Да, та самая миледи - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 49

– Лорд Винтер умер, – устало рассказывала я, – ничего не сказав своему брату. Страшная тайна должна была остаться скрытой от всех до тех пор, пока она не поразит виновного как громом. Ваш покровитель с неудовольствием посмотрел на брак своего старшего брата с молодой девушкой без состояния. Я поняла, что не могу ожидать поддержки со стороны человека, обманутого в своих надеждах на получение наследства. Я уехала во Францию, решив провести там остаток моей жизни. Но все мое состояние в Англии; война прекратила все сообщения, и я стала терпеть нужду: поневоле я принуждена была вернуться сюда снова, и шесть дней тому назад я пристала в Портсмуте.

– А дальше? – спросил Фельтон, словно это не он меня арестовал.

– Дальше?! Бекингэм, без сомнения, узнав о моем возвращении, переговорил обо мне с лордом Винтером, и без того уже предубежденным против меня, и сказал ему, что его невестка – проститутка, заклейменная женщина. Благородный, правдивый голос моего мужа не мог больше раздаться в мою защиту. Лорд Винтер поверил всему, что ему сказали, тем охотнее, что это ему было выгодно. Он велел меня арестовать, привезти сюда и отдал под Вашу охрану. Остальное Вам известно: послезавтра он посылает меня в изгнание, отправляет в ссылку, послезавтра он удаляет меня как преступницу. О! План искусно составлен, будьте уверены! Все предусмотрено, и моя честь погибнет. Вы сами видите, Фельтон, что я должна умереть! Фельтон, дайте мне нож!

За время этого долгого объяснения силы мои исчерпались и ноги подкосились.

Фельтон наконец-то занялся делом мужчины, встал с колен и подхватил меня. Мгновение спустя стало видно, что боготворить женщину в таком положении ему понравилось куда больше, чем целуя ее стопы. Еще немного общения, и он восстановит все мужские качества, которые из него старательно выбивались пуританским воспитанием.

– Нет, нет! – уговаривал он меня, старательно держа в объятиях. – Нет, ты будешь жить чистой и уважаемой, ты будешь жить для того, чтобы восторжествовать над твоими врагами!

Милый мальчик, мне бы просто живой остаться, где уж там торжествовать над врагами, это слишком дорогое удовольствие для женщины с таким украшением плеча.

Рукой я медленно отстраняла его, одновременно привлекая взглядом.

Фельтон, на удивление, сориентировался в обстановке почти как д'Артаньян и выпускать из объятий меня не стал. Природа, мне кажется, заявляла в нем о себе все сильнее, руша перегородки, воздвигнутые уродливой моралью.

Но все-таки мы здесь не для того, чтобы в такой идиллии провести остаток вечера.

– Ах, смерть! Смерть! – закатила я глаза. – Ах, лучше смерть, чем позор! Фельтон, брат мой, друг мой, заклинаю тебя!

– Нет! Ты будешь жить, и жить отомщенной!

– Фельтон! – честно предупреждала я его. – Я приношу несчастье всем, кто меня окружает! Оставь меня, Фельтон! Позволь мне умереть!

– Если так, – храбро поцеловал меня в губы Фельтон. – мы умрем вместе!

Утешил, спасибо…

Кто-то задолбил в дверь. Фельтон, как глухарь на току, ничего не слышал.

Я с силой оттолкнула его:

– Ты слышишь! Нас подслушали, сюда идут! Все кончено, мы погибли!

– Нет, – возразил, глупо улыбаясь, Фельтон. – Это стучит часовой. Он предупреждает меня, что подходит дозор.

– В таком случае бегите к двери и откройте ее сами! – пришлось взять командование на себя.

Фельтон повиновался и распахнул дверь. На пороге стоял сержант, командующий сторожевым патрулем.

– Что случилось? – спросил молодой лейтенант.

– Вы приказали мне отворить дверь, если я услышу крик, призывающий на помощь, но забыли оставить мне ключ, – принялся докладывать стоящий рядом часовой. – Я Вас услышал, но не понял, что Вы говорите, хотел открыть дверь, но она оказалась запертой изнутри, тогда я и позвал сержанта.

– Честь имею явиться, – вальяжно отозвался сержант, взглядом знатока оглядывая и меня, и мой порванный рукав.

Фельтон, по своему обыкновению, снова оцепенел. Стоя столбом, он молчал. На лице его отражались мучительные попытки вспомнить хоть одно слово из родного языка.

Дьявол, опять надо разряжать обстановку!

Я подбежала к столу, схватила нож и с вызовом крикнула:

– А по какому праву Вы хотите помешать мне умереть?!

Вид ножа немного оживил Фельтона.

– Боже мой! – воскликнул он.

Но не успел он броситься ко мне, как в коридоре кто-то язвительно захохотал.

Кучка столпившихся у дверей моей темницы людей увеличилась на немного помятого дорогого брата в халате, который мужественно зажал свою шпагу под мышкой.

Он с ходу включился в развлечение.

– А-а, – извлек он все возможное из этого звука. – Ну вот мы и дождались последнего действия трагедии, – голос у дорогого брата был довольный, как у кота, мурлыкающего после мисочки сметаны. – Вы видите, Фельтон, драма последовательно прошла все фазы, как я Вам и предсказывал. Но будьте спокойны, кровь не прольется.

Дорогой брат сохранил редкую способность безошибочно ошибаться.

– Вы ошибаетесь, милорд, – радостно сказала я ему, – кровь прольется, и пусть эта кровь падет на тех, кто заставил ее пролиться!

Фельтон издал дикий крик и кинулся ко мне.

Ха, от ножа до моего тела было куда ближе, чем от него до меня. Вонзаем лезвие с силой в грудную клетку, оно режет платье, встречает стальную планку корсета, меняет направление и идет плашмя, подрезая кожу над ребрами. Ой, черт, как больно все-таки!

На платье набухло и расплылось большое кровавое пятно.

Ну вот, теперь можно упасть на пол, закрыть глаза и с чувством выполненного долга отключиться от всего этого безобразия. Пусть выясняют сами, кто виноват. Я зарезалась, и точка.

Подскочивший Фельтон выдернул нож из моего тела.

– Смотрите, милорд, – угрюмо сказал он, – вот женщина, которая была поручена моей охране и лишила себя жизни.

– Будьте покойны, Фельтон, – проблеял разочарованный скорым концом представления деверь, – она не умерла. Демоны так легко не умирают. Не волнуйтесь, ступайте ко мне и ждите там меня.

– Однако, милорд… – попытался возразить Фельтон.

– Ступайте, я Вам приказываю! – обозлился деверь. Фельтон ушел, унося нож.

Дорогой брат не стал даже подходить ко мне, лишь приказал сменившемуся часовому доставить сюда женщину, которая якобы мне прислуживала. В ожидании ее я валялась на полу, дорогой брат, водрузив ноги на стол и положив на грудь вынутую из-под мышки шпагу, скучал в кресле.

Когда заспанная женщина появилась, он попросил ее:

– Вы это, сделайте что-нибудь с дамой, она, кажется, немножко нездорова…

– Может, милорд вызовет врача? – спросила женщина, которой тоже не улыбалось, чтобы я (не дай бог!) скончалась у нее на руках за те же деньги, что ей платили за редкие визиты для уборки.

У дорогого брата перекосило лицо, как от кислого лимона, но, осмотрев меня издалека еще разок, он увидел кровь и на полу тоже, почесал затылок и сказал:

– Хорошо, я пошлю верхового за лекарем. Подождите его.

И поплотней запахнувшись в роскошный халат, он, шаркая тапочками, ушел, по-прежнему неся шпагу под мышкой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

КОНЕЦ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Когда мы остались с женщиной наедине, я очнулась. Лежать до приезда врача на полу в мои планы не входило.

Кое-как с ее помощью я разделась до рубашки и, стуча зубами, забралась в ледяную постель. Рана ныла и саднила, не люблю тупые ножи. Я прикинула, насколько она ограничит мои движения. Боль мешала это определить, оставалось надеяться, что все сделано правильно и поэтому все будет так, как надо.

Женщина сидела у изголовья и тихонько похрапывала. Сладкий сон посетил ее и в сидячем положении.

Прикрыв глаза, не в силах заснуть из-за боли, я думала: отстранит дорогой брат Фельтона от обязанностей моего тюремщика или нет. Вплетающаяся в думы боль путала мысли, приходилось рассчитывать на худшее. И опять у меня нет ножа…

Врач прибыл около четырех часов утра.