Служебное расследование (СИ) - Айрон Мира - Страница 4

— Сможешь рассказать, что было в период обострения несколько дней назад? Симптомы какие? Где болело?

— Боль была в середине живота. Два раза рвота, и температура небольшая, тридцать семь и три. Два дня так, потом легче.

Приехала скорая.

— В хирургию везите сразу, не тяните. Поверьте мне как гастроэнтерологу! — сказала Люба вслух, а потом добавила шёпотом на ухо фельдшеру: — Перитонит. Я уверена. Аппендицит, скорее всего. Приступ на ногах перенёс, симптомы заглушал, как мог.

— Ясно, — кивнул фельдшер. — Ускоряемся, ребята!

Люба знала этого фельдшера, молодого парня, всего в татуировках и с серьгами в ушах. Он был один из лучших. Повезло.

— Куда повезёте?

— Сама же сказала, в хирургию. В ближайшую и определим.

Любе было уже не до сна. Через час она позвонила в хирургию медсанчасти, расположенной рядом. Миронова ещё оперировали.

Ещё через час Люба снова позвонила; ей сообщили, что Миронов прооперирован, находится пока в реанимации.

На следующий день, прежде, чем отправиться домой, Люба поехала в хирургию.

Люба переживала по двум причинам. Во-первых, за самого Миронова. Во-вторых, беда с ним приключилась в их санатории, который и так находится под пристальным вниманием министерства. Она ругала себя за то, что перестраховывалась, но ей хотелось убедиться в том, что Миронов не имеет претензий к «Ключикам».

Миронов находился в медикаментозном сне. Бледность усугубилась, лицо выглядело осунувшимся. Из-под простыни, которой он укрыт, виднеются бинты. Вены все истыканы, кое-где кровоподтёки. Рядом с кроватью капельница.

Устроившись на стуле, Люба осторожно обтёрла салфетками лицо и руки Якова Александровича, проверила пульс. Температуры нет, определила Люба на ощупь.

Люба посидела минут десять и поняв, что пациент пока не собирается просыпаться, хотела подняться.

В этот момент ресницы Миронова дрогнули, а его рука, свободная от капельницы, сомкнулась на запястье Любы.

— Посидите ещё, пожалуйста, — тихо сказал он. — Мне так спокойнее.

— Я вас разбудила, простите!

— Я не спал. Просто так легче, когда глаза закрыты.

— Яков Александрович, вы не знаете, с вашими родственниками кто-нибудь связался?

— А зачем? Они все в Болгарии, на даче у моих родителей. И жена, и дети. Родители жены тоже на отдыхе сейчас.

— Но как же вы?..

— Не надо им сообщать. Я от этого быстрее на ноги не встану. Мне сиделка нужна. Вы могли бы помочь? Посмотреть объявления. Труд сиделки будет достойно оплачен.

— У меня есть знакомая женщина, которая подрабатывает сиделкой. К тому же, до пенсии она в медицине работала, у нас в санатории.

— Буду очень признателен, Любовь Евгеньевна!

Люба тут же позвонила Зинаиде Степановне, и через час та приступила к работе.

Дождавшись сиделку, Люба поднялась.

— Вы планируете здесь долечиваться, Яков Александрович? Или вас перевезут в Москву при первой возможности?

— Здесь. Мне тут жизнь спасли.

«А как же министерская клиника?».

Вопрос вертелся на языке у Любы, но она решила, что сейчас не время и не место для иронии.

— Яков Александрович… — Люба замялась.

— Ну? — он поднял брови, не открывая глаз. И Люба вдруг вспомнила, что перед ней высокопоставленный чиновник.

— У вас есть претензии к санаторию?

— Конечно, нет, о чём вы? Я приехал в период обострения, это документально подтверждено.

— Я не должна была вас принимать на оздоровление в санаторий!.. Не имела права.

— Вы сами-то в это верите, Любовь Евгеньевна? Попробовали бы вы не принять меня! — попытался усмехнуться он.

— Спасибо, — Люба направилась к двери, на ходу давая распоряжения Зинаиде Степановне.

— Вы придёте ещё, Любовь Евгеньевна? — Яков открыл глаза.

— Буду навещать ежедневно. Как врач.

— Спасибо, — он слабо улыбнулся. — Как врач — это хорошо.

Глава третья

Вскоре Миронова перевели из реанимации в отдельную палату. Сиделка постоянно находилась рядом с ним, но размещалась в отдельной маленькой палате по соседству. Когда приходила Люба, сиделка почему-то сразу исчезала на время. Видимо, давала себе небольшой отдых, передав подопечного в надёжные руки Любы.

Люба сама не понимала, почему так прониклась ситуацией Якова Александровича, ведь он был не сирота и не слабенький какой-то: быстро шёл на поправку, вернул себе обычную лёгкую насмешливость, никогда не жаловался. Единственное, что удивляло Любу, каждый раз, когда она собиралась уходить, Миронов спрашивал: «Завтра придёте?».

И она приходила, даже если была занята. Выкраивала время.

По первому времени Люба даже несколько раз кормила Якова Александровича бульоном. Но пациенту категорически не нравилось быть или даже казаться слабым, потому он очень быстро начал делать всё самостоятельно.

Говорили они, в основном, о работе. И конечно, Люба сама лично проводила ежедневный осмотр, хоть и доверяла лечащему врачу Миронова.

Никто из родственников Миронова так и не объявился, что немало удивляло Любу. Неужели по-прежнему не знают ничего? Или он сказал не приезжать, и все послушались? И в том, и в другом случае странно. Но это не её дело, чужая семья — потёмки.

Миронова выписали через три недели. Когда Люба пришла навестить его и попрощаться, её ждали в палате корзина цветов, бутылка неприлично дорогого шампанского и какие-то редкие конфеты.

— Я не могу это принять, Яков Александрович! Вы с ума сошли? Вы забыли, по какому поводу оказались в «Ключиках»?

— Нет, не забыл. Я приеду в санаторий для продолжения работы, как только восстановлю здоровье и вернусь в министерство. Уже предупредил руководство, чтобы никому другому расследование не перепоручали.

— Хорошо, я рада, что вы закончите начатое. Но всё равно не приму подарки от вас.

— Это не как врачу, Любовь Евгеньевна! Вы ведь не были официально моим лечащим врачом! Это вам лично. Как женщине.

Конец августа

Погода стояла сухая и тёплая: природа решила порадовать накануне наступления осени. У Любы закончился двухнедельный отпуск, который она в этом году провела на даче с тётей Клавой: они готовили варенье, мариновали огурцы, делали ассорти. Люба с интересом наблюдала за развитием отношений между тётей Клавой и соседом по даче, Рифом Рустамовичем. Ему было шестьдесят семь лет, и он не так давно овдовел. Любе сосед по-человечески нравился: добрый, спокойный, вежливый, с правильной речью и хорошо поставленным голосом, не склонный к нравоучениям и длительным тирадам, но способный поддержать беседу на любую тему. К тому же, всегда готов прийти на помощь. Люба впервые почувствовала в себе позывы устраивать чью-то личную жизнь, а именно, тёти Клавы. Риф Рустамович очень подходит тёте! А она, Люба, кажется, стареет, раз начали одолевать матримониальные идеи.

В понедельник Саша, который уже больше месяца работал старшим механиком в большом автосервисе и курировал несколько точек, вернулся домой чернее тучи. Обычно Саша был добродушным, улыбчивым и открытым человеком, и чтобы он впал в мрачное настроение, должно было произойти нечто действительно серьёзное.

Младший, Влад, поужинал и ушел гулять с друзьями, пока ещё не настал учебный год. Все вернулись из отпусков, друзьям было, о чём рассказать друг другу.

Саша продолжал молча сидеть за кухонным столом.

— Санька, хватит. Быстро рассказывай, что произошло, — Люба устроилась напротив, налив себе вторую чашку чая.

Бросив на мать виноватый взгляд, Саша признался:

— Меня Алик от работы отстранил. И кажется, я попал на очень крупную сумму.

— Как это? — сердце Любы сжалось. Ну нет! Они только начали жить более-менее спокойно! Перестали считать копейки, маниакально планировать расходы… Да и вообще, не мог Санька сделать ничего такого страшного! Происходит какая-то вопиющая несправедливость. Люба была уверена в этом.

— Санька, давай подробно, всё по порядку.