Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Моц Анна - Страница 1

Анна Моц

Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту

A LOVE THAT KILLS

Stories of Forensic Psychology and Female

Anna Motz

© Anna Motz, 2023

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Введение

Уже более 30 лет я работаю с женщинами, которые расширяют границы представлений о психических расстройствах. За эти годы я столкнулась с описаниями ужасающего насилия и фантазиями о чем-то еще более жутком. Забыть их сложно, но самые яркие воспоминания касаются не действий или мыслей пациенток. И даже не чувства страха, порой возникавшего во время очных сессий, когда напротив меня сидел человек с опытом насилия, которому я могла показаться врагом.

Нет, картинки, которые сразу всплывают в памяти, относятся к наиболее спокойным ситуациям, где не слова, но все остальное говорит о женской травме и страданиях: о жизни и психологическом ущербе, которые подтолкнули к преступлению, иначе не поддающемуся объяснению. Я вспоминаю Мириам. Пятнадцать лет она прожила в закрытом крыле психиатрической лечебницы, где я работала. На одну из сессий пациентка пришла в необычайно взвинченном состоянии: она была так возбуждена, что с трудом могла говорить. В конце концов ей удалось объяснить причину. Медперсонал при осмотре палаты перевернул все вверх дном после сообщений о том, что Мириам тайно хранит неразрешенные вещи. Все ее пожитки, которые она так берегла (среди них фотографии, всякие мелочи и одежда), были в беспорядке, что привело в смятение и их владелицу.

Может показаться, что реакция чрезмерная: такие неаккуратные обыски – стандартная практика в любом месте ограничения свободы. Но лично для Мириам это было настоящей пыткой. Она оказалась в Великобритании в поисках убежища – ребенком без родителей, но с болезненным опытом эксплуатации и жестокого обращения. Мириам оставила родных и все ужасы, которые довелось увидеть, но с годами ей пришлось столкнуться с новыми сложностями, пока она жила в хостелах, приютах и на улице. Ее все время сопровождала нестабильность, и вещи, которые ей удалось накопить и бережно сохранить в палате, создавали ощущение, близкое к восприятию постоянного дома. Мириам вторжение в ее палату и переворачивание всего вверх дном казалось чуть ли не концом света. После сессии мы вместе вернулись в палату, и я смотрела, как она, стоя на четвереньках, собирала разбросанные по полу предметы. Казалось, что Мириам испытывала физическую боль, пока пыталась вернуть все на свои места, ведь ситуация напомнила о травме длиною в жизнь. Она посмотрела на меня и спросила, стало ли мне понятнее. Я смогла лишь молча кивнуть.

Страдания Мириам, а также многих женщин, с которыми я работала в тюрьмах, психиатрических больницах и специализированных клиниках, напомнили о человеческом факторе, который стоит за каждым преступлением. Этих женщин воспринимают исключительно как убийц, насильниц, поджигательниц, сталкеров и растлительниц малолетних. Однако виновницы преступлений, поражающих воображение, почти всегда сами подвергались насилию или имеют травмы. Они и жертвы, и преступницы. Моя задача как судебного психотерапевта – выявить взаимосвязь между этими двумя фактами и помочь пациентке сделать то же самое. Важно изучить источники и психологическую географию преступления, чтобы потом это понимание послужило доказательством на судебном заседании. На его основе можно оценивать риски при рассмотрении права опеки или определять необходимое лечение.

В судебной психологии мы рассматриваем личность человека в целом, все факторы, которые его сформировали, и как события из одного периода или сферы жизни повлияли на развитие и действия в других. Эти связи не всегда очевидны или осознаются пациентом. Нередко до них получается добраться только спустя десятки часов бережной терапевтической работы. В ходе психотерапии следует учитывать всю сложность и противоречивость, чтобы найти связующие нити в хаосе жизни: это позволит объяснить человеку причины его поступков и мыслей, о которых он прежде и не подозревал. Вместе мы определяем и восстанавливаем значение совершенных преступлений. Этот процесс требует принятия и спокойствия, отказа от личных чувств по поводу того, что сделал собеседник: тогда обе стороны смогут понять мотивы.

На протяжении 30 лет я работала с женщинами и мужчинами в тюрьмах, отделениях больниц с усиленной охраной и вне учреждений: и оценивала состояние, и вела терапию. Я получила образование в области клинической психологии, где основными направлениями были когнитивно-поведенческая терапия (разговорная терапия, цель которой – определить и изменить вредные модели мышления и поведения) и психодинамический подход (здесь мы стремимся помочь человеку открыть для себя бессознательное, чтобы понять мысли и чувства). Но большая часть моей работы связана с судебной психотерапией, где психоаналитический подход встречается с миром преступлений: психодинамические методики позволяют определить мотивы и значение преступных действий человека. Многолетний опыт показывает, что это действительно помогает людям распознать влияние бессознательного на их жизнь и объяснить те или иные поступки. Кроме того, такое понимание создает прочный фундамент для работы с этими проблемами и в какой-то степени для их устранения. В самых успешных случаях это позволяет людям, которые ранее страдали от невыносимых эмоций, сдерживать импульсы, прежде не поддающиеся контролю, и сделать жизнь более стабильной.

В той части моей работы, которая связана с судебной психотерапией, меня больше всего интересуют насилие и преступления, совершенные женщинами. Женское насилие – вопрос, природу которого зачастую понимают неверно, ему не придают должного значения. Для многих членов общества (от представителей СМИ до некоторых медиков и юристов) существование женского насилия – слишком горькая правда, которую они не готовы принять. Эта табуированная тема разрушает идеальный образ женщин как тех, кто любит, воспитывает и заботится. Людям сложно поверить, что иногда матери вредят детям и даже убивают их, а еще – что женщины, находясь в позиции того, кто заботится, могут насиловать или как-то иначе плохо обращаться с теми, кто от них зависит. Даже мысль об этом косвенно угрожает нашему социальному строю: шок от жестокого обращения с детьми и взрослыми проникает в нашу уютную жизнь, построенную вокруг концепции любящей и заботливой семьи.

Когда тема женского насилия все же затрагивается, это неизменно делается в резком тоне с опорой на предубеждения, глубоко укоренившиеся в истории и культуре. Страницы старейших произведений литературы наполнены стереотипами о мстительных женщинах. Это и опасная соблазнительница Юдифь, которая в библейской истории обезглавила ассирийского полководца Олоферна, пока тот спал в своем шатре. И отвергнутые жены, доведенные до убийственной ярости в греческих трагедиях: от Клитемнестры, закалывающей беспомощного Агамемнона в ванне, до Медеи, которая настолько ослеплена гневом из-за предательства Ясона, что убивает не только его новую жену, но и собственных детей. Современные образы жестоких женщин не менее радикальны. Майра Хиндли, Розмари Уэст, Эйлин Уорнос и Беверли Алитт[1] – все они стали объектами ненависти в желтой прессе: их не только изгнали из общества, но и отделили от женской половины человечества. Они считались чудовищами, ангелами смерти, злом во плоти: женщин превратили в демонов, не имеющих ничего общего с идеалами, которым они угрожали. В общественном сознании прочно закрепился образ этих девушек, угрюмо смотрящих с первых страниц газет: для людей нет больших злодеев, чем женщины-убийцы. Эти примеры показывают, как идеализация женственности в целом и материнства в частности может быстро превратиться в осуждение и отвращение к тем, кто разрушает идеальный образ.