Девушка из цветочной лодки - Фейн Ларри - Страница 47

Из магазина вышла женщина со счетами в руках. Бусины звенели у нее под пальцами. Наконец она озвучила итоговую сумму.

Ченг Ят вытащил из кармана новенькую официальную печать.

— Я поставлю свою печать. Местные власти возместят вам расходы.

Перевод не потребовался.

— Нет. — Лавочник оскалил почерневшие от бетеля зубы. — Наличные, серебро, золото.

— Я адмирал Ченг из Имперского флота Аннамской империи. Моя печать имеет силу.

Лавочник прикусил губу будто сдерживая смех. Я повторила, как могла, те же слова на аннамском диалекте.

Жена лавочника зашлась хохотом, напоминающим собачий лай. К ее веселью присоединилась и значительная толпа зевак. Я забеспокоилась и нащупала кинжал под халатом.

— Аннама больше нет! — крикнул голос из толпы.

— О чем вы? — остолбенела я.

Лавочница засмеялась еще громче.

— Больше нет никакого императора, — заявила она, чиркнув пальцем по шее. — Мальчика-императора посадили в клетку и увезли.

С дрожью в голосе я перевела ее слова Ченг Яту, сомневаясь, что правильно расслышала. Кто-то дотронулся до моего плеча. Долговязый мужчина продемонстрировал полный рот потемневших зубов.

— Ты не знаешь? — спросил он на кантонском диалекте, запинаясь. — Император связать руки-ноги. — Он изобразил, будто железные обручи смыкаются вокруг запястий, затем раздвинул ноги и вытянул руки над головой. — Раз, два, три, четыре… — Следующее слово он произнес на родном языке, а я повторила на кантонском диалекте: — Слоны.

Дальше можно было не объяснять. Я не хотела представлять себе страшную картину, но островитянин постарался изобразить ее во всех красках, вытянув руки вверх с притворной болью в лице.

— Слоны идти. Император Тоан стал раз-два-три-четыре штуки.

Это вызвало смех в окружающей нас толпе.

— Они лгут, — пробормотал Ченг Ят.

Высокий мужчина ткнул в него пальцем.

— Я не лгу! Династия Тэйшон конец! Вы, китайцы, конец! Вот наша страна!

Вокруг закипал сердитый ропот. Нас полностью окружили. Если бы мы вытащили оружие, это означало бы верную гибель. Казначей заметно дрожал. Я попыталась скрыть свой страх, а Ченг Ят шагнул к торговцу.

— Независимо от того, кто на троне, я все еще адмирал флота. Вы должны снабжать мои корабли.

Долговязый перевел сказанное аннамцам, не скрывая сарказма в голосе.

— Нет Тэйшон. Нет флота. Нет армии. — рявкнул торговец. — Нет адмирала. Нет генерала.

От последнего слова что-то напряглось у меня внутри. Я выпалила:

— А генерал Буй Тхи Суан? Женщина-генерал?

Долговязый повысил голос, перекрывая гул толпы:

— Она хочет знать о госпоже, что командует слонами! — Аннамец схватил большую тыкву из корзины и поставил передо мной. — Вот госпожа-генерал. — Он занес над тыквой ногу и пояснил, похлопав себя по ляжке: — Слон.

Затем он с силой опустил ногу. Тыква лопнула с тихим хлопком. Долговязый растоптал ее пяткой в мягкую оранжевую кашицу, а зрители смеялись и улюлюкали. Я попятилась, чтобы не испачкаться.

Жена лавочника ткнула Ченг Ята в грудь.

— У китайцев нет денег, китайцы прочь! Нет больше Тэйшон. Нет больше флота. Нет больше Аннам! Новая страна сейчас. Называется Юэ…

— Вьетнам, — поправил ее муж.

— Пора вам, китайцы, прочь! — заявил палач, «казнивший» тыкву.

Женский голос в толпе повторил:

— Идите домой, китайцы! Прочь!

Толпа сжималась вокруг нас, скандируя:

— Вьетнам! Китайцы вон! Вьетнам! Китайцы вон!

В такт своим крикам они били в горшки. Какой-то парень размахивал рыбацким ножом. Я сжала руку Ченг Ята: нельзя, чтобы из-за его гнева мы оказались в заведомо проигрышной ситуации. Он обнял меня и повел вместе с остальными сквозь толпу.

— Вьетнам! Китайцы вон! Вьетнам! Китайцы вон! — неслось нам вслед.

Что-то мягкое и гнилое ударило меня в шею. Когда мы бежали к пристани, какой-то продавец помахал нам рукой:

— Что-то покупаете?

Наконец-то показались знакомые зеленые острова. До Зянгбиня было рукой подать. Ветер трепал мне волосы; впервые за несколько месяцев с плеч упал тяжелый груз: я возвращалась домой.

Что бы ни творилось в мире, Зянгбинь оставался убежищем, перевалочным пунктом, не зависящим ни от какой власти. Мы могли бы начать все заново, став сильнее прежнего вместе с Ченг Ятом, играющим более активную роль; возможно, он даже перехватит бразды правления у своего брата. Я могла бы открыть собственное предприятие — мыловаренную мастерскую! — и пополнила бы ряды успешных участников этого необычного торгового общества. Моя подруга, жена Ченг Чхата, присоединилась бы ко мне, и две сильные женщины составили бы конкуренцию любому мужчине.

Такие мысли теснились у меня в голове, пока мы подплыли к грязевым отмелям в устье реки. По равнинам рыскали собаки; хижины стояли пустые, без людей. Я ощутила едкий запах дыма.

Мы сделали первый поворот. Почти мгновенно затрещали паруса. Горячий ветер пронесся по палубе, обжигая глаза. Песок заскрипел на зубах. Я вытерла лицо и обнаружила, что ладони у меня черные. Мы попали под дождь из пепла.

Набережная лежала в руинах. От огромного зала рыбного рынка остались только обугленные столбы, напоминающие темных часовых. Некогда знакомые склады превратились в угольные скелеты, ненадежно накренившиеся над водой.

Наш корабль пробирался мимо города-призрака через масляные пятна и обломки. Обвалившиеся крыши, разбитая черепица. В тех стенах, которые асе еще стояли, зияли дыры от пушечных ядер. Столбы дыма пересекались над склонами холмов. Городской канал, обычно забитый судами всех размеров и форм, превратился в кладбище разбитых, тлеющих корпусов и сожженных до черноты мачт. Некоторые казались почти знакомыми, как призраки прошлого.

Откуда-то с северной стороны раздался приглушенный взрыв, следом взметнулось белое облако дыма. Черепица с грохотом полетела на землю. Стена рухнула с почти человеческим стоном, хотя на улицах не появилось ни человека, ни даже собаки.

Мой дом, моя гавань — моя мечта! — исчезли в уродливом черном дыму. Куда теперь деваться? Что делать? Мне нужно было на что-то опереться, но глаза у меня щипало от слез и дыма. Я ничего не видела. Спотыкаясь, на ощупь нашла Ченг Ята: он облокотился на поручень, неподвижный, как идол, и сосредоточивший внимание на береговой линии. Я плюнула на пальцы и протерла глаза.

Главный храм лишился крыши; его внешние стены потрескались, но выстояли. Перед ним посреди площади одиноко высился деревянный столб наподобие тех, куда подвешивали хлопушки во время праздников, с развевающимся наверху знаменем и веревкой, хлопавшей по бревну.

Ченг Ят дал сигнал причалить. Корпус чиркнул по дереву и голым камням. Моряки стояли неподвижно, как скалы, держась за швартовы, но не пытались высадиться на берег.

Тошнота подступила к горлу.

То, что выглядело развевающимся на столбе знаменем, оказалось развернувшимся тюрбаном. Покачивающаяся внизу веревка обернулась мужской косой, свисающей с отрубленной головы — сморщенной и черной, но по-прежнему узнаваемой.

Ченг Чхат смотрел в пространство сквозь темные пустые глазницы.

Скрип корпуса, скребущего о причал, крики экипажа и, главное, трубный стон, напоминавший крик раненого быка, который вырвался из горла Ченг Ята, — все слилось в сплошной жгучий ужас. Мой взгляд метался вправо и влево, обыскивая улицы, переулки и дверные проемы в поисках еще одной головы, еще одного тела. Но моя подруга не имела значения для тех, кто оставил нам это ужасное послание.

— Вытащите нас отсюда! — крикнул Ченг Ят.

Ноги у меня словно бы растаяли. Колени коснулись слоя пепла на палубе. Завыли лебедки. Мужчины выкрикивали приказы, весла хлопали по воде. Я снова и снова билась головой об пол, пепел и желчь облепили мне язык, а горло сжалось так, что стало трудно дышать. Я старалась не думать о том, что повстанцы сделали с пленными женщинами, что они сделали бы с моей старшей сестрицей, будь она еще жива. Мне не хотелось вспоминать, какой я ее видела в последний раз: побагровевшее лицо, руки, хватающие воздух, перекошенные губы, умоляющие — точно так же, как теперь я молила в ответ, взывая к ней, к Зянгбиню, к мадам Ли, к продавцу мыла, к девушкам в красивых аозай и всем моим прекрасным мечтам: