Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина - Мэтьюз Оуэн - Страница 34

Первое задание Вукелича, запланированное на 6 декабря, состояло в размещении объявления – по пять сен за слово – в газете Japan Advertiser. “Гравюры УКИЕ-Э старых мастеров, – сообщалось в нем. – А также английские книги на ту же тему. Срочно. Сообщите подробности, названия, авторов, цены Художнику, писать по адресу Japan Avertiser, Токио”[43]. Телефонный номер для ответов принадлежал рекламному агентству в токийском районе Канда[44].

Тайный сигнал предназначался для Етоку Мияги, молодого художника, прибывшего в Иокогаму 24 октября 1933 года. Мияги родился в 1903 году на Окинаве, самом южном из островов Японии. Он был вторым сыном в семье крестьянина. Когда ему было два года, его родители эмигрировали, обосновавшись в результате в Калифорнии и оставив ребенка на попечение дедушки по материнской линии. Старик заложил в Мияги основы идеализма. “Когда я был маленький, дед учил меня: «Не глумись над слабыми и будь совестлив»”, – рассказывал Мияги своим тюремщикам в 1942 году[45]. Мияги учился в сельской школе и в Высшей школе префектуры Окинавы, но не окончил ее – в шестнадцать лет у него проявились первые признаки туберкулеза. В надежде поправить здоровье – и воплотить свою мечту изучать искусство – в июне 1919 года он поехал к своему отцу на небольшую ферму в Броули, Калифорния.

Мияги записался в Государственную школу искусств Сан-Диего. Год на сухом калифорнийском воздухе долины Империал пошел его легким на пользу, и он перебрался в Лос-Анджелес в район “Маленький Токио”, где утвердился как художник и вместе с тремя друзьями-японцами открыл небольшой ресторан под названием “Сова”. Всю свою юную жизнь Мияги страдал от дискриминации, сначала как житель Окинавы – японцы того времени считали их людьми низшего сорта, а потом и в Америке – не только со стороны белого населения, но и от японских эмигрантов во втором поколении, свысока смотревших на новых приезжих. Неслучайно многие известные японские коммунисты – в том числе их самый знаменитый лидер Кюити Токуда – были родом с Окинавы, точно так же как в большевистских кругах было много пострадавших от притеснений русских евреев. Когда Мияги познакомился в Америке с социалистами, его тут же увлекло их эгалитарное учение. Как Мияги объяснял следователям, он стал коммунистом из-за “бесчеловечной дискриминации, распространенной в отношении азиатских рас в Соединенных Штатах”[46].

Мияги и его партнеры организовали в ресторане “Сова” кружок по изучению марксизма, о существовании которого вскоре узнали в коммунистической партии Соединенных Штатов, поддержав эту инициативу. Однако сам Мияги не сразу принял новые убеждения. Когда кружок, ставший теперь клубом под названием “Ромэй Кай”, или “Общество рассвета”, раскололся на коммунистическую и некоммунистическую фракцию, Мияги остался в последней, во многом из-за глубокой неприязни к японцам “с материка”, примешивавших к своим коммунистическим идеалам долю национализма, что вызывало у него сильное недоверие[47]. Тем не менее он продолжал читать русскую литературу и склоняться к левым взглядам и в 1931 году вступил в Общество пролетарского искусства, “ширму” Коминтерна. В тот год советская коммунистическая партия командировала Цутому Яно (также известного как Такэдо), известного японского коммуниста, жившего в 1930 году в Москве, на Западное побережье Соединенных Штатов для вербовки новичков. Мияги он выбрал на встрече в Обществе искусства. Цутому уговорил Мияги, питавшего слабость к волевым властным людям – поэтому впоследствии он окажется под влиянием Зорге, – вступить в партию. Знаменитый гость даже заполнил партбилет Мияги. Цутому также – без ведома Мияги – зарегистрировал его в Коминтерне, но не в коммунистической партии США, под кодовым именем Джо, которое останется с ним на протяжении всей его шпионской карьеры.

В 1927 году Мияги женился на японской иммигрантке Ямаки Тийо. Пара сняла жилье у бедной японской пары в Лос-Анджелесе, где Мияги остался даже после развода с Тийо в 1932 году. Его новый арендодатель Иосисабуро Китабаяси был бесконечно далек от коммунизма. Но его жена Томо, миниатюрная женщина с постоянным выражением беспокойства на лице, тоже состояла и в партии, и в Обществе пролетарского искусства[48]. В будущем Мияги – и Зорге – эта скромная пара сыграет роковую роль.

Как и Вукелич до него, Мияги – болезненный человек скромного происхождения – был отнюдь не очевидным кандидатом для вербовки в токийскую агентуру 4-го управления. Его очевидными преимуществами были веселый нрав, свободное владение английским и японским языками и готовая легенда художника. Тем не менее весной 1932 года два партийных чиновника нанесли ему визит в доме Китабаяси. Первым был вербовщик Мияги Цутому Яно. Второй был “американец” – по крайней мере, так Мияги охарактеризовал его в разговоре с японскими следователями, – называвший себя Роем, старый знакомый по партийным кругам Лос-Анджелеса. Рой до сих пор остается таинственной фигурой. Возможно, это был двоюродный брат отца Мияги, Иосабуро, японский иммигрант во втором поколении, арестованный в январе 1932 года на собрании коммунистической партии в Лонг-Бич по обвинению в заговоре с целью свержения американских властей[49]. И хотя японско-американский “Рой” действительно был гражданином Соединенных Штатов, возможно, Мияги пытался сбить следователей со следа своего родственника-коммуниста, намекая на его европейское происхождение[50].

Нежданные гости предложили, чтобы Мияги помог партии, отправившись “ненадолго” в Токио, чтобы создать в Японию агентуру Коминтерна – под тем же ложным флагом Вукелич был завербован в Париже, а Хоцуми Одзаки – в Шанхае. Мияги, сославшись на повсеместное распространение туберкулеза в Японии, отговаривался плохим здоровьем. Однако в сентябре 1933 года Яно с Роем вернулись. Наступил час, когда Мияги должен был послужить миру во всем мире, сказали они, пообещав новому агенту, что его задание продлится не более трех месяцев[51]. Тем летом Мияги с трудом сводил концы с концами, продавая картины, поэтому он принял предложение.

Перед уходом Рой дал Мияги указания искать нужное зашифрованное объявление в газете Japan Advertiser, выдав ему $ 200 плюс купюру достоинством в один доллар в качестве опознавательного знака, когда он будет в Японии. У человека, с которым он встретится, должна быть купюра со следующим серийным номером. Мияги сел на пароход “Буэнос Айрес Мару” в калифорнийском порту Сан-Педро. В Иокогаму он прибыл 24 октября. Вскоре после его отъезда хозяйка квартиры, Томо Китабаяси, оборвав все связи с партией, увлеклась христианством, примкнув к Церкви адвентистов седьмого дня и вступив в Женский христианский союз трезвости[52]. Только через несколько лет она вспомнит своего молодого жильца-коммуниста и его загадочных посетителей.

Мияги встретился с Вукеличем у офиса рекламного агентства в районе Канда в начале декабря 1933 года. Они показали друг другу долларовые купюры и, несомненно, поразились загадочно удобной логистике тайной организации, на которую теперь работали. Мияги назначили встречу с начальником резидентуры[53].

Со своим последним новобранцем Зорге встретился в галерее искусств в Уэно. Зорге надел черный галстук, Мияги – синий. Зорге, соблюдавший меры предосторожности даже с агентами, завербованными и отправленными Центром, ограничился болтовней на общие темы. Мияги тоже нервничал. В зашифрованных телеграммах Зорге сообщил Центру, что он сомневается в преданности молодого художника[54]. Но на тот момент последний участник новой команды Зорге – агент, родившийся в Японии, – прибыл на место. Токийская резидентура была почти в полном составе.

Глава 8

В гостях у Оттов