского Христианского Союза».

По мысли Александра, вполне разделявшейся Стурдзой, речь шла именно о новом, уже третьем и эсхатологическом, завете, но в русском переводе намек на это из названия документа исчез

[112]

Во-вторых, — и это самое главное отличие русского перевода — была изменена преамбула, в которой формулировалось собственно религиозное обоснование столь необычного союза (цит. по указ. выше изданиям; в тексте выделено нами):

Обратим внимание на выражение l’éternelle religion du Dieu sauveur «вечная религия Бога спасителя». Для его перевода, сделанного в 1815 г., мы бы ожидали «вечная вера Бога спасителя», поскольку слово «религия» в русском языке еще не было общепринятым и уж точно не было известно народу. Согласно данным Национального корпуса русского языка, для 1815 г. частота (в пересчете на миллион словоформ) слова «вера» составляла 329,7, а слова «религия» — 16,5, то есть «религия» была в 20 раз более редкой, чем «вера». Но в официальном русском переводе мы не находим ни «религии», ни «веры». Мы видим там «вечный Закон Бога Спасителя». Такой перевод был теоретически допустим в избранной стилистике, где русский язык приближался к церковнославянскому, но все же контекст «заповедей» и «правил» не настраивал на понимание «закона» в смысле «веры», а настраивал на юридическое понимание (хотя в живом русском языке еще сохранялись выражения «греческого закону», «магометанского закону» в смысле принадлежности к соответствующим религиям).

Налицо попытка приглушить звучание документа, который эксплицитно говорит о какой-то общей религии подписавших документ государей. Впрочем, упоминание религии не исчезло из русского перевода следующего абзаца, где «Заповеди сея Святыя Веры» объявляются единственным основанием для внешней и внутренней политики государств. Это недвусмысленный выход за пределы сразу православия, католичества и протестантизма. Вместо всех трех конфессиональных пониманий христианства предлагается одно общее, или, точнее, все три конфессии имплицитно представляются местными формами некоего единого христианства — «вечной религии Бога спасителя».

О такой религии как раз и учили внеконфессиональные мистики той эпохи, из числа которых на Александра I сильнее всего повлияли номинальный лютеранин Иоганн Генрих Юнг-Штиллинг и номинальный католик Франц фон Баадер. Оба религиозных деятеля употребляли все свое влияние для пропаганды идей Священного союза, а Юнга-Штиллинга В. С. Парсамов небезосновательно называет его «пророком», т. к. тот еще в 1814 г. в похвальном слове Александру I сказал о религиозном, а не политическом союзе трех государей; впрочем, Парсамов справедливо отмечает, что не Юнг-Штиллинг и Баадер повлияли на религиозные интуиции Александра, а он сам сблизился с ними после своего религиозного обращения

[113]