Патриот - Навальный Алексей - Страница 16

Из всей предложенной Горбачёвым палитры реформ заработала только одна, но она быстро изменила всё до неузнаваемости: гласность. В отличие от прочих заявленных преобразований, для этого ничего и не нужно было делать. Нужно было НЕ делать — не запрещать, не цензурировать, не увольнять за статьи. Начиная с 1987 года в прессе один за другим начали выходить материалы, при чтении которых думалось: «Как это вообще опубликовали?» Потом стало понятно, что писать правду очень выгодно: никто тебя не уволит и никаких оргвыводов не сделает, зато — всенародная любовь и бешеные тиражи. Идеологическая плотина затрещала, и, хотя советские лидеры отчаянно пытались заткнуть брешь, было поздно. Новость о сюжете, снятом с показа на центральном телевидении, моментально приводила всех в такую ярость, как будто эти самые люди не жили в стране с тотальной цензурой ещё год назад. Шутки про Горбачёва, вырезанные из юмористической программы КВН, становились главной темой для обсуждения. С 1987 года СССР стал стремительно двигаться к званию чемпиона в области свободы слова. Мысль, что «за слова больше не сажают», приводила всех в восторг: люди стремились выговориться за все семьдесят лет цензуры.

В октябре 1987 года на центральном телевидении вышла программа «Взгляд». Она стала для меня всем. Не думаю, что хоть что-то ещё в жизни повлияло на мои политические взгляды так сильно. Передача выходила ночью, что уже было очень круто и непохоже на привычное телевидение. А главное, в передаче была рок-музыка! Начал я её смотреть именно поэтому. Эфиры были устроены довольно просто: молодые ведущие, тоже очень непохожие на привычных официозных хрычей, показывали какие-то репортажи и обсуждали их в студии. Периодически разговоры прерывались клипами групп «ДДТ», «Алиса», «Кино», Nautilus Pompilius и других. Видеть рок-музыкантов с их социальными и часто антисоветскими песнями по телевизору — это была просто фантастика: как будто плотина цензуры не просто дала трещину, а по ней стали стрелять из крупнокалиберных орудий. Моя мать тоже смотрела каждую передачу — спасибо ей за то, что она обсуждала вышедшие сюжеты с одиннадцатилетним мной, поощряя мой интерес к общественно-политической жизни.

В течение четырёх лет «Взгляд» был, безусловно, самой популярной передачей Советского Союза. Его авторы и ведущие стали суперзвёздами, определившими дальнейшее развитие телевидения. Поразительно по-разному сложилась их судьба.

Владислав Листьев, главный «взглядовец», был застрелен в собственном подъезде. Артём Боровик стал одним из главных журналистов-расследователей и погиб в 2000 году. Моя дочь ходила в школу, названную его именем.

Александр Любимов, которого я обожал больше всех, сейчас стал прилежным путинцем и скитается по государственным теле-радио каналам. В 2007 году, во времена расцвета уже путинской цензуры, он пригласил меня на своё ток-шоу на радиостанции, принадлежащей государственному «Газпрому». Он был всё так же умён, говорил с теми же с детства знакомыми интонациями, но уже явно продвигал «государственную линию» и чётко понимал, что можно говорить, а что запрещено. Мне всё время хотелось сказать: «Да господи боже мой, Александр, ведь я стал тем, кто я есть, благодаря вам и вашим коллегам. И почему-то именно вы предали свою программу».

Константин Эрнст после «Взгляда» вёл программу «Матадор», посвящённую кино, и я смотрел абсолютно каждый выпуск. Сейчас он возглавляет Первый канал государственного телевидения и стал одним из главных путинских пропагандистов. Самые отвратительные лживые сюжеты, включая знаменитый репортаж о маленьком русском мальчике, якобы распятом украинскими солдатами на глазах у его матери, выходят именно под его началом.

Иван Демидов, один из режиссёров программы и впоследствии автор суперпопулярной музыкальной передачи, стал одним из первых лидеров «Молодой гвардии Единой России». Затем (какая ирония!) он возглавил идеологическое управление путинской партии, а потом и вовсе пошёл работать в администрацию президента.

Пишу эти строки и полез в «Википедию», чтобы более точно рассказать о судьбе кумиров моего детства, — тех, кто стоял у истоков свободы слова в России. Почитал — и просто сижу, схватившись за голову. Совершенно невозможно поверить, что они не просто замолчали, не пройдя испытание деньгами, а с той же самой энергией и инициативой стали активно агитировать за новый режим, с пеной у рта оправдывая несправедливость и коррупцию. Не все, конечно, но большая их часть.

В 87–89-м годах вышли три фильма, которые стали абсолютно культовыми и ошеломили миллионы советских людей, особенно молодёжь. Лично мне после них стало окончательно понятно: назад дороги нет. Мы живём в новой стране, в названии которой по какой-то причине всё ещё есть слова «советских социалистических», но в ней самой уже нет ни того, ни другого. Безусловно, я описываю опыт подростка, для которого высказывания и поступки музыкальных кумиров, их модель поведения вообще важнее всего на свете. Взрослые люди с их проблемами, очевидно, смотрели на вещи немного иначе, но фильмы были действительно феноменально популярны.

В одном из них, «Взломщике», главную роль сыграл лидер моей тогда любимой группы «Алиса», Константин Кинчев. Сюжет, как тогда было модно, остросоциальный, но незамысловатый: он не имел большого значения, ведь в фильме показывали жизнь Ленинградского рок-клуба, выступления популярных групп. Русские панки на сцене выглядели ничуть не хуже, чем опасные для молодёжи иностранные музыканты из советской пропагандистской передачи про ужасы западного шоу-бизнеса. Сколько раз этот фильм показали в кинозале нашего Дома офицеров, столько раз я его и посмотрел.

Про фильм «Асса» в «Википедии» написано, что он стал «одним из киносвидетельств русского рока, достигшего пика своего развития во второй половине 1980-х годов». Так оно и было. В финальной сцене Виктор Цой, лидер группы «Кино», самой популярной группы того времени, начинает петь свой суперхит «Мы ждём перемен» перед публикой в ресторане, а заканчивает перед огромной толпой.

Цой сыграл и в «Игле», главном фильме советского проката 89-го года. Там были и наркоманы (тема до этого абсолютно табуированная), и экологическая катастрофа Аральского моря (об этом в СССР тоже не говорили), и борьба с мафией, и рок-музыка, и погибающий в конце главный герой, с трудом уходящий в темноту под песню «Группа крови».

Это было как два эскалатора в метро: свобода слова и творчество ехали вверх, а экономика — вниз. И, что имело совершенно принципиальное значение, в более открытом мире люди начинали яснее осознавать свою нищету. Нельзя сказать, что человек в 1984 году жил богаче, чем в 89-м или 90-м, — скорее наоборот. Просто в девяностые ему уже было с чем сравнить. Декоративная экономическая реформа, провозгласившая «многоукладную экономику» (наряду с социализмом допускавшую существование и частных предприятий, которые тогда ещё стеснительно называли «кооперативными» или «научно-производственными»), не давала большинству людей возможности заработать и обогатиться. Но некоторые успешно пользовались ситуацией. Вся страна была в шоке, когда кооператор Артём Тарасов был провозглашён первым советским миллионером, выплатив себе заработную плату в три миллиона рублей. Его партнёр по кооперативу был членом КПСС и уплатил партийные членские взносы — девяносто тысяч рублей (мой отец тогда получал триста рублей, мать — сто шестьдесят).

Подобные люди, пусть и не настолько богатые, появлялись то здесь, то там. Некоторые внезапно пересаживались на иномарки. Всё это совершенно сводило с ума обычных советских людей, не понимавших, откуда берутся эти капиталы. Очень часто «успешными предпринимателями» того времени становились представители номенклатуры, партийные лидеры, комсомольцы, и это утверждало людей во мнении, что дело нечисто и источник их богатства — не предпринимательская инициатива, а власть и доступ к ресурсам. Нельзя к тому же забывать, что семьдесят лет в Советском Союзе культивировали презрение к «торгашам»: нэпманам, лавочникам и вообще к людям, открыто преследующим денежную выгоду. Работник торговли и в советские времена мог жить неплохо, но престижно было быть космонавтом, военным или профессором. И тут внезапно космонавты — никто, обычные смертные, получившие трёхкомнатную квартиру и чёрный автомобиль «Волга», профессора вообще еле сводят концы с концами, а какие-то непонятные кооператоры и торговцы барахлом на рынке — короли жизни, и денег у них больше, чем у любого Героя труда.