Государев наместник - Полотнянко Николай Алексеевич - Страница 52

Палецкий вышел из-за стола и направился к берегу Камы. Утром предстояло через неё переправляться, и он хотел взглянуть на реку, которую считали соперницей Волги. Вода в ней была темна и быстротечна, немалой была и её ширина, опасны водовороты. Палецкий поёжился от холодного ветерка и пошёл вдоль берега, подыскивая место, где способнее спускать к воде повозки. Через сотню шагов его привлёк запах дымка. Шляхтич миновал заросли ивняка и вышел на поляну, где стояла избёнка, рядом с ней на бревне сидел оборванный мужик и чинил верёвочную упряжь. Заметив Палецкого, мужик рванулся бежать, но ему под ноги из избёнки выбежал голый ребёнок. Мужик замер на месте и смотрел на шляхтича затравленным взглядом. Услышав шум, к нему подошла баба с ребёнком на руках и встала рядом.

– Что вы обочь от других людей живёте? – спросил Палецкий.

Мужик молчал. Задав ещё несколько вопросов, шляхтич понял, что ответов он не услышит, повернулся и пошёл прочь.

– Знамо дело, беглый, – сказал Говоров. – Летом крестьянишки утекают от своих хозяев. У этого новокрещёна, поди, ещё можно сыскать беглых мужиков. Здесь это дело обычное.

За Камой людских поселений не было до самых башкирских и калмыцких кочевий. Скоро должна быть Майна, и шляхтичи стали с пристрастием озирать всё вокруг, начались земли, на которых, должно быть, их поместья. Они шли от Казани уже больше недели через пустые незаселённые земли, сплошь и рядом попадались прекрасные места, где можно было ставить усадьбы, но государев перст указал им именно Майну, и шляхтичи послушно шли туда, куда им было велено.

После завоевания Казанского и Астраханского ханств Московскому государству стали подвластны пустынные, не заселённые людьми земли величиной с пол-Европы. Их надлежало освоить и заселить, но сначала создать мелкие и крупные гнёзда русских поселений, чтобы, опираясь на них, производить переселение людей из центральных уездов. От Камы до Майны и далее было пусто, и полоцким шляхтичам предстояло поставить на безлюдной реке первые усадьбы, распахать целину, укорениться в Заволжье, чтобы им вслед, уже с меньшей опаской, пришли другие.

– Вот и Майна! – сказал подьячий Говоров, указывая рукой на неширокую речку, которая тихо несла свои воды среди невысоких берегов, заросших тальником, камышом и осокой.

Шляхтичи привстали на стременах и заозирались, настал решительный час выбора земли для поместий, и каждый стремился угадать самое удачное и выгодное место.

Лайков поднял коня на дыбы, готовый броситься к дубраве, за которой угадывалось просторное поле, поросшее сочной травой.

– Годи, Сергей! – остановил его Палецкий. – Давайте, други, условимся, чтобы в будущем споров промеж не было, двое едут на ту сторону Майны, двое остаются здесь и все разъезжаются в разные стороны.

– Добро! – крикнул Лайков, пришпоривая коня. – Я свою землю нашёл!

– Кто со мной на ту сторону? – спросил Палецкий.

– Я поеду, – сказал Степанов. – От этого Лайкова надо жить подальше.

– Разбивай здесь стан, – велел Палецкий стрелецкому десятнику. – А я с отказчиком и Степановым пойду за Майну.

Выехав на другой берег реки, Палецкий бросил поводья. Конь остановился, пожевал удилами и, медленно ступая, пошёл, круто забирая вправо, в травяное поле. Степанов направил своего коня в другую сторону, а Говоров поехал следом за Палецким, Ему, старому отказчику помещичьих угодий, не впервой приходилось видеть, как поселенцы, увидев свою землю, приходят в лихорадочное возбуждение, словно нашли сундук с золотом. Вот и Палецкий ехал по своей земле, чувствуя, как его переполняет безграничный восторг от всего, что он видел вокруг. Это широкое и ровное поле, обильно поросшее медоносными травами, эта дубрава, эта берёзовая роща, этот пойменный луг – всё это может, дай он знак подьячему, перейти в его владение, стать собственностью его рода. Но шляхтич не стал торопиться с решением столь важного дела. Он проехал поле вдоль и поперёк, несколько раз сходил с коня и раскапывал землю, каждый раз убеждаясь, что это чернозём, а не глина, как в оставленном полоцком поместье. Обратил внимание Палецкий и на то, что здесь имеется небольшая впадина и ручей, значит, можно будет поставить свою мельницу. Прельстило шляхтича и то, что невдалеке от его владений имелся преобширный чёрный лес, а на усадьбу, крестьянские избы и прочие постройки требовалось немалое число брёвен.

Подьячий Говоров лежал в траве и, лениво хрумкая сухарём, разглядывал кучевые облака, которые стали наливаться предгрозовой синью. Услышав конский топ, он поднялся на ноги. Подъехал Палецкий и, не сходя с коня, объявил:

– Пиши, Говоров, отказную грамоту на эту землю.

– Куда спешить, – сказал подьячий. – Написать недолго, да ты погуляй вокруг, может, что ещё приглянется.

– Нет, беру эту землю! – заявил Палецкий. – Лучше не бывает!

– Смотри не передумай, – проворчал Говоров, забираясь на своего коня. – В другой раз писать не буду. У меня и бумаги и чернил только на одну грамоту.

– Экая незадача, – усмехнулся шляхтич. – На это дело у меня золотой всегда найдётся.

– Тогда поехали! – повеселел подьячий. – Вон, зришь горелый дуб, от него и начнём, вешка приметная, ещё лет сто простоит.

Между дубравой и берёзовой рощей, на краю выбранного шляхтичем поля стоял громадный дуб, вернее, чёрный обгорелый остов от дерева. Возле него Палецкий и Говоров на малое время остановились. Подьячий зажмурил левый глаз, прицелился правым и промолвил:

– Начнём, благославясь!

И тронул коня в сторону рощи. Шляхтич двинулся за ним следом. Проехав немного, он заволновался:

– Стой, Говоров! Как же ты землю меришь?

– А ты на моего коня гляди, шляхтич, – рассмеялся подьячий. – Конь у меня, как и я сам, дошлый отказчик. Как головой махнёт, так есть пять сажен.

– Не может того быть! – изумился Палецкий.

– Не ты первый в сомнении, – сказал Говоров. – Я на спор этим конём не один штоф вина выпил.

– Значит, всё ладно будет? – спросил шляхтич.

– Об этом не горюй, – сказал подьячий. – Земля – не сукно в торговом ряду, я мерю её не в натяг, а слабину даю. Будешь доволен.

Не успели обойти всю землю, как на взмыленном коне примчался Лайков и заторопил отказчика на выбранную им землю.

– Не мешайся, шляхтич! – грозно рыкнул на него подьячий, обнаружив, что под приказным затрапезным обличием скрывается свирепый нрав. – Никуда твоя земля не денется. Отсель хоть день скачи, сломя голову, других помещиков нет. И до тебя дойдёт черед!

От этих слов обычно драчливый Лайков как-то увял и отправился восвояси.

– Пора грамоту делать, – сказал Говоров, когда они объехали выбранную Палецким землю по всему кругу.

Он развязал свою суму, вынул из неё чернильницу, перья, бумагу, сел на пенёк и задумался.

– Что не пишешь? – спросил шляхтич.

– А чем писать? Чернила-то высохли.

Палецкий расхохотался, достал из-за пазухи золотой и кинул подьячему. Тот ловко поймал его на лету и сунул за щеку.

– Начнём, благословясь, – промолвил подьячий и, взяв перо, застрочил по бумаге с такой скоростью, что малограмотному шляхтичу стало не по себе: то ли пишет приказной выжига? А тот на одном дыхании исписал более пол-аршина бумаги, посыпал мелким песком насыпанное, затем сдул его и протянул отказную грамоту.

– Вычти, шляхтич, всё ли ладно, – сказал Говоров и, выплюнув на ладошку золотой, обтёр его рукавом и сунул куда-то вглубь своей одежды.

– Вроде всё верно, – нерешительно сказал Палецкий. – Значит, эта земля теперь моя?

– Твоя, шляхтич, пока великий государь тебя своей милостью жалует. Жалованную и отказную грамоты храни пуще глаза. В них вся твоя жизнь и твоих детей.

Подьячий сложил чернильницу, перья и бумагу в суму и отправился к поджидавшему его Степанову, который уже выбрал землю и торопился получить на неё отказную грамоту.

Палецкий остался на своей земле один. Первые, самые острые чувства уже его покинули, хмельное ощущение восторга сменилось трезвым взглядом на всё вокруг. К работе на земле нужно было приступать не мешкая, и Палецкий, свистом подозвав коня, поехал к стану, который разбил стрелецкий десятник на берегу Майны.