От десятой луны до четвертой - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 30

С тех пор как он покинул сад, укрыться начальник охраны мог где угодно – места хватало.

Для начала днем прочесали Пряжку от северной стены до южной, от западной до восточной, проверив не только дворы, но и все помещения.

Дохлый номер.

И главное, прятаться ему вроде бы было негде после такого тщательного осмотра…

Но нашли только тайник со слезкой – явно младшего обслуживающего персонала. (Станут охранники собственные тайники рассекречивать, как же! А у преподавателей вся слезка хранится под кроватями, чтобы далеко не бегать.)

Поэтому над тайником на радостях провели показательное судилище и слезку торжественно сожгли. На облитых ею поленьях красиво плясали голубоватые огоньки.

Здоровый образ жизни восторжествовал, только вечером ужин есть было невозможно: что не пригорело, то пересолилось.

Спать мы легли голодными, злыми и измученными всей этой кутерьмой.

На пустой желудок я уснуть не могла, хотя это и страшно полезно для фигуры, как уверяют хором знающие люди. Ворочалась и ворочалась, словно на сковороде.

Живот пел песни и всячески намекал, что если его не покормят, то мы с ним так и будем распевать до утра.

Его урчание приглушило появление охраны. Все происходило по вчерашнему сценарию: пришла надзидама, поставила двоих, вскоре двое превратились в целую кучу запакованных в кожу фигур.

Янтарный снова приземлился в мою кровать. Как в свою собственную.

– Ты по мне соскучилась? – требовательно спросил он, вжимая меня в тощий матрас.

– Ага, весь день прорыдала, – подтвердила я. – С той самой минуты, как ты ушел.

– Целоваться будем?

– Отвали!

Надо же, Янтарный что-то уловил в моем голосе, потому что слез с меня и сел на край кровати.

– Чего злая?

– Есть хочу, – честно сказала я.

– А чем тебя сегодняшний ужин не устроил? Довольно вкусный.

– С ума сошел? Его в рот нельзя было взять! Нет, конечно, если ты любишь соленые угольки…

– А, я забыл, что у нас кухни разные. Вот это и для меня было новостью.

– Да, – подтвердил Янтарный. – У нас своя, гарнизонная. А у вас пансионатская.

– Великолепно! И тут обули.

– Ладно, – сказал, помолчав с минуту, Янтарный. – Лежи, я сейчас, – и куда-то смотался.

Ну и самомнение у некоторых! Он что же, думает, без его одобрения я тотчас вертикальное положение приму? Посреди ночи?

Перевернув и взбив каменную от старости подушку, я попыталась забыть, что ужина не было, и задремать.

Забыть не удалось.

Вскоре вернулся Янтарный с подкреплением в лице нескольких охранников. Они сгрудились около овального стола, который стоял в центре нашей комнаты и был предназначен для рукоделия под руководством надзидамы в послеобеденные часы.

Что там они делают с нашим столом?

– Девчонки, есть идите! – просто пригласил Янтарный. Мы дружно встрепенулись, еще бы, голодными были все.

– Скорее, а то остынет…

Девиц с кроватей как ветром сдуло.

Охранники принесли немудреный, но основательный набор: хлеб, мясо, чеснок, горячий чай, слезку. На последнюю, под ядреный чесночок, они сами дружно и налегли.

– О, да тут намечается классическая оргия? – поинтересовалась я у Янтарного, платающего на толстые ломти кусок запеченного мяса.

– Ешь! – вручил он мне кусок хлеба с мясом. – И не издевайся. Я голодный?!

– И чесночку, пожалуйста! – попросила я.

Люблю чеснок, а кроме того, возникла интересная идея. Получив порцию горячего чая, хлеба и мяса, желудок успокоился и стал смотреть на жизнь более радостно. Это заметил бдительный Янтарный.

– Вроде отошла. Порозовела. А то белая была как простыня. За твое здоровье! – поднял он мой же собственный стаканчик.

Из тумбочки свистнул, гад! Ну, наглый…

Янтарный опрокинул в себя слезку и сразу выяснилось, что напрасно я жевала с усердием чеснок: это его ничуть не остановило, поцелуй состоялся.

– Эх, забористо! – довольно крякнул он. – Под слезку – лучше и не надо!

– Ты извращенец, – разочарованно протянула я.

– А ты думала, твой номер пройдет! – довольно хохотнул он. – Я чеснок тоже люблю, так что не надейся.

– Ой, какая прелесть! Мы будем проводить долгие зимние вечера, нежно дыша друг другу в лицо сложным ароматом, состоящим из чеснока и слезки в равных пропорциях! – обрадовалась я. – Как романтично!

– Злая ты, – укоризненно сказал Янтарный, обвивая своим хвостом мой хвост. – Значит, еще не наелась.

За окном раздался свист и крики: похоже было, где-то опять наткнулись на бродящего начальника охраны.

Охранники пулей вылетели из комнаты, бросив принесенные мешки, фляги и весь запас слезки.

Мы сгрудились у окон, наблюдая: вот они появились из двери восточной части Корпуса и рысью помчались направо, похоже, ко второй казарме или к кухням.

А мы-то, наивные, думали, что наша дверь наглухо закрыта со дня основания пансионата! Видно, у охраны и от нее были ключи, и от восточной калитки в ограде, пропускающей из Корпуса в сад. Что-то я сомневаюсь, что Янтарный со товарищи пер продовольствие голодающим воспитанницам через стену…

Охранники пропали из видимости, девчонки вернулись к столу и прикончили остатки слезки. Я не стала. Уж такой я урод: не люблю ни горячительных, ни галлюциногенных средств. Плохо мне от них. Ограничилась чаем.

Теперь мы были сытыми и уставшими и с радостью заснули.

Ночная облава ничего не принесла: начальник охраны опять ушел от своих бывших подчиненных.

Становилось даже интересно: вся охрана на ушах, а ему хоть бы хны. А так ли уж защищена Пряжка от врагов?

Самое печальное было то, что из ужасного происшествия покойный начальник охраны потихоньку превращался в грустную обыденность, хотя бы потому, что занятия не отменили…

Или Серый Ректор сделал выводы и устроил разнос новому начальнику охраны, или просто кому-то повезло, но на следующую ночь старого начальника охраны все-таки поймали.

В ту ночь в наших дортуарах никто не дежурил, все силы были брошены на устройство повальной облавы.

Облава принесла плоды: его насадили на копье с серебряным наконечником, быстро расчленили и сбросили на нижний ярус катакомб.

Утром торжественно возвестили о победе над ожившим трупом, авторитет Серого Ректора упрочился, пансионат потихоньку успокоился, и жизнь потекла своим чередом.

Глава двадцать третья

НО НЕДОЛГО…

Но недолго жили мы в тишине и спокойствии..Дней через восемь после описанного события Шестая умудрилась опять разругаться со своим хахалем.

А может, и не разругаться, не знаю уж точно, что у них там произошло, но только вечером, перед отходом ко сну, она осчастливила нашу комнату сообщением, что ей, Шестой, жизненно необходимо посетить казармы.

Мы молча пожали плечами:

"Посещай на здоровье, кто же тебя за подол держит?"

И тут Шестая уточнила свое сообщение.

Она, Шестая, идти хочет, но боится. И одна ни за что не пойдет. А идти ей надо. И если она, Шестая, не пойдет, то у нее, Шестой, будет истерика, а ей так не хочется причинять лишних неудобств своим сокамерницам, простите, подругам по комнате.

Предыдущих страданий Шестой еще никто не забыл.

– Я не пойду! – по слогам, чтобы все поняли, решительно сказала я.

Остальные так не считали.

– Двадцать Вторая, миленькая! – обрадованно взмолилась Шестая, чувствуя молчаливую поддержку остальных, которые быстро сообразили, кто железно должен идти. – Ну ты же лучше всех знаешь дорогу к казарме, и знаешь, как его там найти! Мое счастье зависит от тебя, ну пожалуйста, проводи меня, ты же такая хорошая!

У меня много чего было возразить на эту беспардонную лесть.

Я совсем не такая хорошая даже в глазах Шестой и к тому же совершенно не того пола, чтобы быть причиной ее счастья.

– Я не пойду! – повторила я. – А если пойду, то у меня потом будет истерика.