Поющий тростник - Галахова Галина Алексеевна - Страница 44

А вот кто "опускает" мне настроение, так это Саня Иванов, – продолжала Наталья Савельевна, останавливая глаза на Саниной мамке, которая устроилась на парте вязать. Наталья Савельевна удивленно вскинула брови, у нее чуть не вырвалось: "Иванова! Уберите вязание!"

Но Санина мамка и сама догадалась, быстро сунула нитки и крючок в парту и, смущенная, смотрела Наталье Савельевне в глаза: дескать, простите, совсем забылась, безголовая.

– Так вот, если пока остается неизвестным, где, на какой дороге подслушал Миша музыку, околдовавшую его, какая певучая звезда его заметила, какой музыкальный дождь окропил, то что касается Сани, скажем прямо – наш он, земной человек. В школу он пришел нехотя, помню я его боязнь оторваться, расстаться на минуту с мамой, помню ваши слезы, напомнившие мне еще одни слезы. Сейчас он привык не к школе, а к своему первому классу и упирается изо всех сил, не хочет идти дальше, так как хорошо ему быть первоклассником. Если его не тянуть вперед, то он так и будет оставаться на месте, так как старое его место самое лучшее для него. Не нравятся ему изменения, он их всяческий противник. Раз остались мы с ним после уроков, а он рукой подпер подбородок, смотрит на меня светло и проникновенно и говорит: "А зачем, Наталья Савельевна, люди учатся, разве они становятся от учебы счастливее?" Я прямо так и ахнула. Сначала Маша меня все удивляла, а тут Саня подсек под самый корень. Стало мне интересно, как мог в нем, в маленьком мальчике, родиться такой взрослый вопрос. А он мне на это: "Дедушка у меня есть, дед Игнат, так вот он неграмотный, пастух при коровах, а лучше, и добрее, и счастливее его я не знаю!" Хотела я ему ответить: "Мало ты, Саня, еще знаешь", но посмотрел он на меня как-то странно, и промолчала я, а потом стала объяснять ему, зачем люди учатся, зачем детей своих учат, не знаю – согласился ли он с моим объяснением? Учится Саня через пень колоду, но я переведу его во второй класс и буду его дальше учить, и дело моей профессиональной чести – не дать ему в начальной школе на второй год остаться. А дальше, может, он и сам не захочет. А может, и верно, учимся мы с вами, – много мы учились, да чему научились? Вот и я школу кончила, институт, потом институт усовершенствования. Приехала я после всех институтов к деду своему, – старый у меня дед, земляной такой человек, на кривой его не объедешь, видит человека насквозь, как рентгеновский аппарат, – посмотрел на меня, послушал, а потом сказал: "Учености нынче много вижу вокруг себя, зато умности мало: я за ту ученость, которая бы не перекрывала нашей умности!"

Товарищ Щукин обеспокоился, усмотрев в этих словах выпад против себя, а также против своей супруги, которая тоже не первый год исследовала пласт за пластом советскую литературу и никак не могла остановиться на одной какой-нибудь узкой или широкой теме. Товарищ Щукин встал и сказал:

– А между прочим, сегодняшним утром я защитил свой диплом и перестал быть студентом, то есть неученым человеком! Я перешел в разряд умных людей. Так что, товарищи мужчины, приглашаю вас после собрания отметить это дело. Вас, Наталья Савельевна, попрошу рассмотреть меня и мою Аллу в новом качестве.

Наталья Савельевна рассмеялась, поздравила Щукина со званием дипломированного инженера, на что он ответил ей, что учился ради любопытства и знаний и что по-прежнему останется судосборщиком, что в скором времени отправится на новом, построенном его руками судне в кругосветное путешествие.

Снова класс пришел в движение, загалдели родители. Наталья Савельевна стала восхищаться товарищем Щукиным, казавшимся с первого взгляда хвастуном из хвастунов, а на деле вот как – открытый человек, в любой самой что ни на есть официальной обстановке не боится, умеет остаться самим собой! Все родители подумали: "Ну пошел-поехал этот Щукин! Два часа не остановится!"

Но Наталья Савельевна прервала Щукина и стала рассказывать про Аллу, про то, как спит она на уроках, как нянчится опять же на уроках со своим пупсиком, про то, что не надо забывать товарищу Щукину и про ее здоровье, которое ни сегодня завтра может пошатнуться от перегрузок. И родители согласно кивали головами.

Товарищ Щукин хотел что-то добавить, но Наталья Савельевна сказала ему:

– Потом, потом, мы и так затянули собрание, вернее я!

В этот момент открылась дверь и в класс вошла Нонка:

– Извините за опоздание, я прямо с работы, наш магазин закрывается в восемь, пока ехала, то да се!

Аркадий Глазов, пребывая все родительское собрание в состоянии некоего полусна, при появлении Нонки дернулся, точно прошел по нему ток в несколько десятков миллиампер. Нелли Николаевна, жена своего мужа, мельком взглянула на Аркадия и тоже испытала на себе то короткое замыкание, Дима Ярославцев встал, уступая Нонке место, и, пока она, стуча каблучками, шла на последнюю парту, мужчины, вывернув головы, смотрели ей вслед, а женщины возмущенно смотрели на мужчин и с неприязнью на Нонку. Сама не зная откуда, почему, Наталья Савельевна испытывала ощущение, что должно что-то произойти, случиться что-то, это ощущение было сродни предчувствию надвигающейся грозы.

Нонка, когда шла на свою последнюю парту, на несколько мгновений задержалась у парты, где сидел Аркадий, узнала его, и ярость, как молния, ослепила ее. Молниеносно она оценила обстановку и поняла, что первый сын Аркадия тоже учится в этом классе, как и Вадик. Она и жену его узнала, видела ее фотографию у них дома и запомнила так, что через много лет узнала ее.

Если бы не жена Аркадия, она бы уж произнесла полушепотом, от которого полопались бы у него нервы: "Ах это ты!" И пошла бы выдавать ему за трусость и предательство. Сначала жену предал, а потом ее. Еще плакал, в ногах валялся: "Не надо ребенка, сделай, как все!" Не послушалась, не сделала, как хотел, родила Вадика, словно предчувствовала, что когда-нибудь, несмотря на ее кукушечье материнство, он столкнет ее с человеком, которого она полюбит, и не поверит, что могло с ней случиться такое чудо.

Наталья Савельевна проводила Нонку глазами и поймала себя на радостной мысли, что не сидит в классе ее собственный муж и не заглядывается на эту мамашу. Было в Нонке непобедимое женское обаяние, против которого мало кто из мужчин устоять может. И Наталья Савельевна ей позавидовала, а Нонка, разглядывая учительницу с выражением Лены Травкиной на лице, отметила, что сегодня та не так уж и плохо выглядит; укладочка, серый костюм. Вот ведь змея! Ругала ее, стращала, что отберет у нее Вадика.

– Садись, вдвоем поместимся! – прошептала Нонка Диме. Дима не хотел садиться, но она потянула его за руку, и он сел за парту, и ноги его касались ее ног.

Он старался незаметно отодвинуть свои ноги, но она пододвигала свои, и опять стояли на полу две пары ног, и Нонкина нога касалась его ноги. Он стал демонстративно закидывать ногу на ногу, отодвигался, от вернулся от нее, съехал на край парты, но она к нему опять придвинулась и принялась изучать его лицо. В конце концов он встал и простоял остаток времени.

А Нонка взяла его за руку, притянула к себе и сказала шепотом:

– Все равно от меня не уйдешь!

А Дима ей в ответ:

– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от зайца ушел, от волка ушел, от медведя ушел, и от тебя, лиса, уйду, потому что не колобок!

– Да?! – спросила Нонка и так взглянула на него, что он задрожал, так вот и задрожал весь внутри, вспомнил еще свою дурацкую реплику о женитьбе, о которой и не помышлял, и ужаснулся суеверно: "Неужели?!"

Наталья Савельевна строго взглянула на Нонку.

Нонка прикусила язык, а Наталья Савельевна заговорила о Пине Глазове.

Услыхав имя "Пиня", Нонка сказала едва слышно:

– Надо же какие мы иностранцы, какие французы!

Никто не расслышал ее реплики, кроме Аркадия. Он взглянул на жену, она все поняла и сидела совсем от него далекая. Пристала к нему мысль: а что, если поднять руку и сказать: "Я сам признаюсь. Разбил я жизнь, да не одну, но, простите, Наталья Савельевна, я больше не буду. Я сам признался, никто меня не заставлял".