Все зависит от нас - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 66

Я отвернулся в сторону от той шестерки, чтобы чуть-чуть отвлечься и не начинать разборок в камере. Хрен его знает, как все повернется. А ну как и урки захотят поучаствовать? Если все скопом навалятся – то на ноль в момент помножат. Так что будем сидеть тихо и ждать завтрашнего дня. Всяко-разно на допрос должны будут вызвать. Хотя мне непонятно, почему нас вообще сюда сунули. Ведь посчитали именно за шпионов, а закинули в общую камеру. Но с другой стороны, скорее всего просто не поверили, что мы можем быть разными шпионами-диверсантами. Судя по окружающей меня публике, они могли при взятии говорить, что у них папа – Гитлер, лишь бы на месте не пришили. А там пойдут допросы, протоколы, глядишь, и удастся жизнь сохранить… В принципе, наверное, так и есть. А из-за того, что мы говорили по-русски, нас, невзирая на французские документы, запихнули именно сюда. Непонятно только, откуда в Бургасе столько русскоговорящих? Особенно полицаев? Или они так драпали, что с Румынии до Болгарии добежали и не заметили? Хотя какая разница… Я пихнул в бок Птицына и сказал:

– Давай-ка, Игорь, поспим. Только массу давить предлагаю по очереди – мало ли что?

– Тогда спи первый – я не хочу…

Ну первый так первый. Подняв воротник куртки, я втянул голову в плечи и, привалившись к теплому боку товарища, закемарил. Потом мы с ним поменялись и незаметно наступило утро.

Глядя на оживление, которое с первыми лучами солнца посетило камеру, я спросил у вчерашнего соседа:

– Чего все так суетятся? Экзекуция готовится?

Тот, сделав вид, что не помнит вчерашней обиды, ответил:

– Не… Какая экзекуция? Мы же не у немцев. Завтрак сейчас будет, вот и зашевелились.

Угу… Понятно. Утренний жор – дело, конечно, хорошее, хотя я сильно сомневаюсь, что будут какие-нибудь разносолы. Но даже баланды мы с Игорьком не дождались, потому что в камеру вошел старший сержант с бойцом и, глядя в бумажку, запинаясь на иностранных фамилиях, сказал:

– Дюбуа и Ферне – на выход!

Мы с Птицыным переглянулись и, расталкивая народ, пошли к дверям. Сержант, оглядев нас, уточнил:

– Вы, что ли?

– Так точно…

Собеседник фыркнул и сказал, обращаясь к солдату:

– Видишь, Голубев, как эти падлы маскируются. Даже документы себе иностранные справили, но один хрен попались!

Потом нас вывели из камеры и солдат, взяв на изготовку ППС, скомандовал:

– Руки за спину, не оглядываться! Шагом марш вперед!

Пройдя несколькими коридорами, мы поднялись по лестнице, где нас и разделили. Боец повел Игорька дальше, а меня сержант завел в кабинет и доложил:

– Арестованный доставлен.

Вышел, прикрыв за собой дверь и оставив пленного. один на один со старшим лейтенантом, сидящим за большим столом. Я не успел удивиться, что следак один, как из соседней комнаты появился здоровенный старшина, который пихнул меня к табурету и приказал садиться. Ну вот теперь все нормально – и допрашивающий, и силовая поддержка при нем. А то поначалу мне даже странным показалось одиночество старлея. Старшой тем временем, покрутив мой отобранный при задержании липовый документ в руках, отложил его в сторону и, потерев красные воспаленные глаза, спросил:

– Что вы делали на корабле?

– Я на нем приплыл из Франции. Мы с товарищем воспользовались услугами капитана этого судна, который и провез нас в Болгарию. Плыли, прячась в потайной каюте, поэтому во время захвата нас и не заметили.

– Та-а-к… А этот паспорт ваш?

– Это «липа». Мне ее сделали подпольщики в Леионе.

Старлей, откинувшись на спинку стула, несколько секунд молча смотрел на меня. Потом, достав папиросу, постучал ее о пачку и закурил. Выпустив клуб дыма, продолжил допрос:

– Очень интересно… Если это «липа», то как ваше настоящее имя?

– Лисов Илья Иванович. Три месяца назад я входил в состав спецгруппы ставки Четвертого Украинского фронта. Но потом был отозван в Москву. Выполняя задание во Франции, в результате провала был лишен возможности штатной эвакуации. Поэтому пришлось воспользоваться помощью бойцов Сопротивления. Все это, так же как и мою личность, может подтвердить генерал-полковник Колычев, который сейчас находится в столице.

Старший лейтенант слушал, криво улыбаясь, но не перебивал. А когда увидел, что я уже высказался, уточнил:

– Ага, то есть ты предлагаешь мне связаться с Москвой, затребовать целого генерал-полковника и сказать, что его человек нашелся? А не слишком ли фантастично звучит твоя история? Я бы еще понял, если б ты выдавал себя за бывшего пленного, который сбежал из лагеря и партизанил во Франции, а теперь решил двинуть на соединение со своими. Но лагерного номера у тебя, скорее всего, нет, поэтому ты и придумал такую историю. Зачем вот только – я не пойму. Поэтому задаю вопрос по новой – твое имя, фамилия и что ты делал в порту?

М-да… честно говоря, я бы и сам не поверил в такую историю, тем более что детали и прочие нюансы раскрывать этому СМЕРШевцу не могу. А он подобной чухни, наверное, по самые гланды уже наслушался. Я тоже как-то был свидетелем, когда ребята из контрразведки четверых ухарей раскручивали. Те себя за героических партизан выдавали. А потом выяснилось, что они не просто полицаями были, а еще и во вспомогательную зондеркоманду входили…

И в Москву старлей, конечно, звонить не будет. Во-первых, не его уровень, а во-вторых, если из-за каждого пленного, который несет подобный бред, теребить начальство, то этому следователю не просто карьеры не видать, а все может закончиться должностью участкового где-нибудь на Крайнем Севере. Хорошо еще, что я Берию не затребовал, а то бы сразу по мордасам заполучил. Старшой посчитал бы это за издевательство и в дело тут же включился старшина, сопящий за спиной. Но следователь, похоже, парень не дурной, во всяком случае не похож на некоторых, которые тупо на горло берут и с воодушевлением выбивают показания из арестованных. Так что можно будет попробовать его убедить хотя бы на свое начальство выйти. То есть он, конечно, по-любому доложит, но в камере сидеть и баланду хлебать, пока они разберутся, что к чему, я совершенно не хочу. Поэтому очень надеюсь, что все выяснится при первом допросе. А для этого надо сохранять спокойствие и не сильно давить на следака, который опять подал голос:

– Что, теперь решил молчать?

– Никак нет. Я подполковник госбезопасности Лисов Илья Иванович. Во Франции выполнял секретное задание командования. Если вы, товарищ старший лейтенант, доложите обо мне хотя бы своему начальству, то моя личность выяснится быстрее.

Потом я несколько сбился с размеренного тона и гораздо бодрее заговорил:

– Слушай, старлей, неужели от нашего Четвертого тут никого нет? Ну не весь же фронт в резерв вывели? Может, хоть кто-то остался? Меня многие знают. Генерал Левин – начальник СМЕРШ фронта, генерал Ордынцев из армейской разведки, генерал-майор Гусев. Ребята с главного разведуправления… Не хочешь на Москву выходить – я тебя понимаю. Но на них-то можно выйти? В конце концов ведь все выяснится, но я сегодня ночью этих сук из РОА чуть не удавил. Так что в дальнейшем боюсь не сдержаться. Да и вообще…

Старшой слушал внимательно, постукивая пальцами по столу и кусая губу. Потом поднял руку, призывая меня заткнуться, и спросил:

– А второй, тот, который с тобой вместе был, он кто? Тоже из Москвы?

– Нет, вот он как раз – лагерник. Они во Франции шорох наводили, не давали фрицам спокойно дышать. Там отряд из бывших наших военнопленных действовал. И еще как действовал! Эти ребята мне и помогли в живых остаться.

– А почему не все с тобой ушли, а только он?

– Ммм… Как сказать… У него жена с маленьким ребенком в Куйбышеве остались. Остальные-то или детдомовские, или родственники погибли, или просто более спокойные. А Птицын сильно за своих переживал, вот и рискнул со мной отправиться. Оставшиеся же бойцы приняли решение идти на соединение с нашими, когда фронт ближе подойдет. Да и тем путем, что мы уходили, толпу не вывезешь. Два человека – край…