Степан Разин (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 14

Потом Садыка жестоко убили, отрезав ему ухо. Но мне тогда уже было семнадцать лет, я окончил школу, пытался поступить в институт, не поступил и меня забрали в армию. А до этого меня «прессовали». Как бывшие «соратники» Садыка, так и Бауловские ребята. Почему-то лезгины решили, что я знаю, где хранится их «общаковская касса» и «садыковский» тэтэшник. Грузили и менты, пугая ответственностью за тяжкое преступление — хранение оружие и боеприпасов. Грузили бауловские, откуда-то прознав про гранату, подаренную Садыком. Наверное, тот сам проболтался одному из братьев.

Я отбивался от всех как мог, а потом взял и устроил покушение на самого Бауло. Покушение оказалось удачным и криминальный авторитет утонул с аквалангом с перерезанным шлангом. Дядя Садык научил меня нырять и пользоваться дыхательными аппаратами. Сам он, оказывается, «срочную» служил в морском спецназе, а потом работал в милиции, но ушёл оттуда, когда там перестали платить зарплату, а у него было трое детей. Да-а-а… Трудное было время.

А перед самой службой я застрел одного из «соратников» дяди Садыка, который отзывался о нём не очень лестно, когда говорил со мной. Он сказал, что Садыку давно надо было отрезать уши и скормить их свиньям и обещал это сделать с моими ушами. Вот я и подумал, зачем ждать, когда кто-то придёт за моими ушами? Тогда тэтэшник и пригодился. Садык доверял мне больше, чем своим родичам.

Ничего никому не сказав, я ушёл служить, а потом поступил на коммерческой основе в ДГТУ. Поступил и кое-как закончил. Тогда «коммерссантов», плативших деньги, из вузов не выгоняли. В Советское время меня бы выгнали за математику, физику и химию, которые я терпеть не мог. Зато я отлично чертил, считал нагрузки на балки с «защемлённым концом», чертил «эпюры»[1].

Потом я стал судостроителем-судоремонтником на Ростовском судостроительном заводе «Прибой», где и проработал до непонятного стечения обстоятельств выкинувших меня в семнадцатый век в тело Степана Разина. Правда, меня не удивляло место и время вселения моей души. Меня удивлял сам факт переселения душ. То, что я в двадцать четвёртом году третьего тысячелетия умер, у меня не вызывало «трагедии». Скорее всего, так оно и произошло. Меня расстраивало то, что «переселение» могло быть простой комой.

Я много слышал и читал, что в коме люди переживают всякие разные путешествия. Даже по иным мирам. И эти путешествия могут длиться многие годы, хотя реально человека пролежал в коме всего, допустим, сутки. Так и я переживал за то, что упираюсь тут, выстраивая нужные мне комбинации, а потом это всё окажется обычной галлюцинацией.

Взобравшись на наш струг, я с удивлением обнаружил, что на нём имеется только лишь команда из двадцати гребцов

— А где все? — спросил я.

— Где, где? — усмехнулся атаман.

— В Караганде, — продолжил я мысленно за Тимофея.

— Берегом пошли. Стоят ниже по Волге. Ждут то ли боя, то ли стругов… Ты что думал, я под пушки струги, полные казаков выведу? Не-е-ет… Батька твой ещё не выжил из ума. В стругах только пушкари да гребцы.

— Здорово придумано, — кивнул я головой.

— А то, — горделиво произнёс атаман. — Но ты-то, ты-то! Откуда что взялось? Словно и не мой Стёпка предо мною! Казак! Да, ребята⁈

— Точно, — подтвердил Иван.

— Ему бы ещё силёнки, чтобы саблю держать, — вздохнул Фрол.

— Зато я из лука стреляю лучше тебя! — сказал Стёпка и они начали перепалку.

Я в это время задумался, переваривая услышанное про себя и про перспективы, нарисовавшиеся перед нами. Воевать я не хотел и Стёпку от этого хотел уберечь категорически. Однако, время было похлеще наших девяностых. Тут воевали по настоящему и воевали не только огнестрельным, но и холодным оружием. А ножичком от сабельки не спасёшься. А сабелька для Стёпки сейчас была предметом неподъёмным.

Нет! Можно было развить навык лучника и стрелять из лука из-за казачьих спин, но ведь и на той стороне лучники найдутся. А при плотном выстреле пяти, например, лучников в меня родимого шансов избежать попадания практически нет. Ну, одену я какую-никакую броню, но… Я скривился. Нет. Не хочу даже представлять. Быть истыканным, как ёжик стрелами, совсем не хотелось. Как и порубленным сабельками.

В таких боях выживали профессионалы. И все они проходили через множество битв. Я много читал про всё это средневековье. И про Разина читал. Отец его пришёл из Воронежа и сразу стал известным среди казаков. Чем известным? За силой, наверное, и ловкостью.

Тимофей был, хоть и не очень высокого роста, но очень жилистый, сильный и быстрый. Я видел, как он расправляется с другими казаками в игровых схватках на палках. А кривая сабля, это совсем не палка. Бои на саблях молниеносны, ибо кто-то всегда слабее. И правы японцы, отрабатывающие один смертельный удар. Даже если ты закованный в стальную броню латник, и то найдётся мастер, владеющий тонким клинком в виде шпаги.

[1] Эпю́р (фр. épure «чертёж») — чертёж, на котором пространственная фигура изображена методом нескольких (по ГОСТу трёх, но не всегда) плоскостей. Обычно оно даёт 3 вида: фронтальную, горизонтальную и профильную проекции (фасад, план, профиль). Чертёж проецируется на взаимно перпендикулярные, а затем развернутые на одну плоскости.

Глава 8

Стёпка тоже, как и отец, был жилист, быстр и ловок. Он должен был тоже вырасти в знатного бойца на саблях. Хотя бы из того я делал вывод, что так дожил до своей гибели на плахе, пережив сотни схваток. Но когда это будет? А вдруг именно потому, что Стёпка не пойдёт сейчас воевать, он и станет знатным рубакой? Может быть он и тогда, в «той истории» тоже не пошёл воевать. Точно ведь не пошёл. Жил, наверное, среди ногайцев. О его жизни было совсем мало информации. А я читал о нём много. И домыслов, и вымыслов. Интересно было разобраться в причинах его бунта.

Оттого я и не очень удивился, увидев себя в теле Разина во время «комы», как я предполагал. Самое место для коматозного бреда — семнадцатый век и разум моего объекта исследований. И тошнота со рвотным эффектом, тоже было — оно самое. Ну, а потом я привык находиться в этом теле и в этом времени. Хотя ощущение бреда и нереальности происходящего так до конца и не исчезло. Даже сейчас я стоял, оперевшись грудью на борт струга, подставлял лицо ветерку, смотрел на воду, косясь на стены крепости, с которых то и дело покрикивали стражники, будя друг друга, и не верил в происходящее.

Какие, млять, казаки? Какие, млять князья и бояре? Воевода Горчаков… Кто эти люди? Почему я здесь? И что от всего этого мне ждать дальше? Чем заняться? Плыть по течению? Я не имел ввиду реку Волгу… Или «выкручивать» судьбу дальше? Когда пришли на струг, отец забрал у меня кинжал, а одежду сказал снять и оставить себе. Я снял «новые вещи» и переоделся в свои старые штаны, рубаху, постиранную мной, когда умывался перед ужином и уже высохшую. Но красную налобную шёлковую повязку, держащую мои кудри, оставил. С ней было удобнее и казаки как-то по-другому стали смотреть на меня. Уважительнее, что ли?

— Та-а-ак, — думал я. — Привлечь к себе внимание воеводы своим умищем, — я привлёк, но к нужному для меня результату это не привело. А какой мне нужен был результат? Остаться в Царицыне, и лучше всего, при воеводе. Но, не «срослось».

Как нас встретят в Астрахани? Не пошлёт ли Горчаков тамошнему воеводе весточку, чтобы тот «прищучил нас»? Казаки, посланные атаманом ниже по течению, для того и были отправлены, чтобы перехватить гонца, но мало ли?

Атаман, как я видел, не верил царским наместникам и предпочитал действовать силой. В Астрахани гарнизон поболее будет, но не думаю, что свыше тысячи сабель. А Тимофей сказал про полторы тысячи казаков. Приврал, наверное, но, судя по количеству стругов, пришедших вслед первым, то на то и выходит… А может приврал в меньшую сторону? Ха-ха…

«Сидение» на Азове, в котором участвовал Тимофей в тридцать седьмом году, когда мать Стёпкина ещё была жива, закончилось ничем и масса обнищавших казаков вернулась кто на Днепр, а кто на Дон. Вот их-то и вёл за собой Тимофей в Персию по решению казачьего круга, так как грабить окрест уже было не кого. Почти до Воронежа, Тулы и до Рязани добрались казачьи банды. Для этого, как я догадался, ходил два года назад Тимофей в Персию, а не за зипунами. Договариваться с персидским шахом о поступлении казаков на службу.