Изгоняющий бесов. Трилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович - Страница 4

Мне оставалось только чесать в затылке. Кто я был тогда, чтоб с ним спорить?

Отец Пафнутий долгие годы ходил в авторитете, архангельская школа бесогонов была известна всем знающим людям не только в России, но и в большинстве православных стран. Те же сербы, болгары всегда у нас учились. И дешевле, и качественней.

Иногда к нам в Сибирь и на Север присылали даже молодых католиков из Польши и Чехии, тоже языки славянские и опыт борьбы с бесами похожий. В том смысле, что и у них с нечистью не церемонятся, к толерантности не призывают, а бьют чем попало промеж рогов не хуже, чем мы тут от души стараемся.

Известные экзорцисты (те же бесогоны по факту) есть в испанской школе, в португальской, в уэльской. Но там методы другие, там всё больше на заклятиях построено, чем на молитвах.

Впрочем, говорят, на цивилизованном Западе, в ряде стран, всё иначе, теперь там присутствие мелких бесов-советчиков даже на заседаниях парламента не считается чем-то вопиющим, но…

У них своя жизнь, у нас своя, а не лезть со своим уставом в чужой монастырь меня научили быстро. Причём без каких-нибудь там анафем, покаяний и прочего. Отец Пафнутий никогда не смешивал физическое с духовным, то есть с его точки зрения за любой ляп в религиозном смысле (торопливую молитву, недостаточное усердие при чтении святоотеческих книг, колбасу во время поста или ещё что подобное) не следовало наказывать духовно.

Духовного наказания вообще быть не может, это бред! Как можно наложить епитимью в виде стократного прочтения вслух «Отче наш»?! Молитва к Господу — это радостное обращение к Отцу, а никак не монотонный бубнёж в стиле американских мультиков «Барт Симпсон, напиши сто раз на доске: „Я плохой мальчик!“».

Нет, старец честно разделял душу и тело, поэтому за мои всевозможные проступки в учёбе или в церкви наказание было одно: не умеешь работать головой, работай руками. В избе прибери, обед свари, дров наруби, печь истопи, баньку приготовь, Гесика лишний раз выгуляй. Последнее, кстати, было одним из самых серьёзных испытаний.

Если кто хоть раз выгуливал добермана, то знает — эта собака (в хорошем смысле слова) ни минуты не сидит на месте. Бегает, носится кругами, прыгает выше головы, ловит палки, гоняет любую встречную живность (один раз на моих глазах Гесс даже медведя обратно в лес прогнал!). Еще доберман требует, чтобы вы с ним играли, задирает всех прохожих, не пропустит ни одного автомобиля и вообще воспринимает весь окружающий мир исключительно собственной вотчиной, где он единственный, полноценный и во всём правый царь, король, монарх, владыка, бог!

Может, у кого-то из собаководов иначе, но наш Гесс был именно таким. То есть зимний выгул этой весёлой псины в армейской шапке и мини-телогрейке всегда был знаковым событием едва ли не районного масштаба.

— Ну что ж, паря, — где-то после середины января объявил мой седобородый наставник. — Учёбу твою на деле проверять надо, пора от тебе в свет выходить. Вона намедни-то в церкви старуха Тулупова жалилась: от будто бы внучка ейная Прасковья, тридцати семи годков, сама себя от под одеялом трогает, а опосля стонет на всю избу, хоть врачей вызывай. И что сие может быть?

— Бес рыжий, бесстыжий, — на зубок оттарабанил я. — Изгоняется матом, а ещё лучше церковным браком.

— Какой ей брак? Бедняжке от четвёртый десяток пошёл, холостых мужиков-то на деревне нет, по сей день в девках. Разумеешь ли?

— Жениться на ней, что ли?

— От ить дурья башка! — Отец Пафнутий в сердцах замахнулся на меня сковородкой, но я увернулся. — Нешто ты один на всех женишься? Иди вона от беса изгоняй!

— Э-э… а вы со мной?

— А то! Как же я тя одного-то, необстрелянного, под засидевшуюся девку брошу? Вместе пойдём. Да уж и ты от не оплошай, Федька!

В общем, как вы поняли, в тот день настал момент истины. Смогу ли я спокойно посмотреть в жёлтые глаза тигра, прежде чем спустить курок? Потому что одно дело — видеть собственных зелёных бесов после пьянки и совсем другое — суметь изгнать их на трезвую голову из ни в чём не повинного живого человека.

Тем более из женщины!

Ибо, по словам моего наставника, каждая женщина суть земной прообраз Богоматери и завладеть ею для любого беса мечта всей жизни. Тем паче что мужчина с иным влиянием в себе до последнего борется, а дуры-бабы (не мои слова, цитирую Писание!) постороннюю жизнь в себе воспринимают как Богом данную и потому люто противятся любому изгнанию из них беса. Вот такой странный перекос в сознании, гендер, чтоб его…

Собирались мы недолго. Рыжие бесы в противостоянии не особенно опасны, а свою рабочую тетрадочку я заранее заложил спичкой на странице с подходящими матерными выражениями. Тут кстати пришлось и моё гражданское (читай: философское) образование. Я легко мог послать в… или на… в лучших традициях Аристотеля, Канта или Розанова. И пусть это выглядело несколько заумно, но на бытовых бесов действовало безотказно. Мелкая нечисть падала, задрав кверху копытца, теряя сознание в стабильной прогрессии. Мой духовный наставник, усмехаясь в бороду, всегда говорил, что главное — результат! А уж метода может быть у каждого своя…

Поэтому, когда мы втроём (Гесс, естественно, не позволил оставить себя дома), пройдя по снегу полсела, добрались наконец до дома Тулуповых, я буквально чесался во всех местах в предвкушении грядущей схватки. Страха не было, но сегодня мне предстояло разбираться с бесом один на один, без чьей-либо помощи или совета. Я вновь почувствовал себя на войне…

Дом был старый, ещё сталинской постройки, и проживали в нём три женщины. Невероятно древняя, худющая, краснощёкая бабка из породы «не дождётесь», полная хозяйка за шестьдесят с хвостиком, под сто пятьдесят здорового веса, и, так сказать, сама девица.

Её мы пока не видели, но остальные с поклонами приняли визит отца Пафнутия, руку не целовали, но крестились истово.

На меня поначалу никто внимания не обращал, кому я нужен. На Гесса обратили сразу.

— От же крокодил-то страшенный! Ишь как глазищами зыркает, аж жуть…

— А вы проходите ужо, батюшка! Согреться ли с дороги не желаете, ить каков мороз трещи-ит, а?

— Здоровья ради не возбраняется. — Перекрестясь, отец Пафнутий ещё в сенях принял рюмку водки для здоровья. Хряпнул от души, занюхав рукавом, и не поморщился.

Ну, если, по его же словам, весна наступит приблизительно только в конце мая, понятно, что мёрзнуть и простужаться тут категорически никому не улыбается.

— Хм, исключительно святого дела ради, но от не для ублажения грешной-то плоти.

— Закусить от огурчиком али салом бы? — подкатилась полная хозяйка с подносом.

— Довольно, не трапезничать от пришли, — важно ответил старец, огладив бороду, потом сбросил тулупчик мне на руки и, не разуваясь, попёрся прямо в дом. — Где ваша больная-то?

— В горнице девичьей, — быстренько перехватила инициативу старуха, подталкивая нас обоих в дом и кивая на левую половину. — Уважь от, батюшка Пафнутий, избави девчоночку-то невинную, убереги от нечистого…

— Нет, матушка, ужо от за меня паря мой пойдёт, Федорушка, — категорически удержал обеих женщин мой наставник. — Бесов-то прогонять — дело для молодых да резвых.

— А чегой-то монашек твой в чёрном весь? Чернец, чё ли?

— Гот, — буркнул отец Пафнутий.

— Энто кто, прости господи?! — на всякий случай перекрестилась бабка.

— Это неформальная субкультура, — попытался объясниться я. — Готика с латыни — это тайна, мистика…

— Себе на уме, стало быть. Да уж как молодёхонек он, поди, и опыта нету!

— Опыт — дело наживное, — отмахнулся батюшка.

— Ой, рази ж можно монаху-то к скромной девице в комнатку-то одному без присмотру заходить? Грех-то какой…

— Какой в том грех? Нет от никакого греха! Да и немолода девица уж, за третий десяток перешагнула.

— Тады, может, мы их с монашком твоим и того… — бодро воспрянула бабка, но отец Пафнутий был непреклонен:

— Федьку не дам, и не надейся! Не для того я ученику от знания тайные в башку-то вбиваю, чтоб он по сёлам ваших девок распечатывал. Тьфу на тебя, старая!