Дева-Смерть (СИ) - Ружникова Ольга - Страница 7

Рыжую зовут Лаура. Она — всегда одна и та же. Меняются прочие. То каждый день… ночь, то раз в три дня.

Почему так, проще не задумываться. Бронзововласая Лаура — прекрасна, но не красивее некоторых других. И вряд ли опытнее всех. Да и будь пресыщенному королю интересен именно опыт — давно получил бы увенчанную скандальной репутацией Кармэн. Ей тоже деваться некуда.

Растягивает удовольствие? Всё же она тут одна — настоящая дочь короля. Пусть и далеко не самая юная. Где потом найдешь другую?

Деваться некуда. Как и недавно Элените. Хрупкой, пугливой девочки уже могло не быть среди живых. С той самой проклятой ночи.

И почему не удается забыть, что Виктор тогда просто вышел? Оставил свою Элен… королю.

Будто Кармэн сама — без греха. Будто сын не младше ее почти вдвое. Будто он мог что-то сделать.

Будто она сама всегда и всюду спасала каждого.

Но разве влюбленная девочка — это каждый?

Вооруженные солдаты, безмолвные слуги, напыщенно-перепуганные придворные в золотой приемной не отрывают от всё еще прекрасной гостьи-пленницы взглядов. Частично даже завидущих — кто бы мог подумать? Или близость к капризному монарху тут способствует выживанию? Если ты — не безликая девочка на пушистом ковре. Легко заменимая.

Кармэн считают фавориткой, а это не так. Любовницей Алексиса до свадьбы ее тоже называли. Тогда это казалось смешным. Было весело, стало горько. И тошно.

Тут даже мрачная стража не ухмыляется. Не пьяные, разгульные гуговцы. Здесь каждый первый — в любой миг готовая жертва.

Чего уж удивляться запертым дверям и царящим ночью ее Детям? Если днем в открытую творится куда худшее.

Равнодушная тайна в темно-синих как мэндские сумерки очах Лауры. Ужас во взглядах прочих девчонок. Синих, серых, зеленых, голубых, карих…

Нет, не во всех. Две пытались спасти себе жизнь дерзостью и смелостью. И обе погибли. Отвага — тоже не всесильная панацея. Надменный, безжалостный король хищного Мэнда уважает лишь себя.

Спросить бы у Лауры ее спасительный секрет, но такое не говорят. И не всегда знают. Да и как завести беседу с предметом мебели? С чужим. Прямо при хозяине.

И как забыть, что Алексис убил бы вооруженных врагов, сколько сумел, но не бросил бы в беде не то что Кармэн — любую случайную любовницу? А благородный дядя Арно — любую жертву любого злодея.

А вот сегодня не просто изысканно сервированный ужин, а публичное зрелище. С порога ясно. С доселе незнакомого порога. В этот черно-алый зал гостью-пленницу еще не приглашали. К счастью.

И уже знакомой страже тоже явно не по себе. Хоть они тут и привычные.

Только это не значит, что подобный милый зал в подземном этаже сегодня и построили. Откопали. А доселе была тишь да гладь, да милосердного Творца благодать. И все жили долго и счастливо.

«Скажите, вы всегда были такой дурой?»

Предыдущей принцессой была бывшая жена короля. И ее маленькие дочери.

Была.

Когда-то юная Кармэн чуть не погибла на старом, пыльном чердаке. Здесь убивают иначе. Это ясно при виде роскошного помоста с креслами. И эбенового алтаря напротив. С желобами для…

Нет, ее не вырвало. Ни когда всё поняла, ни когда стол для зрителей прямо на глазах накрыли и привычно-изысканно сервировали. Ни когда привели «зрелище» — вчерашнюю перепуганную девчонку. Совсем юную. Кажется, у этой россыпь мелких родинок на плече. «Созвездие» — сказал бы Алексис. Сейчас не видно — она одета. Впервые за всё время. В невинно-белое — как и положено жертве.

При виде королевской ухмылки тоже не рвет. Не рвало же при лицезрении жирного, пьяного Гуго. И любых его деяний.

Нельзя выказать слабость. Ради сына и других детей. Раз теперь нет ни храброго Алексиса, ни заботливого дяди Арно — осталась сама Кармэн.

Вдруг хоть чему-то успела выучиться? У более умных. Более сильных. Ведь в запасе было столько лет. Почему не поняла, что покой и счастье — не навеки? Ведь даже Элгэ — несравнимо более юной — это было ясно.

2

Сквозь кровавую пустыню меж раскаленных песков еле тащится черный корабль-призрак. Где-то впереди — желанная вода, у нее багровый цвет и горячий соленый вкус. И утоляет жажду она лишь чуть, а потом высохшее горло вновь горит закатным огнем. Тем горьким пожаром, что спалил родной дом… и жизнь.

Где-то далеко впереди, за бесконечными сухими барханами, — новый источник. Он — алый, кипящий, пенный как бурное море. Горячий как глинтвейн на восточных травах.

Нужно только дотащиться. Доплыть среди соленых песков под черным парусом.

А когда вода вновь мгновенно иссякнет — отыскать средь пересохших песков еще…

Тихое море — цвета бирюзы, а тугие паруса у корабля — алые. Во всю широкую стену. И Анжелика не плывет на нем, а просто наблюдает. С мягкой кровати, с белоснежных льняных простыней, под пушистым одеялом. Почти как дома.

И… нет ни факелов, ни свечей, но видит бывшая аббатиса прекрасно.

А пить и впрямь охота, но не до безумного бреда.

Странно. Первые годы в скучном монастыре пленная Анж страдала в обществе книг. А потом научилась любопытству исследователя и созерцателя. Раз своей жизни больше нет — почему не понаблюдать за чужой?

Теперь Анжелика умудрилась наблюдать вновь — уже за собственной судьбой. Отстраненно — как и подобает аккуратному исследователю и наблюдателю.

Анж умерла и воскресла. И теперь очнулась где-то глубоко под землей. Это не могила и даже не склеп.

Очнулась по-настоящему — впервые. Прежде был какой-то бредовый сон. Пересохшее горло и кровавый туман в глазах. Всё время хотелось пить. И никак не удавалось проснуться.

И отчетливо помнится, какого цвета и вкуса была та вода.

Сегодня Анжелика наконец проснулась — в просто обставленной комнате. Только окон здесь нет. Есть фальшивая портьера в темно-синих тонах. Скрывает такую же плотную стену. Только не синюю, а обитую бирюзовым шелком. В цвет тихого моря. Когда по его безопасной глади легко скользить любому кораблю.

И можно не сомневаться, что за напиток ждет гостью в хрустальном графине. Пряный запах не спутать с красным вином. Или с терпким горячим глинтвейном. Особенно при нынешнем обонянии.

Может, будь кровь живой, Анж и лишилась бы остатков воли и манер. А так — просто легкая дрожь. Учись держать себя в руках. Не превращайся в дикое животное. И не кидайся на еду и питье с безумными глазами. Разве это настолько труднее, чем сохранить рассудок в монастыре? Даже в благожелательном и полном книг. Так заботливо подобранном папой.

Сколько часов длился кровавый кошмар? Неверно, Анжелика. Сколько дней?

Плывет по бирюзовому морю легкий корабль с алым парусом. По ломким, благодушным волнам. Рука какой искусной вышивальщицы пустила его в дальний путь? Она была счастлива, растила любимых детей… или глотала горькие слезы в очередном аббатстве? Там всегда полно времени. А книг прежде было много меньше. Особенно интересных.

Впрочем, с собственными детьми Анжелика простилась еще десять лет назад. С тем, что вовсе не рожать, — лучше, чем растить на корм Змее.

А пить нужно не из горла, а из вот этого изящного хрустального бокала. Даже если руки дрожат, как у старого пропойцы.

Анжелика, не позорься. Кто тут благовоспитанная графская дочь с безупречными манерами? Ну, с почти безупречными.

А кто — смиренная служительница Творца?

Анж медленными глотками осушила бокал мидантийского хрусталя. И еще один. И еще.

Пока графин не опустел. Но всё — маленькими глотками.

Нет ли еще одного? Прежде у Анжелики был нормальный аппетит, теперь… тоже.

Нет, еще одного не оставили. Значит, обойдешься. Держи себя в руках.

Вряд ли уже вернется бредовая жажда… но всё же сколько дней и ночей Анж была бесчувственным животным? Просто голодным зверем.

Легкое голубое платье (кто переодевал Анжелику?) измялось изрядно. Нет ли чего другого? А заодно и обуться?