Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Мэтьюз Оуэн - Страница 85

От немедленного нападения на Россию Хирохито и его кабинет министров удерживало еще одно соображение. Поскольку сухопутный путь через Россию был прерван войной, Япония больше не могла импортировать военное оборудование из Германии, как это было до тех пор, пока действовал пакт Молотова – Риббентропа. Теперь Япония рассчитывала, что Соединенные Штаты смогут стать альтернативным поставщиком необходимых военных технологий, от радиолокационных станций и электроники до металлорежущих станков и запчастей для двигателей. Сайондзи рассказал Одзаки, что Япония “заняла примиренческую позицию в отношении Соединенных Штатов”, то есть поддерживала старания посла адмирала Номуры по заключению такого же пакта о нейтралитете с Вашингтоном, который годом ранее был достигнут с Москвой[18].

Даже в то время, когда стратеги адмирала Ямамото разрабатывали свои секретные планы по уничтожению Тихоокеанского флота США, официальный Токио все еще надеялся, что пакт о нейтралитете с Америкой даст Японии карт-бланш на экспансию в Азии. Возможные последствия соглашения между Вашингтоном и Токио, которое могло быть заключено летом 1941 года (главное из них – отказ Японии от плана нападения на Перл-Харбор и, как следствие, устранение оснований для вступления США во Вторую мировую войну), остаются одной из самых заманчивых неосуществившихся возможностей в этом конфликте.

Вскоре после годзэнкайги Мацуока на встрече с послом Оттом попытался представить провал планов Германии в выгодном свете. Он сообщил Отту об опасениях императора, что в случае нападения Японии на СССР Сталин станет бомбить японские города. На это Отт – не слишком убедительно – возражал, что, по данным германской разведки, у Советского Союза имеется всего 300 тяжелых бомбардировщиков, находящихся на Дальнем Востоке и способных долететь до Японии, и в их числе не было самых современных самолетов[19]. По словам личного секретаря министра иностранных дел Тосикадзу Касэ, Мацуока тогда наивно пытался убедить Отта, что попытки Японии сдержать Соединенные Штаты и Великобританию в Тихом океане являются не менее важным вкладом в общее дело стран “оси”, чем участие в войне между Советским Союзом и Германией. Однако в результате сказанного Мацуокой, очевидно испытывавшим неловкость из-за собственного поражения в Императорском совете, у Отта сложилось неверное впечатление, будто в конце концов предпочтение будет отдано плану “Север” и нападение Японии на Владивосток – лишь вопрос времени. “Все указывает на то, что Япония вступит в войну против России”[20], – оптимистично докладывал Отт в Берлин 3 июля.

У Зорге была более точная информация. За завтраком в посольстве он расспрашивал Отта о том, как продвигаются его попытки убедить Японию помочь Гитлеру в наступлении на Россию. Отт передал Зорге гарантии Мацуоки, что Япония вступит в войну в течение двух месяцев. Однако из них двоих Зорге более конкретно представлял себе подлинные намерения Японии.

“Мацуока рассказал послу Отту эту версию, чтобы доставить ему удовольствие”, – вспоминал Зорге. Но он знал от Одзаки, что это может быть далеко от истины. 12 июля Зорге составил новую подробную телеграмму в Центр, и это сообщение оказалось искажено меньше, чем предыдущее. Зорге докладывал, что Отт сомневается в намерениях японцев напасть на Владивосток, пока немцы не захватят Свердловск. Поскольку на тот момент немцы были только в Смоленске – примерно в 2200 километрах к западу от Свердловска, – это оставалось, мягко говоря, отдаленной возможностью. “Если Красная армия потерпит поражение, то японцы безусловно вступят в войну, а если поражения не будет, то они будут занимать выжидательную позицию”, – писал Зорге[21].

На экземпляре этой телеграммы, хранящемся в военном архиве, стоят инициалы Сталина, а также Молотова, Берии и Ворошилова. В написанном от руки примечании, оставленном одним из заместителей начальника 4-го управления, говорится: “Учитывая большие возможности источника и достоверность значительной части его предыдущих сообщений, данное сведение заслуживает доверия”[22].

Донесения Зорге наконец обратили на себя заслуженное внимание[23]. Центр даже нарушил сложившееся за многие годы правило и искренне поблагодарил агента Рамзая. Сообщение о получении телеграммы 12 июля начиналось “со слов благодарности за предыдущие предоставленные нам сведения”[24]. Но в то же время Центр решил провести тщательную проверку благонадежности их внезапно незаменимого агента в Токио.

В первые дни войны Сталин снял Голикова с его поста, направив его на совершенно секретную миссию в Лондон и Вашингтон – обратиться за военной помощью для СССР и заручиться поддержкой для открытия второго фронта в Европе[25]. Новым начальником 4-го управления был назначен генерал-майор Константин Колганов, приказавший прочесать старые архивы и пересмотреть старые обвинения против токийской резидентуры. В результате появилась губительная справка под названием “Истоки политического недоверия ИНСОНУ [Зорге]”, которую Колганов направил руководству РККА 11 августа 1941 года.

“В течение продолжительного времени ИН СОН работал под руководством бывших руководящих работников Разведупра, оказавшихся врагами народа, – говорилось в донесении Колганова. – Отсюда вытекает вывод: если враги народа продались сами иноразведкам, то, спрашивается, почему же они не могли выдать ИНСОН А… Бывший начальник японского отделения СИРОТКИН оказался также японским шпионом. СИРОТКИН показал органам НКВД, что он выдал японцам ИНСОНА со всеми его источниками… в конце 1938 г.”. Колганов либо не знал, либо игнорировал тот факт, что Сироткин в процессе разбирательства отказался от своих обвинений в отношении Зорге. Но это было лишь одно из многочисленных недоразумений в этом обличительном донесении. Колганов спутал Клаузена с Вукеличем: “В 1935 г. к ИНСОНУ Центром был направлен радист ФРИЦ, личность также весьма темная. Известно только, что он сербский офицер, женат на русской белогвардейке, и больше ничего”. Он также упустил из виду, что до 4-го управления Зорге несколько лет работал на Коминтерн. “У ИНСОНА нет истории о прошлой работе до партии, как он работал в партии, как попал в партию и затем в Разведупр”, – писал Колганов, даже не задумываясь, что эта лакуна в документах учреждения связана с ликвидацией в ходе Большого террора большинства сотрудников 4-го управления, которые были знакомы с Зорге лично. “Вопрос ИНСОНА не новый… Основной вопрос: почему японцы или немцы не уничтожат его, если он выдан им как советский разведчик? Всегда делается один вывод: японцы или немцы не уничтожают ИНСОНА с той целью, чтобы отправить его к нам для разведывательной работы. Информацию ИНСОНА необходимо всегда сопоставлять с данными других источников… а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться. ИНСОН весьма самолюбив и большого мнения о себе, что необходимо учитывать при руководстве им”[26].

В любой нормальной разведывательной организации в нормальных обстоятельствах губительные выводы, содержавшиеся в справке Колганова, уничтожили бы репутацию любого резидента. Однако обстоятельства были чрезвычайными. Из архивов следует, что, несмотря на свои опасения, Колганов продолжал передавать полученную от Зорге информацию в высшие эшелоны Кремля и вооруженных сил. В общей атмосфере недоверия обесценивалась сама суть ужасных обвинений, которые столь буднично выдвигал Колганов. Если Зорге контролировали немцы, зачем же он столь отчаянно пытался предупредить Сталина о плане “Барбаросса”? Если же им руководили японцы, то почему почти вся предоставленная им совершенно секретная информация оказывалась правдивой и доказуемой? По всей видимости, Колганов не озадачивался подобными вопросами. С точки зрения Центра, токийская резидентура была скомпрометирована и при этом жизненно необходима, что вписывалось в безумную нелогичность этой эпохи.

Над Советским Союзом нависла беспрецедентная угроза. Нападение Японии на СССР летом 1941 года могло положить конец сталинскому режиму и кардинально изменить исход Второй мировой войны. И Зорге и Одзаки сразу же было очевидно, что позиция Японии в течение двух месяцев между началом “Барбароссы” и наступлением зимы на советском Дальнем Востоке будет определять исход этой войны. Как докладывал Зорге в Центр 3 июля, Отт и японцы прекрасно знали боевой состав армий и авиации, расквартированной Сталиным на Дальнем Востоке. Эти силы скоро окажутся жизненно необходимы при обороне Москвы. И действительно, в начале июля Сталин распорядился о переброске четырех дивизий из состава Дальневосточного фронта на запад. Мог ли Сталин пойти на риск, оставив Сибирь без защиты, и перебросить большее количество стратегически важных войск? Ответ на этот вопрос зависел от донесений Зорге о намерениях Японии.