Донья Барбара - Гальегос Ромуло - Страница 5

– Хорошо, я буду ждать вас, – согласился Сантос и на следующий же день отбыл в Альтамиру.

В пути при виде пустынной равнины множество мыслей приходило ему в голову: остаться в имении и бороться с врагами, защищать как свои собственные права, попранные доньей Барбарой, так и чужие, попранные другими касиками, бороться с природой, с нездоровым климатом, губившим расу льянеро, с наводнением и засухой, круглый год оспаривающими друг у друга землю, с пустыней, препятствующей проникновению цивилизации.

Но пока это были даже не намерения, а всего-навсего размышления, теоретические рассуждения, и на смену одной мысли, оптимистической, тут же приходила другая, противоположная.

– Для осуществления всех этих идей требуется нечто большее, чем воля одного человека. Что изменится, если удастся покончить с самоуправством доньи Барбары? На ее место придет новый касик. Прежде всего необходимо изменить условия, порождающие это зло, а для этого нужно заселить Равнину. Но чтобы заселить ее, нужно оздоровить, а чтобы оздоровить, надо заселить. Заколдованный круг!

И вдруг все меняет простой дорожный случай: встреча с Колдуном и слова хозяина барки об опасностях, которым он, Сантос Лусардо, может подвергнуться, если встанет на пути грозной доньи Барбары. Рассудительность уступает место внезапно вырвавшейся на свободу горячности, и его охватывает жажда борьбы.

Это была та самая фамильная склонность к необузданной воинственности, которая явилась причиной упадка семьи Лусардо, с той только разницей, что он подчинял эту воинственность определенной идее. Для него смысл борьбы против доньи Барбары, детища и олицетворения своего времени, заключался не только в спасении Альтамиры, а и в уничтожении сил, мешающих процветанию всей Равнины.

И он ринулся в бой не раздумывая, с порывистостью потомков кунавичанина, людей сильных и решительных, но вдобавок к этому у него были идеалы цивилизованного человека, которых недоставало его предкам.

III. Погубительница мужчин

Из-за Кунавиче, из-за Синаруко, из-за Меты! Из-за дали дальней, как говорят льянеро Арауки, для которых тем не менее все всегда «тут близехонько, вон за тем леском», явилась злосчастная гуарича [18]. Дитя, зачатое в минуту насилия белого авантюриста над угрюмо-чувственной индианкой, она не помнила своего племени, затерявшегося где-то среди покрытых темной тайной девственных земель.

Иногда в глубине ее сознания смутно вырисовывались первые воспоминания детства. Она видела себя в пироге, бороздящей большие реки оринокской сельвы. На борту шестеро мужчин. Капитана она называет ласково «таита [19]», хотя он обращается с ней так же, как все остальные, кроме старого проводника Эустакио, – пристает с животными ласками, грубыми шлепками и поцелуями, от которых разит водкой и чимo [20].

Под видом законной торговли от Сьюдад Боливара до Рио-Негро экипаж занимался разбоем. Пирога пускалась в плавание, груженная бочками с водкой и тюками безделушек, дешевых тканей и несвежих продуктов, и возвращалась набитая саррапией [21] и балатой [22]. В одних поселках, выменивая это ценное сырье на свои товары, хозяин и матросы ограничивались тем, что обманывали индейцев; в других местах они выскакивали на берег налегке, с карабином через плечо, и тогда на пахучей саррапии и черной балате, принесенных к пироге, появлялись пятна крови.

Как-то вечером, перед самым отплытием из Сьюдад Боливара, к хозяину пироги подошел юноша с изможденным от голода лицом, в нищенском одеянии. Барбарита уже приметила его. Он часто стоял на краю причала и жадно смотрел, как она готовила пиратам обед. Он назвал только свое имя – Асдрубал – и попросил капитана:

– Мне необходимо попасть в Манаос, но у меня нет денег. Будьте добры, довезите меня до Рио-Негро, я отработаю. Могу быть полезен в любом деле, от кашевара до счетовода.

Мягкий в обращении, покоряющий привлекательностью, характерной для интеллигентного бродяги, он произвел хорошее впечатление на капитана, и тот взял его на пирогу кашеваром, чтобы дать отдохнуть Барбарите. Таита начинал поглядывать на метиску: ей уже исполнилось пятнадцать лет, и она была очень хороша собой.

Пирога шла своим рейсом. В минуты отдыха и по вечерам, когда все располагались на берегу, вокруг костра, Асдрубал рассказывал забавные случаи из своей бродячей жизни. Барбарита умирала со смеху, но едва он прерывал рассказ, наслаждаясь этим непринужденным, звонким смехом, она мигом умолкала, опускала глаза, и ее девственную грудь охватывал сладостный трепет.

Однажды она шепнула ему:

– Не смотри на меня так – таита все видит.

В самом деле, капитан уже начал раскаиваться, что взял па пирогу юношу, чьи услуги могли ему дорого обойтись, особенно те, о которых он и не думал просить, – обучать Барбариту грамоте. Асдрубал преподавал весьма усердно. Показывая Барбарите, как пишутся буквы, он держал ее руку в своей, и уроки быстро сближали молодых людей.

В один из вечеров, окончив занятия, Асдрубал поведал ей о пережитых им горестях: о тирании отчима, принудившей его покинуть материнский дом, о своих грустных приключениях, о бесцельных скитаниях, о голодовках и сиротстве, о тяжелом труде на рудниках Юруари, о борьбе со смертью на больничной койке. Под конец он поделился с пей своими планами: он едет в Манаос в поисках счастья, надеется найти там работу и оставить надоевшее бродяжничество.

Он хотел сказать еще что-то, но не сказал и устремил взгляд на реку, скользившую между лесистых сумрачных берегов.

Ей стало ясно, что она не занимает в его планах места, какое рисовала себе в мечтах, и ее прекрасные глаза наполнились слезами. Так они просидели долго. На всю жизнь сохранила она в памяти этот вечер. Вдали, в глубокой тишине, слышался хриплый рев Атуреса [23].

Неожиданно Асдрубал, взглянув ей в глаза, спросил:

– Ты знаешь, что капитан намеревается сделать с тобой? Потрясенная, как внезапным ударом, страшной догадкой,

она воскликнула:

– Мой таита?!

– Этот человек недостоин такого слова. Он хочет продать тебя турку.

Речь шла об одном сирийце, садисте и прокаженном, разбогатевшем на добыче и продаже балаты. Он жил в глубине оринокской сельвы, вдали от людей, пожираемый болезнью и окруженный гаремом молоденьких индианок, похищенных или купленных им у родителей не только для насыщения похоти, но и для того, чтобы, заражая других, удовлетворять свою ненависть неизлечимо больного ко всему здоровому.

Из разговоров матросов Асдрубал узнал, что во время предыдущего рейса этот Молох каучуковых лесов предлагал за Барбариту двадцать унций золота, но сделка не состоялась. – капитан надеялся выручить больше. Теперь было нетрудно добиться этого: за несколько месяцев девушка превратилась в ослепительно красивую женщину.

Барбарита и раньше догадывалась об уготовленной ей судьбе, но до сих пор окружающая мерзость вызывала у нее лишь смешанное чувство страха и удовольствия от жадных взглядов мужчин, находившихся рядом с ней на пироге.

Теперь же любовь к Асдрубалу пробудила ее душу, прежде как бы окутанную могильным мраком, и его слова потрясли девушку.

«Спаси меня! Увези с собой!» – готова была крикнуть она, как вдруг увидела приближавшегося капитана.

Капитан держал в руках карабин и, подойдя к Асдрубалу, сказал:

– Вот что, парень. Я вижу, болтать ты умеешь, посмотрим, справишься ли ты с серьезным делом. Жаба отправляется за саррапией, которую индейцы приготовили для нас, и ты пойдешь вместе с ним. – Он вложил в руки юноши винтовку. – Это тебе для защиты, если индейцы нападут.

Когда он вставал, Барбарита попыталась задержать его умоляющим взглядом. Он незаметно подмигнул ей и, решительно поднявшись, отправился вслед за Жабой. Асдрубал знал, что Жаба был старшим помощником капитана, его правой рукой, и что ему поручались всякие грязные дела; именно поэтому и нельзя было проявить малейшего признака страха или выказать неповиновение капитану. Сейчас у него была хоть винтовка и против него всего один человек, в то время как останься он в пироге, их было бы пятеро. Барбарита долго смотрела вслед юноше, не в силах оторвать глаз от узкой бреши в стене леса, где он скрылся.