Путь Скорби (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 3

— Отец Иаков — это не так, — я хмуро посмотрел на него, — я думал мы стали с вами друзьями.

— Я до сих пор так считаю, ты стал близок мне, словно сын, которого у меня никогда не было, — кивнул он, — но заклинаю тебя Господом нашим Иньиго. Подави в себе это! Всё всегда начинается с животных, поверь мне, я видел это не один раз. Всегда одно и то же — растерзанные животные, затем растерзанные девушки и женщины.

Я сглотнул комок накопившейся слюны, и пусть в глубине души никаких моральных терзаний за случившееся у меня не возникло, но мнение этого человека для меня было важно. Я никогда до него не видел столь сильной веры в Бога и главное таких людей, что на фоне развращённого и утопающего в похоти и разврате Рима для меня стало настоящим шоком. При взгляде на действия и поступки отца Иакова хотелось и самому стать чуточку лучше.

Он поднялся с кровати и подошёл ко мне, опускаясь на колени.

— Помолимся Иньиго, я прошу тебя.

Монах стал молиться за меня и спасение моей души, а я много думал за эти небольшие пять минут, что мы шептали молитву. Когда он закончил, я посмотрел на него и сказал.

— Даю вам слово отец Иньиго, я не стану таким, каким был ваш первый друг. Клянусь вам в этом своей душой.

Он счастливо улыбнулся и обнял меня, а я не стал уклоняться от чужих объятий, хотя обычно они были мне противны. Старик осторожно отодвинулся и поцеловал меня в лоб.

— Я верю тебе Иньиго, верю твоему слову.

— Бернард! — крикнул я, чтобы скрыть неловкость момента, — чего встал словно дерево в поле. Мне нужно переодеться.

Тот быстро подбежал и видя, что между мной и отцом Иаковым что-то произошло, но мы вроде как помирились, быстро поднял кошку с кровати и пересадил её на стул.

— Всё хорошо синьор Иньиго? — тихо спросил меня он.

— Да, Бернард, я извинился, он меня простил. Это же отец Иаков, — тяжело вздохнул я и больше не проронил ни слова пока он готовил меня ко сну, а швейцарец, видя, что я в глубоких раздумьях, не стал меня трогать, а лишь оставив мне книгу и две горящие свечи, мышкой выскользнул из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Глава 2

Когда в комнату, испуганно озираясь на родителей, которые также пришли на допрос и с беспокойством посматривали на спокойных инквизиторов, вошло юное, прекрасное создание, у меня окончательно испортилось настроение. Девочка была слишком юна, чтобы архиепископ так сильно за неё беспокоился, но зато стала понятна причина его волнения и нервозности.

— Присаживайся дитя, не волнуйся, — отец Стефан, явно проинструктированный архиепископом не задавать ненужных вопросов, с улыбкой, показал девочке сесть на стул.

— Спасибо отец… — она запнулась.

— Отец Стефан дитя, — улыбнулся он, видя, как она ёрзает и всё время смотрит на закрытую дверь, где её ждали родители.

— Спасибо отец Стефан, — перекрестилась она.

— Франческа де Орена? — поинтересовался он, начав допрос.

— Да отец Стефан, — кивнула она.

— Есть ли за тобой грех, в котором ты хотела бы признаться? — поинтересовался он.

В глазах девушки тут же выступили слёзы, но она покачала головой.

— Нет отец Стефан, — едва слышно сказала она.

Инквизитор обеспокоенно посмотрел на меня, поскольку, проведя вместе тысячи допросов мы знали, что последует за всем этим. Ровно через пару вопросов, она начнёт рыдать и всё расскажет нам сама, даже без особых нажимов с нашей стороны. А это явно был не тот случай, когда нам нужно было знать чужие тайны.

— Прошу всех выйти кроме инквизиторов, я сам буду вести записи допроса, — приказал я и удивлённые писцы с нотариусами сложив свои письменные принадлежности покинули комнату.

— Я виновата, я согрешила отец Стефан, — слова, как и слёзы вырвались из её глаз, как только мы остались с ней наедине с тремя инквизиторами, — архиепископ был так добр ко мне.

— Отец Стефан, братья, — я повернулся к инквизиторам, — я не хочу вешать этот груз вины на ваше сердце, поэтому прошу вас позволить провести допрос мне одному. Архиепископ вам наверняка говорил об этом, и он ещё раз подтвердит мои полномочия если это потребуется.

— Брат Иаков поэтому внезапно слёг с мигренью? — хмуро поинтересовался у меня отец Стефан, сразу всё понявший.

— Вы знаете отец Стефан, что у меня идеальная память, я запишу слово в слово разговор с допрашиваемой, — не стал я отвечать на вопрос, ответ которого и так был всем понятен.

— Конечно брат Иньиго, — кивнул тот, давая знак остальным, чтобы они тоже покинули комнату, и мы остались с девочкой одни.

— Возьми вон тот пустой лист и подпишись внизу, — сказал я рыдающей девушке, — и число поставь, я сам потом всё туда напишу, что ты мне рассказала.

Юное и наивное чудо сделало всё беспрекословно, заставив меня лишь тяжело вздохнуть от подобной беспечности.

— Рассказывай и не бойся, — я показал на свою рясу доминиканца и свой деревянный крест, с которым не разлучался даже во сне, — я, пожалуй, единственный, кто не хочет причинить тебе вреда.

Франческа закивала и вывалила на меня то, что я и так уже догадался, заставив меня глубоко задуматься. Выговорившись, девушка стала на глазах меняться, ей явно стало лучше оттого, что она мне всё поведала.

— Родители знают? — поинтересовался я у неё.

— Пока нет, но мы с Ринальдо боимся за мою беременность, — тяжело вздохнула она.

— Ты ещё и беременна⁈ — воскликнул я, — какой месяц?

— Примерно третий, — она показала мне три пальца, — хорошо, что на мне это никак не будет видно даже на поздних сроках. Моя мама такой же комплекции, как и я.

Я бросил взгляд на тонюсенькую Франческу в широком платье и был вынужден с ней согласиться.

— Если с этим всё, то позволь тебя поспрашивать о том, ради чего тебя сюда позвали, — обратился я к ней.

Девушка открыла рот и изумлённо на меня посмотрела.

— Я думала ради этого! — воскликнула она.

— Не совсем, — хмыкнул я и вернул разговор во встречи с Франческо Морозини в которых она участвовала вместе со своими родителями и подругами, которым было интересно учение вальденсов.

Девушка всё подтвердила, наговорив себе и родителям на обвинение в ереси и минимум на конфискацию имущества. Вот правда сам король Альфонсо вычеркнул их фамилию из списка, который я ему подавал, так что выспросив её обо всём, что она знала, я решил закончить разговор. Мне и так было всё понятно с нею и её родителями.

— Мне это теперь засчитается, что я исповедалась, синьор священник? — Франческа посмотрела на меня, — я бы не хотела рассказывать о своём позоре ещё одному монаху.

— Да конечно дочь моя, — кивнул я, хотя на это не имел никакого права, — именем господа отпускаю тебе все грехи. Аминь.

Она радостно перекрестилась.

— Об этом разговоре ты тоже можешь никому не рассказывать, — сказал я.

— Конечно синьор священник, — она ещё больше обрадовалась моим словам.

— Тогда на этом всё, позови своих родителей, а сама подожди нас со своими служанками, — отпустил я её и вскоре в комнату вошли весьма молодые мужчина и женщина.

Они удивлённо посмотрели на меня, но молча сели на стулья, которые им поставил Бернард.

— Насколько я знаю, допрос должен проводить трибунал инквизиторов не моложе сорока лет и каждое наше слово должно записываться, — с вызовом сказал он, обращаясь ко мне, — чтобы потом ничто не свидетельствовало против нас.

Я понял, что он это говорит, боясь за то, что раскроют его новую веру, а я же целиком был в мыслях, что же мне делать с малышкой Франческой и её беременностью. Я поднял на мужчину взгляд.

— То что вы вальденсы уже давно установлено и есть многочисленные свидетели ваших встреч и проведения богопротивных ритуалов, — спокойно заговорил я, копируя речь отца Иакова, — но этот вопрос к вам церкви, закрыл Его высочество Альфонсо, вычеркнувший вас из нашего списка обвиняемых в ереси.

Глаза мужчины после моих слов расширились, а его супруга стала без чувств сползать со стула, на котором сидела. Пришлось прерваться, чтобы принесли воды, позвали врача и только спустя час мы снова смогли вернуться к допросу. Только сейчас передо мной сидели совершенно другие люди, не те, что ко мне зашли сначала. Оба были растеряны, подавлены, а маркиза постоянно ещё и рыдала.