Последний конвой (СИ) - Саморский Виктор Романович "Samorsky" - Страница 14

Впрочем, погрузка, отправление, у начальника экспедиции и секунды свободной не было. «Врач на борту? Так точно! Ну и славно».

Вот и пришло время для первого знакомства…

Я аж заслушалась, очень красиво и витиевато у него материться выходило. Прямо соловей! Пришлось прервать многословие, и доходчиво объяснить, что в данном случае я не женщина, а врач. То есть, существо бесполое. И заводить шашни, только ради того, чтобы узнать, как выглядит какой-нибудь член его команды без штанов, мне не особо интересно. Уж чего-чего, а голых задниц за свою многолетнюю практику насмотрелась предостаточно, и с огнестрелом, и в обмороженном виде, и с омертвением тканей.

Ознакомившись с моими документами, немного успокоился, и кажется, смирился. Высадить меня он уже не сможет — просто некуда. Теперь ближайший порт — Африка. А разворачивать судно и возвращаться обратно, недостаточно веский повод. Да и врача на замену за пять минут не найдешь, придется экспедиции задержать на неделю, а то и на две. А это недопустимо. Зима считай на исходе, а летом в Африку соваться — самоубийство. Так что придется ему терпеть меня и дальше, конвой без врача не обойдется.

Вечером представил своей разношерстной команде. Что ни говори, а мужиков подобрали опытных и серьезных, ну и для разнообразия, немного разбавили группу зеленой молодежью. Чтобы было кому на побегушках…

С «фашистами» оказалось сложнее, все как на подбор матерые головорезы, я бы даже сказала — волкодавы. Посмотришь и страшно делается, честно слово, просто мороз по коже. Я вояк немного недолюбливаю, но что поделаешь, лечить придется всех. Пару — тройку молоденьких лиц заприметила, но хмурых и неразговорчивых.

Моему назначению обрадовались далеко не все. Те, кто постарше, уж точно были не в восторге, женщина на корабле и в экспедиции, — первая причина для драк и ссор. Внутренние конфликты группы должно пресекать на корню, внешних угроз хватает выше крыши. А те, что помоложе, похоже, затеяли тотализатор, кто быстрее всех со мной переспит.

Ну-ну, наивные, посмотрим, что из этого выйдет…

Да вряд ли кто решится, Родион пригрозил лично член отстрелить нарушителю спокойствия, если в отряде начнутся проблемы из-за дележа единственной женщины. И меня застращал, не посмотрю, говорит, что вы врач, или в расход или за борт.

Суровый мужик! Есть в нем что-то такое, интересное…

Глава 7

Иваныч

Петр просыпается резко, словно от толчка, первым же осмысленным действием смотрит в окно — на улице еще глубокая ночь и несмотря на поздний час, кто-то яростно колотит во входную дверь.

— Петя, мне страшно — слабым голосом шепчет жена. Копошится и стонет в кроватке дочка. Он всегда называл ее «Мелкая», не по имени — Танюшка, а вот так, — милым, забавным прозвищем. Потому что родилась недоношенной, маленькой и слабенькой. Поздний брак — поздний ребенок. Врачи только развели руками — скорее всего не выживет. Нет оборудования, нет специалистов, нет лекарств.

Девочка и правда очень часто болела, но назло всем злым языкам умирать не собиралась, а уверенно росла, прибавляла в весе, постепенно превращаясь в настоящую принцессу.

— Да кого там принесла нелегкая? — недовольно бурчит Петр, садится в кровати и не спеша натягивает брюки. Мозги словно ватные от постоянного недосыпа, отмороженные пальцы не слушаются, в голове привычно пульсирует боль, тупым сверлом ввинчиваясь в левый висок.

— Только задремал и на тебе, опять что-то приключилось. Сколько можно? Дадут мне хоть когда-нибудь выспаться по-человечески?

В двери стучат сильнее. Грубо, нагло, уверенно.

— Немедленно откройте! — из-за двери приглушенно звучит голос, привыкший к беспрекословному подчинению, — Во имя человечества!

Сердце екает в груди, пропускает удар, по спине маленьким паучком ползет холодок страха. Петр в растерянности мечется по комнате, не зная, что предпринять. Мозг напрочь отказывается принимать происходящее за реальность.

Это сон. Это просто кошмарный сон!

С улицы уже не стучат, а бьют прикладом в дверь. Игнорировать дальше невозможно, всех соседей перебудят. А потом выбьют входную дверь и откроют огонь на поражение. С чекистами шутки плохи…

Когда-нибудь это должно было произойти.

Людмила зажимает ладошкой рот, в глазах застыл немой крик.

Так, спокойно, Петр, не паникуй, если будет обыск, в доме ничего запрещенного нет. Ты же не настолько глуп, чтобы хранить компромат. А остальное… да пусть еще попробуют доказать.

— Считаю до трех, — грозно рычат с улицы, — Р-р-а-з!

Времени на размышление больше нет. Метнулся в коридор, как есть, наполовину раздетый. Дважды быстро повернул головку ключа, рванул входную дверь на себя. На улице темно, ливень шпарит как из ведра, ни черта не видно уже в двух шагах. Какой-то беспросветный мрак…

Призрачная потусторонняя фигура возникает в дверном проеме. Черная форма, блестящие пуговицы, начищенные до инфернального блеска сапоги. Сомнений нет — ЧеКа.

— Петр Иванович Корольков?

В горле перехватило, не смог выдавить ни слова, только слабо кивнул.

Высокий, худой, с вытянутым как у лошади лицом, делает шаг в распахнутую дверь, вскидывает костлявую руку с длинными уродливыми пальцами. На долю секунды перед глазами мелькают золотым тиснением страшные буквы — «Служба Безопасности Метрополии». Больше ничего не рассмотреть, служебное удостоверение исчезает из поля зрения так же быстро, как и появилось. Незнакомец делает еще один уверенный шаг, плечом оттесняя в сторону. На светлом линолеуме остаются грязные отпечатки подошв.

Петр растеряно смотрит на пол и пытается сообразить, что делать дальше? Как себя вести? Что говорить?

Следом за опером заходят двое сопровождающих, видимо конвойные, по знакам различия ничего не понять. Один с АКСУ наперевес, второй с маленьким, импортным автоматом, скорее всего конфискованным у эмигрантов, в гетто крутится немало списанного натовского оружия. Холеные рожи не блещут интеллектом, пустые, равнодушные к чужой судьбе глаза, смотрят насквозь, почти не мигая. Не люди, а функции на государевой службе.

По коже пробегает нервный озноб, противный липкий пот выступает на лбу. Паучок, блуждающий по спине, вырастает до размеров среднеазиатской фаланги и уверенно топчется в районе поясницы.

— Собирайтесь, пойдете с нами.

— Я арестован?

Презрительно-надменный, обжигающий арктическим холодом взгляд стальных зрачков.

— Я не уполномочен вести философские диспуты. Собирайтесь!

«Мелкая» едва слышно ворочается и всхлипывает во сне. Один из сопровождающих привлеченный звуком молниеносным движением вскидывает автомат. Сквозь срез ствола на детскую кроватку смотрит смерть…

Петр поспешно шагает вперед, загораживая дочку собой. Совершенно бессмысленный, рефлекторный жест, тело человека не сможет остановить пулю, выпущенную из автомата Калашникова с расстояния в один метр.

— Собирайтесь, — произносит ледяным тоном высокий, и добавляет после небольшой паузы уже с обычной интонацией, — Петр Иванович, не тяните время.

Петр быстро напяливает первую попавшуюся под руку одежду, бросает прощальный взгляд на зареванную и перепуганную до чертиков жену. Притихшая и побледневшая Танюшка маленьким волчонком таращится сквозь железные прутья детской кроватки.

Все-таки разбудили, сволочи!

Глазищи огромные, губки сжаты в узенькую полоску, смотрит не мигая.

Надо же, такая малая, а все понимает.

Щелчок застегиваемых наручников, грубый тычок в спину.

— Пошел!

Косые струи дождя перечеркнули жизнь на две неравные половинки…

Только не поскользнуться в луже, могут застрелить под предлогом попытки побега.

Черный фургон припаркован возле самой дорожки, марку машины не разглядеть в темноте. Наверняка из городской управы. Впрочем, да откуда же еще?

Сверкает молния, осветив широко распахнутую заднюю дверь, с маленьким окошком, забранным снаружи самодельной решеткой.