Девушка из цветочной лодки - Фейн Ларри - Страница 31

— Сколько? — спросил я у владельца лавки.

— Для такой красавицы — пять серебряных монет.

Жена Ченг Чхата дернула меня за руку:

— Не делай глупостей!

Я заплатила за пять кусков мыла и мыльных бобов, затем она повела меня в магазин фарфора, к витрине которого я уже подходила, но сейчас потеряла интерес. Моя новая подруга начала нервировать меня. Должно быть, она тоже это заметила, когда я отклонила предложение купить ткани, несмотря на ее восторженные комментарии о цветах и текстуре аннамских шелков.

— Ты устала? От запаха мыла и у меня закружилась голова, — призналась она. — Дай вообще этот город вызывает головокружение. Мне нужно выпить, и я знаю место, которое тебе понравится.

— Только если снова пообещаешь мне небеса.

— Сама увидишь.

Мы спускались в город по зигзагообразным улочкам мимо портновских мастерских, лавочек, торгующих бумагой для записи молитвенных текстов, и магазинчиков со специями, от которых я расчихалась.

Затем мы снова оказались на улице Небесной Династии, дальше к большому изгибу реки, чем там, откуда начали путь. Мы пересекли открытую площадь перед храмом и вошли в тихий проулок, где невестка жестом велела остановиться перед лакированной дверью из красного дерева в окружении полупрозрачных бумажных окон. Аромат чая проник в ноздри еще до того, как мы вошли внутрь.

В чайной царила прохлада и ощущалась уединенность частной беседки; стены и мебель из полированного красного дерева освещала лампа с абажуром. Несколько голов повернулись, когда мы вошли, а потом посетители вернулись к своим приглушенным разговорам. Похоже, здесь встречались и заключали сделки богатые местные жители. Я решила, что мы можем претендовать на место среди элиты, будучи женами наемных флотоводцев.

Нас приветствовала седовласая дама в развевающемся розовом платье-аозай[50] вроде тех нарядов, что носили девушки на улице, только изящное и величественное. Наш стол стоял рядом с непрозрачным бумажным окном. Пешеходы на улице двигались словно марионетки в театре тенен.

— Госпожа Ли, это моя двоюродная младшая сестрица, Ченг Ят-соу, — сказала жена Ченг Чхата, затем перешла на аннамский диалект. Одно из немногих слов, которые я разобрала, обозначало чай. Мадам Ли улыбнулась, продемонстрировав такие же черные, как у торговца мылом, зубы, потом поклонилась и удалилась.

— Добро пожаловать в центр мира. Ну, нашего мира, разумеется, — улыбнулась моя невестка.

— Не слишком-то довольной ты выглядишь.

— О, сестренка, прости меня. Я порчу тебе удовольствие.

— Нет. Мне очень здесь нравится. Как ни странно, я чувствую себя дома.

— Логово беглецов, контрабандистов и воров. Не уверена, что назвала бы это домом.

Мужчина за соседним столиком кивнул моей подруге, как старой знакомой. Он словно бы только что сошел с оперной сцены: пучок густых седых волос и синий халат с подкладкой, какие я видела лишь на старинных картинах. Жена Чхата кивнула в ответ на приветствие.

— Ты его знаешь? — поинтересовалась я.

— Местный скупщик. Иногда что-то у нас берет.

— Похоже на актера или клоуна.

— Не так громко. — Она наклонилась ко мне и понизила голос: — Он мингхёнг. Странное название, я знаю. Сторонники династии Мин на ее закате бежали в Аннам, спасая свои шкуры. Их много в этом городе. Он, наверное, потомок в четвертом поколении. Эти ребята ведут себя так, будто Мин вернется, и тогда они смогут снова отправиться в Китай. Видишь? Я же говорила: это место привлекает изгоев, как тухлое мясо — личинок мух.

Я с трудом сдержалась, чтобы не уставиться на скупщика. Тут вообще не бывает ничего обычного? Даже чай оказался странным.

Госпожа Ли принесла две чаши с крышками, в которых плоды «драконова глаза» и семена лотоса плавали в бледном ароматном настое. Она поставила между нами блюдо с арбузными семечками.

— Я не могу это пить. Слишком красиво, — сказала я.

Жена Чхата глотнула из своей чашки.

— Пей давай. Там, куда мы плывем, красоты не хватает.

Мой язык наслаждался пронзительной сладостью, а я тем временем спросила себя: зачем плыть куда-то еще? Этот город шепотом звал меня еще до приезда, и его зов стал громче, как только я вышла на набережную. Но теперь он пел в полный голос, окутывая яркими вкусами, ароматами и цветами. Из того немногого, что я успела увидеть, Зянгбинь действительно напоминал некоторые районы Гуанчжоу, но уж точно не грязные. И все же он обладал духом, совершенно отличным от всего остального. Логово беглецов, контрабандистов и воров, как говорила жена Чхата. Разве это не про меня?

С воинскими званиями или без, разве это не про всех нас? Здесь был центр мира для таких, как мы.

Странная смесь людей, языков и народов, фальшивый нефрит и гнилые груши, — раньше я ничего подобного не испытывала, это было совершенно новое понятие новизны. На протяжении всей жизни меня пугали перемены — новые лодки, новые хозяева, уродливые новые клиенты с тошнотворными новыми потребностями. Но здесь новизна казалась многообещающей. История не имела значения, здесь можно было придумать собственную историю — как у мингхёнгов, которых поглотило воображаемое прошлое, или длинноволосых, которые перестали быть китайцами. Здесь я могла сменить наряд, прическу, отбросить прошлое и вылепить новую личность: жену адмирала с определенным социальным статусом. Если Ченг Ят тут останется.

— Надеюсь, мы тут задержимся, — сказала я.

— Когда явится этот пес Чхан Тхим-поу, мы двинемся на юг, туда, где живут настоящие дикари.

Я смаковала содержимое своей чашки, пока чай подруги остывал. Ее глаза бегали по всей чайной, но не задерживались на мне. Что-то ее беспокоило, и это был не Чхан Тхим-поу. Наконец она закрыла чашку крышкой и, сложив руки на столе, ошеломила меня пронзительным взглядом.

— Что ты там удумала? Ртуть?

Наполовину пережеванное семечко лотоса прилипло к языку. По тону сразу можно было понять, как моя невестка относится к этому вопросу. Больше и говорить ничего не нужно было.

— Ты замужем уже три месяца, — буркнула она.

Я едва заметно пожала плечами.

— Слишком рано, тебе не кажется?

— Слишком рано для чего? Ему тридцать шесть, а сына нет. Как думаешь, почему мужчина его возраста женится? Если бы он хотел бесплатных плотских утех, обошелся бы без свадьбы.

Я выплюнула семечко на перевернутую крышку от чайной чашки.

— Мне казалось, мы сестры. А ты теперь говоришь как моя свекровь?

Подруга натянуто улыбнулась, вертя в пальцах крышку от своей чашки.

— Если жена не забеременеет, неизвестно, что сделает мужчина. Некоторые из нас обеспокоены.

— Да что ты? А кто это «некоторые»? Ты же понимаешь, что я провела каждый день своей жизни, стараясь не забеременеть. Я не уверена, что теперь смогу забеременеть, даже если захочу. — Я щелкнула арбузным семечком так громко, как только могла, чтобы привлечь ее внимание. — А я не хочу.

— Чушь какая! — Жена Чхата закрыла чашку крышкой и отодвинула чай, который выплеснулся через край. Она прикрыла рот рукой, но я заметила, что губы у нее дрожат. — Я хочу, чтобы ты познакомилась с моими мальчишками. Двенадцать и тринадцать лет, настоящие мужчины, трудятся на других кораблях. Слишком взрослые, чтобы бежать к мамочке. — Она вытерла глаза. — Я понимаю, почему ты отказываешься. Может, я бы тоже так поступила на твоем месте. Но пришло время признать, что прежняя жизнь закончилась. Ты теперь замужняя женщина. А каждая женщина хочет детей, знает она об этом или нет.

Конечно, я знала, что у меня такого желания нет, даже в самых глубоких и темных закоулках души. Что такое детство, кроме тяжелой работы, страха и маленького островка невинности, которую скоро соскоблят и выколотят? Разве дети — это не постоянное бремя и волнения? Может, и правда, что многие женщины жаждут детей, но какая мне разница? Я не сомневалась, что была желанным ребенком для мамы. Но разве мое появление сделало ее жизнь лучше? А чего она добилась, родив сына, если в итоге он умер при родах, а заодно и ее с собой прихватил? Где же счастье? Мое закончилось, даже не начавшись. Я никому не желала детства.