Сказание о пустыне (СИ) - Грей Дайре - Страница 32

Вздохнул аттабей, ощутил на плечах привычную тяжесть.

— Поднимись, Сулейман, и будь свидетелем моей клятвы. Я приму и белую куфию, и золотой эгаль. И буду хранить Аль-Хрус, пока не подрастет его правитель и не сможет сам править народом. Я не займу место шейха и не пошатну его власть. Не поврежу ему ни словом, ни делом. С этого дня и до последнего вздоха.

— Да будет так, господин…

И пронесся шепот по дворцу, а затем и по городу. Вернулся Пустынный Лев. И снова будет сторожит белокаменный город…

…Тиха ночь пустыни. Прохладна. А за пределами города, вдали от раскалившихся за день стен, еще более приятна…

…У них получилось уйти. Не зря Саид готовился к побегу заранее. Искал нужных людей, делал запасы. И пусть уходить пришлось в спешке и посреди погрома, но часть его приготовлений пригодилась. Особенно прикормленный охранник на воротах, что любил играть в кости, но удача не любила его. Долг за ним скопился немалый. И человек оплатил его, открыв ворота и пропустив семью несчастного торговца, потерявшего весь товар в сегодняшней резне. Слава Небесам, что ноги унести смогли…

…Им повезло раздобыть двух мулов. Повезло, что шейх решил сначала усмирить дальние кварталы, а потом уже перейти к центру. Благодаря этому они покинули дом муллы задолго до заката. Сын пустыни не ожидал от мальчишки, которого помнил, такой предусмотрительности. Но, возможно, с годами тот обрел некую мудрость. Все может быть…

…Сейчас его подопечные спали. Они шли до глубокой темноты, дети устали, девочки раскапризничались, ночь поможет им набраться сил, но путь будет нелегким. И для него в том числе. Никогда еще кочевнику не приходилось вести по пустыне избалованных городских жителей. Тем более женщину и детей. Проблем с ними будет куда больше, чем с женой аттабея. Запасы придется растягивать. Воду экономить. И молиться, чтобы не пришла буря…

…Он надеялся, что пустыня не оставит детей своих без помощи, но знал ее непростой и порой жестокий характер. И думал в том числе и о похищенной женщине. Охранник на воротах упомянул, что еще до полудня через Золотые врата промчался отряд мужчин, остановить который стража не посмела. Женщину среди них не заметили, да и вряд ли кто-то присматривался. Но выживет ли она? Услышит ли пустыня ее молитвы? Поможет ли? И что будет, когда она попадет в руки аль-Хатума? И как сообщить аттабею, куда везут его супругу?..

…Молчит ночь пустыни. Нет у нее ответов. Лишь месяц смотрит с небес и видит много больше, чем люди…

…Время… Солнце… Песок…

…В детстве мне казалось, что жизнь моя будет пустой и скучной. Похожей на жизнь моей матери. Третьей женой при каком-нибудь торговце, обязанной смотреть за домом и жить немногим лучше слуг. Потом все изменилось, в пустыне моей жизни появилось солнце, я узнала, что все может быть иначе. Мне снова показалось, что так будет всегда, что жизнь моя будет счастливой, подле заботливого мужа и с множеством здоровых детей. А все пережитые невзгоды не более чем недоразумение. Всего лишь ветер, что бросает песок в глаза, и они слезятся, чтобы избавиться от грязи…

…Я боялась, когда Карим едва дышал от яда. Но у меня были знания, чтобы спасти его. Я боялась, когда уходила в пустыню, но он нашел меня и вернул домой. Я боялась, отправляясь в неизвестность с отрядом кочевников, но все закончилось хорошо. Теперь я снова боюсь и знаю, что это не ветер, но буря. И я в самом сердце ее…

…Похитители, убийцы, разрушившие мой дом, вовсе не походили на детей пустыни. Они громко смеялись, отпускали грубые шутки, обсуждали, на что потратить награбленное и те деньги, что заплатит им аль-Хатум, когда они вернутся. Меня они не трогали, будто вовсе не замечали, но вряд ли по собственному желанию, скорее по приказу старого друга Карима. Друга, который украл его жену…

…Никогда в жизни я не испытывала ненависти. Не умела долго злиться. Мне было легко простить свекровь с ее кознями, потому что я смогла понять ее. А более никто и никогда не желал мне зла. Наверное, в том и состояло истинное счастье, которого я не ценила. И теперь вдруг осознала, как же легко мне было…

…Глядя на этих людей, слушая их разговоры, я задыхалась. Грудь сжималась от боли и гнева, который невозможно выпустить. Кричать? Плакать? Проклинать? Разве это что-то изменит? Они ждали моей истерики, косились с любопытством. С жадным, каким-то отвратительным интересом, от которого хотелось отмыться. А дышать становилось сложнее. Я решила, что не доставлю им удовольствия видеть мою боль. Пусть внутри все горит огнем, с губ не сорвется ни звука, а слезы… Слезы прольются когда-нибудь потом…

…Я желала им смерти. Чтобы они вообще никогда не рождались. Как допустили Небеса, чтобы, такие как они, ходили безнаказанными? Почему моя мать, Али и другие слуги погибли, а они остались живы? Почему Небо так несправедливо?

Укладываясь спать на первом привале, я долго вглядывалась в темноту небес и пыталась найти ответ среди звезд. Но они молчали и смотрели так равнодушно, что вспоминились слова кади: «…если когда-нибудь тебе потребуется помощь, проси пустыню. Она ответит. И поможет». И я попросила…

…А утром один из мужчин не проснулся. Во сне его ужалил огненный скорпион…

…Тихо в гареме владыки Аль-Хруса. Не играет музыка, не слышны песни и разговоры, лишь вздохи и всхлипы раздаются из углов, лишь едва различимый шепот передает сплетни из уст в уста…

Две жены у покойного Малика ибн Иса аль-Ахраб. И обе молоды, хороши, родовиты. Обе знают, что участь вдовы не завидна, особенно молодой вдовы, в расцвете лет оставшейся без мужа. Обе понимают, что положение их зависит лишь от милости аттабея и от того, какие мысли он вложит в голову наследника — сына от первой жены.

И злится, кусает губы гордая Зара — любимая дочь владыки Аль-Алина, шлет сообщение отцу с доверенным слугой, просит поддержки в нелегкий час. И письмо ее ложится перед Каримом, как и послание более сдержанной Латифы к возлюбленному брату с выражением беспокойства о судьбе совсем еще юного сына.

Читает аттабей, хмурится, откладывает листки.

— Этого еще не хватало… — бродит Пустынный Лев по покоям, которые никогда не любил и не считал своими. Но вот пришло время примерить, обжить, ведь дом разграблен и восстановлен будет еще не скоро.

— Жалуются? — верный Сулейман, лично возложивший ему на голову золотой эгаль, неотступно находится рядом. Он и помогает, и оберегает от тех, кто также не отказался бы получить власть. И Карим бы отдал, за долгие годы она ему успела смертельно надоесть, но от слова уже не откажешься.

— Просят. Боятся. Требуют… Латифа вновь в тягости, повивальная бабка пророчит ей сына, если он родится, для города будет лучше, но… Зара смогла родить лишь дочь, и, сколько бы Малик не посещал ее в последние месяцы, так и не зачала. Она злится, и нрав ее отнюдь не кроток. И что с ними делать?

Вздыхает начальник охраны. Воину понятнее, как навести порядок в разоренном городе, как приструнить людей и обеспечить исполнение приговоров местных судей и указаний аттабея…

— Отослать младшую к отцу? Девочка уже подросла, от матери не зависит, а в гареме спокойнее станет.

Качает головой Пустынный Лев, хмурится.

— Нельзя. Поддержка Аль-Алина нужна, особенно, если получится доказать, что беспорядок возник не сам собой, а был организован кем-то со стороны. И этот неизвестный пользуется покровительством шейха.

Пока им удалось выяснить, что в дома бедняков начали стучаться люди, называющие себя сборщиками налогов. Они говорили, что шейх ввел новые, показывали некие бумаги, вроде бы даже с печатями, а при отказе платить, начинали выволакивать людей из домов и бить. Глядя на это, горожане и взбунтовались. Кто-то пустил слух, что налоги одобрены аттабеем и еще несколькими высоко поставленными лицами, а дальше бунт было уже не остановить…

— Запереть?

Вздыхает аттабей, неспокойно у него на сердце. Знает он, что сын пустыни увел его семью из Аль-Хруса, но не спится ночами. Видится ему пустыня, отряд, что мчится по барханам, тела, что остаются на песке каждое утро. И муторно после таких снов, хочется сорваться с места и бежать, хватать коня и мчатся, лететь по песку туда, куда стремится сердце. Но знает хранитель Сердца Пустыни, что опоздает. Поздно, слишком поздно…