Отражение (СИ) - Ярошинская Ольга - Страница 40

Она не хотела делиться силами, переметнулась к своему чару. Пришлось надавить.

Но зачем ей нож?

Первый незаметно потянулся рукой за спину и аккуратно вытащил кинжал из-за пояса. Мельком глянул на сиплого. Если сделать все быстро, то когда Шрам вернется, все будет кончено. Разговоры о королеве ночи не утихают, а только крепнут. Сумеречное сопротивление все охотней идет за Шрамом. Часть их сил уже выдвинулась к дому Альваро, хотя он, Первый, не отдавал приказа. Пора напомнить, кто тут главный.

— Мэдерли, — произнес он, вложив в голос побольше строгости. — Ты забыла, кто на самом деле твоя семья? Ты провинилась, но мы готовы тебя простить. Ты одна из нас.

Поднявшись, он шагнул к вешалке, тень под которой показалась особенно густой, ткнул наугад кинжалом, пропоров куцее пальтишко.

Рут взвизгнула, отпрянув к стене, зажала руками рот, и Первый, сообразив, метнулся к тетке и приставил кинжал к ее шее. Мэди всегда была жалостливой, а тетку полюбила как родную. Не диво — та ее растила как свою.

— Мэ-э-э-ди, — протянул Первый, прижавшись к стене и загородившись теткой как щитом. — Покажись. Давай сядем и спокойно поговорим.

Хватит с него разговоров. Пусть только снимет чары. Он прирежет и тетку, и Мэди, а потом пырнет сиплого и вложит нож ему в руку. Скажет — подсыл от Красных Псов. Некоторые за щедрую монету готовы родную мать удавить, не то что царицу ночи.

— Ну же, Мэдерли, — произнес Первый, вжав лезвие сильнее — только чтобы пустить кровь. — Ты всегда была послушной девочкой.

Пока не встретила чара. Точно как ее мать.

— Ты хочешь меня убить? — спросил он и усмехнулся. — За что? За то, что я спас тебя? За то, что дал тебе кров? За то, что заботился о тебе как о родной дочери?

Когда-то он жалел, что дочь Элии не от него. Те времена давно прошли. Все сложилось так, как надо. Он знал о ковре оракулов, об узоре, в котором можно найти судьбу каждого. Нить его жизни станет главным узором.

— Ты не сможешь этого сделать, Мэдерли, — сказал Первый.

А вот он способен на все. Даже перекроить целый мир.

Тетка шумно дышала, ее пушистые волосы лезли в нос. Сиплый дернулся было к ним, но понятливо опустил тощий зад на скамью, стоило выставить в его сторону нож. Первый поводил острием, точно пытаясь подцепить тень. Если б кто заглянул в оконце, то решил бы, что он сошел с ума. Но вот половица скрипнула снова, и на сухом дощатом полу проявился влажный след. Зря Мэди бросила чаромобиль и пробиралась сугробами — только ноги промочила.

— А ну, сядь и не дергайся, — приказал он сиплому, который вновь подобрался, как тощий пес, готовый ринуться в драку. Точно псина: тарелка горячего супа — и вот уже купили с потрохами всю его облезлую душу.

Свет вдруг ударил в Первого и, отразившись от артефактов, заплясал под отсыревшей побелкой, напугал паука в дальнем углу, и даже щербатая посуда заблестела как новенькая.

— Не выйдет, — осклабился Первый. — Чары на меня не подействуют.

Он носил под одеждой кольчужку из зачарованных зеркал. От нее дико чесалось под мышками, а иногда острые края царапали кожу до крови, но Первый был в ней неуязвим.

— Что теперь? Воткнешь нож мне в сердце? Ты уже ранила меня, когда променяла на чара. Точно как твоя мать. Ты такая же предательница, Мэди. И точно так же чар тебя бросил, правда? Только возникли проблемы — и ты больше не нужна.

Если она раскается, искренне попросит прощения, докажет свою лояльность и поделится тьмой, то, быть может, он оставит ее пожить какое-то время.

Однако дальше произошло нечто совсем неожиданное. Руку с кинжалом дернуло, а нос хрустнул и взорвался ослепляющей болью. Перед глазами потемнело, и только чудом Первый удержал оружие и ушел от следующего удара. А может, его прикрыла Рут, которая неуклюже топталась на месте, пока сиплый не уволок ее в свой угол.

Первый взмахнул ножом наугад, шарахнулся на кухню и швырнул в дверной проем горсть муки. Белое облако взвилось и на миг окутало тень волшебной пыльцой.

— Ты не Мэди, — сообразил он то, что мог бы понять и раньше: влажный след на половице был слишком большим. А силуэт, растаявший в дверях, никак не мог принадлежать хрупкой девчонке.

Еще один удар опрокинул Первого на спину, загремела посуда, плечо обожгло каким-то варевом. Через миг оно полетело в нападавшего.

Суп с фрикадельками, жаркое, запеченный картофель — все летело в сторону невидимки, позволяя хотя бы на миг понять, где тот находится. Однако тень двигалась слишком проворно, и лишь раз удар вышел удачным, когда Первый запустил в нее те самые бубочки вместе с чесночным соусом.

Нападавший выругался мужским голосом и влепил Первому оплеуху, от которой вновь помутнело в глазах.

Первый согнулся и тараном полетел в невидимку. Главное поймать его, а потом показать наглядно, что и у чаров по венам течет такая же красная кровь. Останется ли она невидимой после того, как этот дурень умрет?

Однако тень юрко увернулась, и Первый вылетел в зал. Попытался вновь перехватить Рут и выставить ее как живой щит, но сиплый прикрыл ее своей костлявой грудью. Тем хуже для него. Первый замахнулся кинжалом, и в запястье впились железные пальцы.

Первый дернул головой назад, ударив затылком по зубам. Локтем под дых, кулаком с разворота в челюсть. Рука, что держала его запястье давала ориентир, а дальше он действовал по наитию. Нападавший — рослый парень, крепкий и быстрый. Но ему явно не приходилось выживать на темных улицах Сумерек. Не приходилось выгрызать себе путь к солнцу.

Первый вцепился зубами в державшую его руку и рванул человеческую плоть.

Кровь была красной, горячей, соленой. Подсечка — и вот уже тень с грохотом валится на пол, но успевает откатиться в сторону, когда в доски впивается нож.

— Мэди, берегись! — Рут, дурная баба, так и не поняла, что его противник ростом с молодого лося и кулаки у него как копыта.

Пальто на вешалке покачнулось, и Первый кинулся туда. Схватил тень поперек ребер, толкнул, сжал пальцами горло… Успел ощутить, как дернулось плечо для замаха и перехватил руку. Ударил ее о стену и из разжавшихся пальцев выпал нож — с поцарапанной белой рукояткой.

Еще не хватало, чтобы его, Первого, прирезали кухонным ножом как какую-то курицу.

Кулак впился в ребра, но Первый лишь сжал пальцы сильнее, чувствуя, как в ладонь давит кадык. Следующий удар был уже слабее. Жаль, он не увидит, как гаснут глаза этого чара. Как свет уходит из него навсегда.

— Мэди! — отчаянно кричала Рут. — Мэдерли! Убери руки, дурак, он убивает мою девочку! Мэди!

Дверь снова распахнулась, впуская холодный ветер, и Первого словно снесло сквозняком. Он растянулся на полу, и пальцы, только что сжимающие чужую шею, обхватили рукоятку кинжала. Первый взвился на ноги и бросился на того, кто встал у него на пути.

Это произошло так быстро.

Как будто нить его судьбы в один миг перерезали острыми портновскими ножницами.

Взмах, удар — и его сердце дернулось и остановилось.

Липкий холод быстро пополз по ногам вверх. Он так не любил холод.

— Ты? — выдохнул он.

— Мэди — наша надежда, — сурово сказал Шрам, выдернув нож из его груди, и кровь потекла с широкого лезвия на пол, собираясь в глянцевую кляксу. — Она осветит ночь. Не ты.

— Я — Первый, — пробормотал он через силу.

— Тебя зовут Томас, — произнес Шрам имя, которое давно стерлось из памяти.

Холод окутал его целиком, как будто Первый упал в рыхлый снег, и тот поглощал его быстро и жадно, укрывал плотным вязким покрывалом как пожухлую траву.

Он уже не увидел, как Рут метнулась к невидимке, как сиплый поднял кухонный нож и, рачительно обтерев лезвие рукавом, вернул на стол, как Шрам наощупь нашарил плечи тени, помогая встать, и удивленно спросил:

— А ты еще кто такой?!

Глава 16. Перекресток

Веник взял след почти сразу же: покрутился у брошенного чаромобиля и уверенно потрусил по разбитой дороге, опустив коровью морду к серому снегу и шлепая копытцами, за которыми оставались широкие следы когтистых лап.