Донья Барбара - Гальегос Ромуло - Страница 35

Целыми днями она без цели носилась верхом по саванне, давая выход избытку сил, который порождала возбужденная жаждой любви чувственность сорокалетней женщины, опьяненной солнцем, вольным ветром и степными просторами.

Радость делала ее даже щедрой. Однажды она полными пригоршнями стала раздавать пеонам деньги на развлечения. Они рассматривали монеты, пробовали их на зуб, бросали о камень и никак не могли поверить, что деньги не фальшивые. Как можно не усомниться в щедрости доньи Барбары, зная ее скаредность?

Она задумала устроить настоящее пиршество в честь Сантоса Лусардо, когда тот приедет в Эль Миедо на очередную вакерию. Она хотела вскружить ему голову лестью и почетом и готова была пустить на ветер все свое состояние, лишь бы он и его вакеро остались довольны и раз навсегда кончилась вражда между владельцами и пеонами двух поместий.

Ей не давала покоя мысль стать возлюбленной этого человека. Как же не похож он на тех, кого она знала прежде, на Лоренсо Баркеро с его отталкивающей чувственностью и на прочих грубых скотов – ее любовников. Когда она сравнивала их с Сантосом Лусардо, ей становилось стыдно. Зачем.она позволила себе опуститься до объятий развратных и неотесанных мужланов, когда на свете существуют такие, как Сантос Лусардо! О, этот не потеряет рассудок от одной улыбки!

Как-то ей пришло в голову прибегнуть к ворожбе, попросить послушных ее воле злых духов помочь ей и потребовать от Компаньона, чтобы он привел к ней непокорного мужчину. Но она тут же с отвращением отвергла эту мысль. Женщина, пробудившаяся в ней в то утро, в Темной Роще, была уверена в своей силе.

Но время шло, а Сантос Лусардо не появлялся. Ее вера в свои чары стала понемногу слабеть, хотя она, по-прежнему нарядно одетая и готовая в любую минуту встретить гостя, целыми днями прогуливалась по галерее дома, скрестив руки на груди и задумчиво опустив глаза, или часами простаивала у ограды, глядя вдаль, в сторону Альтамиры. Изредка она выезжала в саванну, но теперь лошадь уже не возвращалась взмыленной, с окровавленными боками, да и сами прогулки превратились в спокойные, задумчивые блуждания.

Иногда, замечтавшись, она видела не саванну и не Альта-миру, а реку и плывущую по ней пирогу; там впервые слова Асдрубала пробудили в ней хорошие чувства, захлестнувшие сейчас ее пресыщенное жестокостью сердце.

Наконец однажды утром она увидела, как Сантос Лусардо приближается к ее дому.

– Иначе и не могло быть, – сказала она себе.

И в тот момент, когда она произносила эти слова, – слова женщины, исполненной предрассудков, верившей в свою сверхъестественную силу, – глубокая, скрытая сущность ее души снова взяла верх над едва зародившимся стремлением к новой жизни.

Сантос спешился у самого дома, возле дерева, и, держа шляпу в руке, направился к галерее.

В другое время донье Барбаре было бы достаточно одного взгляда, чтобы понять, как мало надежд сулил этот визит: весь вид Сантоса Лусардо говорил о его умении владеть собой. Но сейчас она не замечала ничего и, прислушиваясь лишь к собственным чувствам, с угодливым радушием вышла ему навстречу.

– Хорошее всегда желанно! Счастливы глаза, увидевшие добро! Входите, доктор Лусардо. Садитесь, пожалуйста! Наконец-то вы доставили мне удовольствие видеть вас в моем доме.

– Благодарю вас, сеньора, вы очень любезны, – ответил Сантос насмешливо и не давая ей возможности продолжать свои излияния: – Я приехал с требованием и с просьбой. Первое касается изгороди, я уже писал вам об этом.

– Вы еще не передумали, доктор? А мне казалось, вы убедились, что это невозможно здесь, да и не нужно.

– Что касается возможности, то она зависит от наших средств. Мои сейчас чрезвычайно малы, и я вынужден повременить с полным огораживанием Альтамиры. Что касается необходимости, то на этот счет у каждого из нас свое мнение. Сейчас меня интересует, согласны ли вы взять на себя половину стоимости изгороди, которая разграничила бы наши владения? Прежде чем избрать иной путь, я хотел бы решить этот вопрос…

– Договаривайте же, – подсказала она с улыбкой. – Полюбовно…

Сантос выпрямился, словно услышал оскорбление, и твердо сказал:

– …без большой траты денег, хотя у вас-то нет в них недостатка.

– Деньги не главное, доктор Лусардо. Судя по всему, вы уже слышали, что я очень богата. Хотя, вероятно, слышали и о моей жадности, не так ли? Но если обращать внимание на слухи…

– Сеньора, – торопливо перебил Сантос, – прошу вас говорить только о деле. Меня совсем не интересует, богаты вы или бедны, есть у вас недостатки, которые вам приписывают, или их пет. Я приехал только затем, чтобы задать вам вопрос и услышать ответ.

– Бог мой! Какой вы строгий человек, доктор! – снова воскликнула она восторженно – не с целью польстить ему, а потому, что ей действительно понравилась его властность. – Не даете шагу ступить в сторону.

Видя, что она становится хозяйкой положения, а он – то ли из-за ее цинизма, то ли еще из-за чего-то, в чем несомненно проявлялся ее сильный в твердый характер, – начинает терять позиции, Сантос отказался от излишней резкости и возразил, улыбаясь:

– Это не совсем так, сеньора. Но прошу вас, вернемся к делу.

– Что ж, будь по-вашему. Мне нравится мысль разгородить наши владения. Изгородь раз и навсегда решит неприятный вопрос о границах, который всегда был неясным.

Последние слова она произнесла таким тоном, что ее собеседник снова едва не потерял самообладание.

– Правильно, – согласился он. – Будем полагаться на факт, если уж не на закон.

– В этом вы должны разбираться лучше меня, ведь вы – адвокат.

– Но не любитель судебной волокиты, как вы могли убедиться.

– Да. Я вижу, вы – удивительный человек. Признаюсь, я никогда не сталкивалась с таким интересным человеком. Нет, нет, не беспокойтесь, я больше не отклонюсь от нашей темы, упаси бог! Но, прежде чем ответить, я должна задать вам один вопрос. Скажите, где вы хотите поставить изгородь? Там, где стоит маканильяльский домик?

– Разве вы не знаете, где я начал устанавливать столбы? Или вы хотите сказать, что граница не на месте?

– Да. Не на месте, доктор.

И она внимательно посмотрела ему в глаза.

– Итак, вы не желаете решить этот вопрос… полюбовно, как вы сами выразились?

– К чему эти оговорки? Почему не просто: «полюбовно»? – произнесла она, придав голосу ласковое выражение.

– Сеньора, – возразил Сантос, – вы хорошо знаете, – мы не можем быть друзьями. Я проявил уступчивость и даже приехал сюда, чтобы обсудить этот вопрос. Но не думайте, что я уже все забыл.

Спокойная уверенность, с какой были произнесены эти слова, окончательно покорила донью Барбару. С ее лица исчезла вкрадчивая, нагловато-кокетливая улыбка, и она с уважением посмотрела на человека, отважившегося говорить с ней подобным образом.

– Доктор Лусардо, а если бы я сказала, что изгородь должна пройти гораздо дальше Маканильяля, там, где проходила граница Альтамиры до возникновения этой вражды, не позволяющей вам считать меня своим другом?

Сантос нахмурился, но снова сдержал себя.

– Или вы смеетесь надо мной, или все это мне снится, – произнес он мягко и с расстановкой. – Насколько я понимаю, вы обещаете вернуть мне земли. Но как вы это сделаете, не задевая моего самолюбия?

– Я не смеюсь, и это не сон. Просто вы еще слишком плохо знаете меня, доктор Лусардо. Вы исходите из того, что для вас очевидно и вам дорого обошлось: я незаконно присвоила ваши земли. Но, если хотите знать, доктор Лусардо, вы сами во всем виноваты.

– Возможно. Однако ваше право на эти земли уже вошло в законную силу, так что лучше не касаться этого вопроса.

– Я еще не все сказала. Прошу вас, выслушайте меня! Известно ли вам, что, если бы я раньше встретила в жизни такого человека, как вы, все сложилось бы иначе?

И снова, как тогда, во время родео в Темной Роще, Сантос Лусардо едва не поддался искушению заглянуть в пучину этой души – суровой и дикой, как равнина, где она обитала, но, как эта равнина, таящей, должно быть, убежища ничем не запятнанной, девственной чистоты, – заглянуть в самую глубь, откуда вырвались вдруг эти слова, исповедь и протест одновременно.