Борода из ваты – пули из серебра. Том 1 (СИ) - Северный Михаил - Страница 24

Фома достал нож и пленнику его продемонстрировал нагло в лицо ткнул, чуть не отрезав нос:

— Видишь это? Сразу в сердце войдет, если надумаешь хитрить. У нечистых ведь тоже есть сердца? Я не проверял, но может посмотрю, если будешь хитрить.

Он нашёл нужное место в переплетении веревок и одним движением разрезал веревку.

— Встань! Ноги разомни! Бензина жалко тебя по земле тянуть. Займёмся физкультурой.

Дед сидел и смотрел на него снизу вверх.

— Ну? Сам встанешь или помочь?

— Зачем вы это делаете?

Женька сделал ещё шаг назад. Фома открыл рот в изумлении.

— Чего?

Ножом он показал на дом, там еще одиноко светилось окно, пустым взглядом:

— Два трупа! Ты убил двоих наших друзей и спрашиваешь почему? Ты, что совсем отмороженный?

Женька шагнул назад ещё на шаг. Ему было страшно.

— Вызови службы. Тех, кто занимается такими, как я. Вызови и пусть разбираются. Куда ты меня хочешь отвести, старик?

— Ты кого стариком назвал, нечистый? Если это ваше колдовство — мой нож гипнозу не поддается. Встать!

Женька икнул и шагнул назад. Кажется в этом дворике все сошли с ума. Этот нечистый дед, убивающий направо и налево и дразнящий того, у кого нож, Фома — который совсем не похож на себя прежнего. Может он и любил командовать раньше, но никогда так не звучал его голос. «Пятьдесят оттенков безумия». И сам Женька, который из нормального человека, который любил немножко выпить в свободное от работы время стал трусливым, обоссаным человечком, прислужником безумца.

И дед не вставал. Он сидел связанный, смотрел на своего потенциального убийцу и грустно улыбался.

— В глазах у тебя тоска и старость. Я видел такие взгляды на войне. Когда человек ещё убивает, но уже не хочет. Когда идёт в бой, потому что нужно, а не потому что за идею. Когда пытает, а потом жалеет об этом. Когда нечего больше терять, но так хочется чтобы было. Это и есть старость, человек. У тебя постарел организм, но еще больше постарела душа и молодость уже не вернётся.

«Гипнотизирует, — подумал Женька и у него вдруг резко заболела голова. Резко, так как будто ударили в висок чем-то острым. Ткнули, не пробивая черепную коробку, только боль прошла навылет, разрывая зубы остротой — Сейчас Фома развернётся и пристрелит меня, а потом разрежет себе горло от уха до уха».

Но Фома только хмыкнул.

— Иди сюда. Не бойся его. Эти нелюди только и могут, что детишек пугать. Смотри, Жека.

И он вдруг быстро наклонился и полоснул деда по щеке кинжалом. Красный полукруг разрезал лицо деда и задымился. Дед отшатнулся, ударился затылком о железо коляски и закричал. Дым резко валил вверх, как будто внутри деда разожгли огромный костер и накидали туда использованные автомобильные шины.

— Ого! — закричал Фома и отвёл нож. — Вот это его колбасит!

Дым понемногу сходил на нет, но Дед еще кричал, не справляясь с болью. Рана затягивалась и разрезы раны булькали, как масло на сковороде, а он всё продолжал кричать.

2.

«Видишь? — кричал Фома. — Как сделать нечисть послушной? Покажи ей серебряный нож и делай с ней что хошь!»

Чтобы общаться приходилось перекрикивать ревущий как взлетающий аэроплан мотоцикл. Наверное Фоме нравилось это делать. Женька предпочитал молчать. Он неуютно чувствовал себя в тесной коляске когда сзади бежал привязанный к ней человек. «Как-то это не по-людски, — думал он оглядываясь. — Он конечно убийца, но это плохо. Не по нашему это негров привязывать к своим повозкам и пусть бегут как собаки. Даже уголовников машинами перевозят, хоть и в наручниках, но не ведут на цепи».

Когда Женька оглядывался назад он избегал смотреть в глаза пленнику. Высокий лысый человек бежал старательно, старался не споткнуться и перепрыгивал мелкие лужи, но все равно был по пояс в грязи и черный от дыма, который летел в него из выхлопной трубы. Если бы он ошибся, оступился, или не заметил камня, скрытого под толщей воды и грязи, нанесённой прошедшим ливнем то сейчас бы его уже волочило мокрым грязным мешком вслед за истерично рычащей машиной.

Они летели по центральной улице села издавая такой шум, что в старые добрые времена мужики уже бы выходили на пороги своих домов, доставая из схронов кто чем богат — кто двустволку, кто вилы, кто нунчаки, а кто топор. Если бы село не вымерло и девяносто девять процентов жителей не оставило свои хаты, они бы просто не смогли совершить такое преступление незаметно.

Женьке вдруг вспомнилось, как он неудачно свалился с чужой яблони, потянувшись за особо аппетитным кругляшком, а потом убегал отвзбесившихся разрывающихся от лая меховых «шариков» прихрамывая на одну ногу, а дед Фёдор смеялся в окне, даже не пытаясь отозвать своих шавок. Семилетний мальчик тогда отделался испугом и даже штанину собаки порвать не успели, так быстро он перелетел через высокий забор. «Паркур», — говорят модные пацаны. Слабаки. Пусть бы попробовали гонки наперегонки со злыми собаками.

Они повернули направо, и деда понесло влево. Дежавю. Сейчас он не удержится на ногах из-за резкого поворота и по инерции забежит за столб, и там упадет, веревка зацепиться, закрутится и будет плохо. Вряд ли мотоцикл перевернется на этот раз, скорее встанет на месте завывая и чадя, а веревки будут душить деда, впиваясь ему в тело.

— Почти приехали! — крикнул Фома.

* * *

Хозяйство в деревне заброшено уже больше десяти лет. Поля заросли сорняками или проданы темным личностям, которые выращивают на них непонятную траву и водит там хороводы моторизированная охрана. Здания, в которых ранее размещалось колхозное начальство, пустуют. Закрыты наглухо или зияют выбитыми стеклами окна. Там где выбиты — тусуется молодежь. Точнее тусовалась. Брали бутылку, закуску, девок, залезали подсаживая красавиц за задницы внутрь здания и пили в осиротевших кабинетах. Там же и занимались непотребствами позже. Женька к сожалению был уже тогда стар и его на «блядки» не звали. А жаль, может был бы не одинок сейчас и не ехал в ночи на заброшенную ферму с безумным мотоциклистом и глухонемым рабом на привязи.

Ну а свинофермы, птицефермы тоже разграблены и стоят только бетонные коробки стен — то, что вынести нельзя, а сжечь жалко. К одной из них на краю села они и подъехали когда мотоцикл застрял.

Засели плотно. Коляска и заднее колесо попали в скрытую под водой яму и колесо ушло в воду почти полностью, а передок машины задрало вверх. Фома тут же заглушил движок и выскочил. Вместе с Женькой они обозревали трагедию при свете луны забыв про деда. А тот стоял смирно и с интересом наблюдал как ругается хозяин мотоцикла.

— И что делать будем? Вытащим?

— Вряд ли, — ответил Женька — Разве что из брёвен рычаг сделать. Я бы за трактором пошел и за тросом. Так и так будем мучиться здесь до рассвета. Хорошо засели.

— Не хочу, чтобы чужака с нами увидели, нельзя нам здесь оставаться. Короче.

Он достал вещи из мотоцикла и ружье взял в первую очередь. Направил оба ствола на мокрого и коричневого пленника и подал Женьке нож.

— Освободи его. Пешком пойдем. Если бросится бей ножом, на нем серебряное напыление — он его боится, ты сам видел. Главное спиной к гаду не поворачивайся.

Когда дело было сделано Лысый продолжал стоять и Женька только отойдя от него расслабился, всё ждал удара в спину или еще какого подвоха.

— Думал тебя с ключами за мини-трактором послать и за тросом. У меня есть в гараже. Но как-то стрёмно один на один с этим чудовищем оставаться.

— Отпустил бы ты меня, милок, пока грань не перешел, — вдруг заговорил дед, напугав Женьку.

— Рот закрой! Нечистому слова не давали!

— Я ведь могу мотоцикл достать твой из ямы. Сила имеется. Сам понимаешь, нечистые мы. Только руки связаны, ухватиться нормально не смогу.

— Рот закрой или получишь пулю в живот! Пошел медленно в ту сторону. Видишь здания? Туда и иди. Не останавливаясь. Я сразу за тобой.

Дед двинул медленно, не делая резких движений. Проходя мимо затонувшего «Титаника» не остановился, а только посмотрел. Секундной задержки хватило, чтобы Фома отскочил и ткнул ружьем в его сторону.