Безупречный злодей для госпожи попаданки - Ромм Дарина - Страница 5

– Император уверен, что дочь жива и находится на территории моего королевства, – возразил король и довольно захихикал. – Видать, сильно дорога девка старому мерзавцу, раз сломил свою гордость и пошел ко мне на поклон.

Мужчина в сером плаще молчал.

– Вот тебе мой приказ – найдешь девушку и доставишь ее мне, – запавшие глаза короля сверкнули алчным огнем. – Уж я придумаю, какую пользу извлечь из нее и из ее магии, раз она плоть и кровь Шелая.

– Если девушка уже мертва?

– Для тебя будет лучше, если она жива, мой мальчик, – произнес Цварг ласковым голосом. – Да, для тебя так будет гораздо лучше.  Иди и выполняй.

Уходя из тронного зала, мужчина в сером плаще уносил с собой письмо императора Шелая – над ним стоило подумать, особенно над той его частью, которой почему-то не оказалось в сделанной для него копии, – фразой о том, что вместе с принцессой Маури пропала ее служанка по имени Федерика.

5

Рабыня Федерика

Первые несколько дней в доме Али сливаются для меня в одну тусклую, смазанную картину.

Из лазарета меня переселяют в крошечную каморку, скорее нишу в стене, где вместо двери стоит ширма, а свет попадает через небольшое оконце под потолком. Жесткий топчан в качестве кровати и полка на стене в изголовье – вот и вся обстановка.

Почти все время я сплю. Дважды в день лекарь, высокий старик с худым лицом и косматыми седыми бровями, приносит отвар, будит и стоит надо мной, дожидаясь, пока я выпью дурно пахнущую, режущую язык и горло жидкость.

Когда он принес ее первый раз, я послушно глотнула и тут же выплюнула – гадость несусветная! Оттолкнула от себя чашу и откинулась на подушку. Старик молча ухватил меня за волосы и дернул, заставляя сесть. Я взвыла от боли, слабыми руками попыталась оторвать от себя его пальцы и получила еще один рывок, от которого у меня фонтаном хлынули слезы.

– Выпить, я сказал! – хрипло каркнул ужасный дед и поднес к моим губам чашу. – До последней капли.

Когда я, захлебываясь и давя приступы тошноты, допила, мягко погладил по волосам и тоном доброго дядюшки похвалил:

– Умница. Всегда будь послушной девочкой и тогда выживешь. Строптивых тут не любят, запомни крепко-накрепко. Или будь ласковой, как кошка, – тоже хороший способ остаться в живых. Выбирай сама, – и повернулся к выходу.

– Меж гнилыми яблоками выбор невелик, – процедила я, вытирая рот рукой.

– Что?! – его худая спина напряглась, и мужчина медленно повернулся, впился в меня изумленным взглядом. – Что ты сейчас сказала?

– Простите, господин, сама не знаю, что мой язык болтает, – я опустила глаза, решив последовать его же совету и стать сразу и послушной, и ласковой. Ещё, хотелось бы невидимой…

– Напомни свое имя? – вдруг поинтересовался старик, и я неохотно, словно эти звуки скребли горло, выдавила: – Федерика.

С того раза я молча пью отвратительное пойло. Старик с хмурым видом наблюдает, затем берет меня за руку, слушая пульс, или, не прикасаясь, водит над телом руками, кивает головой и молча уходит. А я снова проваливаюсь в тяжелый сон без сновидений.

Просыпаясь, чтобы поесть, с трудом ворочаю тяжелые, словно камни, мысли в голове, пытаясь хоть как-то понять и принять то, что со мной произошло.

По вечерам ко мне приходит крупная, с крепкими руками и хмурым лицом девица, молча намазывает мое тело липкой, жирной мазью из принесенной маленькой склянки и тщательно втирает, пока кожа не начинает гореть. Затем наносит на лицо толстый слой крема из другой банки. Закутывает меня, словно мумию, в пахнущую травами простыню и так же, не произнеся ни слова, удаляется. Утром приходит снова, протирает мне тело влажной тканью и помогает надеть сорочку, а простыню уносит.

Однажды, едва она раздела меня, прикрывающая вход ширма отъехала в сторону.

– Господин! – служанка вскочила на ноги и согнулась в глубоком поклоне – на пороге стоял Али.

Холодные голубые глаза остановились на моем обнаженном теле, внимательно его рассматривая. И, как в прошлый раз, когда меня раздели перед ним, я вспыхиваю стыдом. Таким жарким, что, кажется от прихлынувшей к щекам крови лопнет кожа на скулах. Я дергаюсь и неловко тяну на себя край простыни, пытаясь хоть как-то прикрыться от его изучающего взгляда.

– Убери руки! – холодно командует работорговец и велит служанке: – Приступай!

Всю процедуру, пока неприветливые руки наносят и втирают мазь, а потом закутывают меня в лечебную простыню, Али стоит и молча смотрит. Я кусаю губы, чтобы не начать кричать или плакать от стыда и злости, и, не отрываясь, смотрю на его красивое лицо.

Яркие голубые глаза, спокойно изучающие мое тело. Светлые, собранные в низкий хвост волосы. Четкие стрелы темных бровей и ресниц. Прямой нос, твердый подбородок, широкие плечи… Он красив, словно скандинавский бог из мифов. И, очевидно, так же жесток и равнодушен ко всему, кроме своих желаний.

Когда служанка, собрав свои склянки, с поклоном выскальзывает за ширму, Али произносит:

– Привыкай к мужским взглядам, Федерика, теперь они станут частью твоей жизни. Очень большой частью, если только тебя не купит кто-то лично для себя.

– Что ты планируешь со мной сделать? И что значит «лично для себя»? – решаюсь спросить.

– Что сделать? – Али недоуменно приподнимает бровь. – Продать тому, кто даст за тебя больше, конечно. Выгоднее будет отдать тебя в дорогой бордель или дом развлечений. Но если найдется желающий купить тебя для личного удовольствия и предложит хорошую цену, то могу согласиться на сделку.

– Ты уверен, что меня захотят купить дорого?

– Почему нет? – Али усмехается. – Когда сойдут твои синяки, будет виднее, но и сейчас ясно, что ты красива. Думаю, если привести тебя в порядок, то можно выставить на закрытый аукцион, где продается лучший товар для самых богатых и уважаемых мужчин королевства. Возможно, тебя купят для королевского ложа. Хотя даже я не могу пожелать тебе такой участи, – добавляет он и умолкает, глядя на меня со странной полуулыбкой, в которой соединяются равнодушие, жестокость и горечь.

Облизнув пересохшие губы, я решаюсь на еще один вопрос.

– Скажи, а инквизиторы принимают участие в таких аукционах?

– Инквизиторы? – щека Али дергается. –  Нет, инквизиторам не по чину посещать такие заведения. Они находят удовольствие в другом и в других местах, так что, даже не надейся, девочка.

– Оставь надежду всяк сюда входящий? – шепчу я, радуясь, что мое лицо блестит под толстым слоем крема, и на нем не видно текущих по щекам слез.

Не отвечая, Али лезет в карман черных брюк, заправленных в высокие сапоги, и вынимает короткую цепочку с прикрепленным к ней резным листиком из голубоватого металла.

– Это было зашито в твоем платье, Федерика. Что это?

Пожимаю плечами:

– Я не помню ничего до момента, как очнулась на дне телеги, везущей меня к тебе.

– Но ты помнишь свое имя, – Али прищуривается, буравя мое лицо глазами. – Может, тогда имя своего рода вспомнишь?

– Я из рода Попаданок. Госпожа Федерика Попаданка.

В моем теперешнем состоянии беспросветного уныния эта шутка кажется мне очень смешной – я даже начинаю хихикать сквозь слезы.

Али терпеливо пережидает приступ моего веселья и сообщает:

– Что же, раз ты уже способна смеяться, с завтрашнего дня начнем готовить тебя к продаже, Федерика Попаданка.

(*) «Меж гнилыми яблоками выбор невелик» – цитата из комедии У. Шекспира "Укрощение строптивой"

6

После ухода Али я долго лежу, тупо глядя в потолок своей кельи и боясь даже думать о словах работорговца. О том, что он так и поступит, как сказал – продаст меня с торгов в бордель. Или мерзкому извращенцу, как между собой шептались Ганис и тот второй, его подельник. Или продадут на королевское ложе, что, судя по всему, самое страшное из возможного…