30 сребреников (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 23

— Джузеппе! — крикнул он и в кабинет тут же забежал сухенький мужчина лет тридцати.

— Да ваше преосвященство, — трижды низко он поклонился.

— Устрой его и вон с глаз моих, — проводило меня моё начальство «добрым» напутствием.

Мы вышли из кабинета и дошли до кучи столов, за которыми сидели священники, перебирая свитки. Точнее, как я заметил, более делая вид, что они что-то делают, поскольку и это они демонстрировали только явно потому, что появился я.

— Его преосвященство обычно не приходит на работу, — тихо сказал мне священник францисканец, судя по простой коричневой робе, подпоясанной верёвкой с тремя узлами и сандалиями на босу ногу, — всем заведую я, так что не берите в голову его слова, вы вряд ли когда ещё его увидите.

— «Такой начальник просто золото для своих сотрудников, — хмыкнул я про себя».

— Сеньор Иньиго де Мендоса, к вашим услугам сеньор, — решил представиться я ему.

— Джузеппе Верди, простой монах-францисканец, — подтвердил он мои мысли о своей принадлежности, — я не из благородного сословия.

— Посвятите пожалуйста меня в вашу работу Джузеппе, — попросил я, — чтобы я мог приступить к служебным обязанностям.

— Ваш стол синьор, вон тот крайний, — показал он на свободное место, рядом с которым пустовало ещё три места, — ваша задача брать все письма или свитки вот с этой стороны зала, — он показал на заваленный пол, — и ознакомившись, принять решение, куда отправить письмо дальше. Вон на тот стол отправляются письма, которые нужно рассмотреть его преосвященству.

Он показал на стол, на котором лежала стопка свитков и открытых писем. Судя по слою пыли, которые их покрывали, они лежали там очень давно.

— А куда всё остальное просмотренное? — поинтересовался я.

— Мы это сдаём и получаем деньги за сданную бумагу, — тихо сказал мне Джузеппе, — каждый потом получает за это свою долю.

— Погодите Джузеппе, получается мы не отвечаем корреспондентам? — удивился я.

— Зачем? — ещё больше, чем я, изумился он, — то, что достойно взгляда его преосвященства, отправляется на тот стол к нему, остальное мы просто сдаём старьёвщику.

— То есть доносы и письма, в которых есть имена и фамилии, вы просто отдаёте постороннему человеку? — уточнил я, на что он бесхитростно кивнул.

Ничего не став говорить ему, я пошёл за свой стол, а Бартоло захватил по пути с пола кипу пыльных документов. Первое же письмо, которое я открыл, было от какого-то священника, который жаловался на настоятеля своего монастыря, что тот по ночам приглашает себе женщин из села и они всю ночь предаются свальному греху.

— М-да, — протянул я, прочитав то, в какие даты и в каком количестве были приглашены женщины, — «тебе это пойдёт на пользу», сказал его преосвященство.

Бартоло недоумённо посмотрел на меня, а я показал ему письмо и он, прочитав его, покраснел.

Став открывать все письма и свитки подряд, я в основном натыкался на жалобы на соседей, чаще всего евреев, что они занимаются своими богомерзкими ритуалами, насылая порчу на христиан. Парочка свитков встретилась поинтереснее, в них были запросы от учёных различных стран о том, что думает папский престол об их исследованиях, чтобы их не обвинили в ереси.

— «Эти и правда похожи на те, что было бы интересно посмотреть кардиналу, — подумал я, — но всё равно, как-то нехорошо, не отвечать вообще на почту, люди тратят деньги на бумагу, на то, чтобы доставили послание».

Я протянул руки к Бартоло, который привычно поднял меня и прижал к груди.

— Давай посмотрим, что лежит на том столе, — я показал место, где лежали отложенные письма для кардинала.

Парень донёс меня, и я под взглядами всех присутствующих, которые даже перестали делать вид, что пытаются работать, ознакомился с лежащими там документами.

— Ап-чи! — чихнул я, когда пыль с очередного письма попала мне в нос.

— Синьор! — заволновался Бартоло, но я остановил его жестом и открыл это письмо, сразу посерьёзнел. В нём какой-то итальянский дворянин жаловался на своего соседа, что тот покровительствует общине вальденсов, которые исповедуют свою веру прямо на улицах, смущая тем самым добрых христиан. Зная отношение церкви ко всяким катарам и альбигойцам, которых правда вырезали подчистую ещё в тринадцатом веке, это обвинение было очень серьёзным, особенно по меркам церкви.

Дочитав письма на столе, почти все из которых действительно были интересными, я задумавшись, вернулся на своё место и продолжил работу. За тот остаток времени, который я отвёл в своём расписании на неё, я вместе с Бартоло перебрал больше писем, чем все священники в зале вместе взятые. Это было видно по тому, какой объём бумаг скопился у их столов и у моего.

— Джузеппе, — позвал я и показал Бартоло, что время пришло и мы уходим, он поднял меня и посадил в кенгурятник, а когда монах подошёл к нашему столу, я посмотрел на него, — мы на сегодня всё, придём завтра в то же время, хорошо?

— Конечно синьор Иньиго, — облегчённо вздохнул он, смотря за тот объём, который я перебрал за несколько часов.

— Точно его преосвященство не будет? — поинтересовался я, показав на пару писем, которые я переложил на его стол, — там есть весьма интересные вещи.

— Его преосвященство сам выбирает время, когда приходить, — очень осторожно ответил мне монах.

— Ну тогда до завтра, — помахал я ему рукой, и мы с Бартоло отправились на уроки арабского и иврита. Точнее Бартоло передавал меня дома в руки Алонсо и уже с ним мы ехали к моему учителю. Алонсо на латыни не говорил, на которой разговаривали почти все священники разных национальностей, а уж тем более, на итальянском, так что я решил брать на работу в папскую канцелярию именно Бартоло, а не управляющего.

— Ты сегодня какой-то задумчивый Иньиго, — прервал разбор книги арабского поэта мой учитель, — что случилось?

— Новая работа ваше преосвященство, — сеньор Жозе оказался епископом, а узнал я это только недавно, когда он вскользь об этом упомянул. Этот простой в общении человек никогда в моём присутствии не носившей сутаны, в реальности занимал весьма высокую должность в папской канцелярии, так что я был весьма удивлён тем, что подобного уровня человек тратит своё время, ещё и на нескольких учеников. Но как мне по секрету сказал сеньор Альберти, у нашего скромного епископа было четверо внебрачных детей и все, как назло, девочки, а это значило, что если он хотел для них хорошей судьбы, нужно было готовить приданое, чтобы отдать их в хорошие руки. Поэтому он и изворачивался как мог, копя деньги на их будущее. Неудобные вопросы, почему у священника есть дети, я, разумеется, задавать не стал, чтобы не портить с ним отношение.

— Да, я слышал, кардинал Орсини был весьма недоволен этим назначением, которое сделали поверх его головы, — улыбнулся он.

— Проблема в том, что его преосвященство Торквемада думал, что я наберусь там опыта, разбирая сложные ситуации, связанные с богословским трактованием Священного Писания, — продолжил я, — вот только проблема в том, что это никому не нужно из тех, кто там работает. Какой смысл в том, что я ознакомлюсь с чьим-то трудом, если я не могу ему ответить?

— Что же они тогда делают с письмами? — удивился епископ.

— Просто выкидывают, а важное оставляют на рассмотрение кардинала Орсини, который редко показывается на рабочем месте, — я пожал плечами.

Сеньор Жозе задумался.

— Ситуация непростая Иньиго, — наконец, словно нехотя ответил он, — у нас не принято влезать в дела других канцелярий, если не хочешь, чтобы влезали в твои дела.

— Может быть тогда сеньор Жозе возьмёте и проведёте мне экскурсию по своей? — предложил я, — чтобы я узнал, как работаете вы?

Широкая улыбка расплылась на лице епископа, он легонько похлопал по моему плечу, вызвав у меня кашель даже от такого простого действия. Епископ, испугавшись, быстро убрал руку.

— Это отличная идея Иньиго, — улыбнулся он мне, облегчённо вздохнув, когда я прокашлялся, — я ведь просто покажу тебе как работаю я, не вмешиваясь при этом в дела чужой канцелярии.